Любящий нас Н.Скребов

Познакомились мы при необычных обстоятельствах.

Я недавно переехал в Ростов из Кашар и работал редактором в Ростиздате. После майских праздников 1978 года как обычно сидел за рабочим столом, занимаясь рутинной работой. Отворилась дверь, заглянул директор Иван Данилович. Хмуро поздоровался, коротко обронил:

-- Семин умер.

Через день или два я вместе с Николаем Скребовым и Павлом Шестаковым выносил из морга ЦГБ оцинкованный гроб, доставленный из Коктебеля, где скоропостижно умер Виталий Семин. Шестаков плакал, не вытирая слез. Скребов как-то неестественно, затравленно улыбался, когда его окликали. В этой тягостной атмосфере внезапной утраты я и  встретился впервые с Николаем Михайловичем. Помню только одну его фразу, сказанную тогда почти шепотом:

-- Лучше бы я вместо него….

Он обожал Семина, своего старшего друга и учителя. В тот год роман Семина «Нагрудный знак «Ост» вышел одновременно в нескольких московских издательствах и сразу поставил автора в первый ряд советских писателей.

Много лет спустя, много позже, Скребов не мог без волнения, без боли сердечной говорить и писать о Семине. «Вспоминать о Виталии для меня все равно.что соизмерять несоизмеримое. Как будто можешь хоть в чем-то приблизиться к его мужеству. К тому, с каким он прожил последнее десятилетие, к тому, с каким писал выстраданные романы, к тому, что у Ахматовой словно и о нем тоже: «Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет». И знаешь о себе, что покинет. И руки опустятся, и душа покоя запросит, и соблазна не избежишь…. Но был Семин, и он есть, и перед ним совестно».

О себе Скребов всегда говорил скромно, принижал свои заслуги, с юмором относился к своей персоне. Лишь немногие знают, какой твердостью, даже жесткостью обладал этот тихий улыбчивый интеллигент, когда дело касалось принципиальных вопросов. Из-за предвзятости и гонений на Семина в писательской организации и в журнале «Дон» Скребов демонстративно хлопнул дверью, ушел из парторганизации и из редакции журнала на другую работу. Точно так же он поступил на Ростовском телевидении, где Семин не пошел на компромисс и уволился. В знак протеста уволился с телевидения и Скребов. И позже он не раз протестовал таким образом. Когда над его подчиненными сгущались тучи за идеологические «просчеты», Скребов первым подставлял  повинную голову, уходил с работы. Это был бунт, протест. В ущерб себе, своей карьере.

Позже он писал об этом:»... благодаря Семину делаю первые шаги на тропе войны со своим смолоду привычным конформизмом».

Коллеги по редакции называли Скребова «Загадкиным», «мистером Икс»», «Христосиком». За непредсказуемость поступков. За защиту слабых и гонимых. За смирение. За  непокорность диктату. Однажды один писатель спросил:

-- Николай Михайлович, почему вы любите евреев больше, чем русских?

-- Потому, что их меньше! --С вызовом ответил Скребов.

За тихой улыбкой, мягким доброжелательным голосом, за его  человеколюбием и искренностью скрывалась отчаянная натура бойца, бесстрашного заступника униженных и оскорбленных. Когда на писательских собраниях прорабатывали идейно незрелых (и старых, и молодых), по сути, закрывая им дорогу в издательства, на трибуну поднимался Скребов. Он говорил ровным спокойным голосом, разбивая в пух и прах аргументы оппонентов. Находил слова, которые излучали высоковольтную силу. Усовещивал власть имущих. Редко, но, бывало, он переламывал мнение большинства. Но больше терпел поражения. И все же его присутствие в конфликтных ситуациях имело сдерживающую силу.

Скребов – отец донских поэтов. Учитель и авторитет. Шестьдесят лет он работал с молодыми. Десятки, сотни рекомендаций, напутствий, предисловий к первым публикациям, книжкам. Среди его учеников – известные поэты, доценты и профессора, доктора наук и академики. Много и тех, которые не состоялись, пошли по другой стезе.По этому поводу я не раз слышал упреки коллег:

--Нельзя же, ей-Богу, поддерживать всех!Нельзя плодить графоманов!

Скребов в таких случаях молча грустно улыбался. Он лучше других знал, что значит своевременная поддержка начинающему. А что из него выйдет дальше – никому не дано знать, тем паче.судить. Вспомните печальные примеры первых публикаций Гоголя, Некрасова, Белинского. И напротив, сколько дутых авторитетов канули в Лету! Самозванных академиков, лауреатов сусальных премий, председателей, главных и не главных редакторов, частушечников и анонимов.

Николай Михайлович Скребов – пример безупречной репутации. Смиренной жертвенной и деятельной жизни. Я как-то написал ему на своей книжке: «Капеллану донской литературы….» Полушутя-полусерьезно. Капеллан не наше понятие, из католического обихода. На русской почве – отец, батюшка. Духовник, исповедник, в нашем случае, окормляющий писательскую братию. Порядочнее, чище и добросовестнее исповедника, чем Скребов у донских писателей не было и не будет. Без полушутя, серьезно. Николай Михайлович прочитал и молча кивнул, опустив глаза. Он умел понимать.

 Не могу не вспомнить и другой случай. Незадолго до смерти он подарил мне свою только что.вышедшую книжку «Встречая запоздалую зарю». Я прочитал и ахнул: он собрался умирать и прощался со всем близким и дорогим в его жизни! Спокойно, по-христиански мудро. Благодаря за Божью милость, прося прощения и сострадания. Книжка писалась не месяц, может быть, и не один год. Значит, он подводил итог своей долгой жизни, по-скребовски считая милостью свое «запоздалое» долголетие. Тем не менее, прощальные стихи он облек в сонеты. Как художник, он думало форме, о красоте. То бишь, о бессмертии!

Я немедленно откликнулся.

«Дорогой Николай Михайлович!

Спокойно и возвышенно говорить о смерти, о ее торжественном и равнодушном величии может человек много переживший и перестрадавший. Живущий праведно и смиренно. Ваше понимание смерти близко к Державину, Тютчеву, Толстому…. Они толковали смерть, как благо, освобождение, но…. не спешили умирать. Не спешите и Вы. Пишите о ней и живите подольше. Обнимаю Вас».

Так же быстро ответил Скребов.

«Василий Афанасьевич, дорогой мой, как Вы меня растрогали! Спасибо на добром слове, да воздастся Вам сторицей. Ваш Н. Скребов». 14 апреля 2014 года.

Это было последнее наше мимолетное общение. Умер он в начале марта 2015 года в заснеженный морозный день.