10 апреля юбилей отмечает известный донской поэт, член Правления Ростовского регионального отделения СП России Ирина Сазонова!
Поздравляем автора и желаем вдохновения, здоровья и благодарных читателей!                           

   КТО ПИСАТЕЛЬ?       

                                           /Из цикла «Другой менталитет»/                                                              

     С Сабриной,  приятельницей Лизы, писательницей, Вера познакомилась случайно. Лизка, встретившая Сабрину в выходной в центре города, прямо возле их мрачного дома-монстра, затащила ту к себе. Худощавая, с ярко накрашенными губами, стильно облачённая в ниспадающий вольными складками чёрный шелк блузы и широких брюк, Сабрина показалась Вере очень эффектной. Особенно  после череды всех знакомых немок, выглядевших довольно бесцветно. Во всяком случае, никто из них не красил губ.

      Дети были у отца, и, пригласив соседку Габи, женщины уютно расположились на их «крышевой» веранде в плетёных креслах, предвкушая неспешное общение за шоколадным тортом, принесённым гостьей, и ароматным кофе, сваренным Верой сразу в двух кофеварках. Лиза представила Веру гостье как педагога-гуманитария, хорошо разбирающегося в вопросах литературы.

      Узнав, что Вера и сама пишет, Сабрина  сразу спросила её, знает ли она каких-нибудь немецких писателей. Та стала перечислять:

– Шиллер... Гёте... Ремарк... Гейне... Рильке...

– Geine?.. (глаза Сабрины удивлённо округлились)

– Да-да, Генрих Гейне, немецкий поэт-романтик …

   Вера чувствовала себя, как на экзамене.

       Выручила Лиза:

– Meine Mutter sagt von Heinrich Heine!.. – и тут же, в сторону, к матери:

– Миза, у вас там всё исказили – не Генрих Гейне, а Хайнрих Хайне!

– Не у вас, а у нас! Ишь ты, немка какая выискалась! Да знаю, знаю, как по- немецки говорится! Немецкий ведь в школе учила! Просто у нас в России так уж устоялось... С первых переводчиков, которые не знали, как произносится, по книгам переводили...

       Сабрина снисходительно улыбнулась.

   Поговорили и о великой русской литературе. Имена Достоевского и Чехова немецкая романистка знала, о Шолохове услышала впервые, с трудом, но вспомнила «Анну Каренину» Толстого, а вот фамилия Пушкин ассоциировалась у неё только с популярной в Германии водкой «Пушкин» – и никем более. Светловолосая Габи, почти не выпускающая сигареты из тонких пальцев, подкуривавшая одну от другой, спросила Веру:

– А кого у вас считают писателем?

– Видите ли, в нашей большой стране пишущих много, но профессиональным писателем принято считать тех, кто состоит в писательском союзе, куда вступить очень сложно и престижно.

    Для этой сложной фразы у Веры явно не хватало немецких слов, и дочери пришлось переводить, чего она терпеть не могла.

– Ладно, миза,  выбирайся сама из языковых тупиков, у тебя в запасе достаточно слов, а пойду ещё за кофе!

  Но ушла, чуть погодя, так как Габи не унималась:

– А коммерческий успех книги, он важен?

– Не всегда. У нас писатели очень взыскательны друг к другу. Могут презрительно относиться именно к коммерческому успеху. Главное – это уровень, художественные достоинства книги и хороший, выразительный и индивидуальный, так называемый  «писательский язык»…

– У нас по-другому, – вмешалась Сабрина, – Я, правда, слышала о возникших недавно иммигрантских писательских объединениях, но у нас, немецких литераторов, профессионального союза нет. Просто писателем считается тот, кто именно этим занятием зарабатывает себе на жизнь. Хотя бы три тысячи евро в год.  Я, например, зарабатываю эти деньги написанием философски-эротических романов.  Не хочу хвастаться, но они достаточно популярны... Остальное – любительство.

        И она чуть надменно посмотрела в глаза русской собеседнице.

    Вера уже подыскивала в уме немецкие слова, злясь на себя за языковое бессилие, но тут, очень вовремя, вышла на веранду Лиза, неся жостовский поднос с горячим кофейником и нарядными расписными чашками, привезёнными матерью из России.

  У Веры был растерянный вид, и Лиза посчитала нужным заметить:

– Кстати, мама — призёр фестиваля русскоязычной поэзии, который был в прошлом году в Дрездене. Сабрина, сохраняя всё тот же снисходительный вид, осведомилась о программе фестиваля.

    Вера оживилась, тем более, что Лиза смирилась с ролью переводчицы:

– Да там, помимо подведения итогов, была интересная дискуссия – о роли рифмы в современной поэзии. Интересно, что те, кто приехал из России, ратовали за рифму, а «русские немцы» уже придерживались европейских взглядов о том, что рифма в стихах – архаизм и «белое» стихотворение всегда глубже и интереснее. Мне, кстати, дали призовое место за «белое» стихотворение, хотя я посылала и рифмованные...

  Сабрина вмешалась:

– Разумеется, писать в рифму – примитив, в Германии  уже никто в рифму не пишет!

       Озарение Веры было внезапным:

– А чем плохи, к примеру, эти рифмованные стихи? Это ваш классик, Генрих Гейне, ах, простите, Хайнрих Хайне:

                            Ich weiss nicht, was soll es bedeuten,

                            Das ich so traurig bin;

                            Ein Märchen aus alten Zeiten

                            Das kommt mir nicht aus dem Sinn.

Она сама не ожидала, что выученное в седьмом классе на уроке немецкого стихотворение вдруг всплывёт в памяти. Но вспомнилась лишь первая строфа...

– О, «Лорелея!» – воскликнула Лиза, – миза, вы что, его тоже учили? – и продолжила:

                            Die schðnste Jungfrau sitzet

                            Dort oben wunderbar.

                            Ihr gold`nes Geschmeide blitzet,

                            Sie kämmt ihr gold`nes Haar.

       Глаза Сабрины всё больше и больше округлялись, в итоге превратившись из надменно прищуренных щёлочек в вертикальный овал... Она не помнила наизусть этого стихотворения и ощущала лёгкое недовольство  – не собой, нет-нет – ситуацией! «Diese Russen!..» –  раздосадованно думала она.

        Вера же наслаждалась неозвученным, но, тем не менее, явным чувством победы. «Эти немцы!.. Своих великих не знают!» – торжествующе думала она, подливая кофе гостье.