Моя смешная одиссея

(мемуарные миниатюры)

И носило меня, как осенний листок

Я менял города, я менял имена

Надышался я пылью заморских дорог

Где не пахли цветы, не блестела луна…

(Михаил Ножкин)

Горький 1975

     Приятный тёплый ветерок осторожно пошевелил шикарные волосы его божественно красивой подруги. Она с восторгом и обожанием смотрела на своего «рыцаря», покорно ждала, пока он откроет изысканное «Дом Периньон» и наполнит бокалы фееричным напитком. Возвышенная музыкальная композиция Эннио Морриконе  «Ки май» клубилась в воздухе и сладко тревожила душу… Элегантность, аристократизм, сентиментальность, ожидание фантастической близости и бескрайнего блаженства, трансцендентность…

– Подъё-ё-ё-ём! Десятый взвод выходи строиться на утреннюю пробежку. Молчанов, Демицкий, Тяпкин, шевелите копытами! Что вы ползёте как беременные тараканы?! Щитильней! – орало дикое военное существо (старшина курса), явно упиваясь своей властью над новобранцами, потенциальными слушателями горьковского военно-медицинского института.

     Шла вторая неделя курса молодого бойца.

     Молчанов, стряхнув с себя последние картинки так безжалостно прерванного дивного сна, нырнул в тяжёлые, сильно пахнущие кожей, гудроном, а может ещё и креозотом флотские рабочие ботинки и стал в строй. Потёртости на обоих мизинцах ног от вчерашней пробежки сразу ощутили железную жёсткость обуви и пообещали своему владельцу новенькие кровавые водянки. На задворках сознания тут же предательски шевельнулась мысль: «Может, пока не принял присягу, пока не поздно – забрать документы, вернуться на пятый курс такого доброго и родного ростовского меда? Вон несколько одесситов и хабаровчан уже сбежали домой из «казармы», сообразив, что служба – это не только романтика и красоты океанских походов». Но вспомнив, что на гражданке у него не случилось взаимопонимания с педиатрией, рекрут от медицины решил довериться судьбе и оставить всё как есть: в гусары, так в гусары!..      

     На безлюдной, закованной в бетон нижневолжской набережной медленно растекается и редеет предрассветный сумрак. Задорный топот сотен ног, отразившись эхом от стен древнего Нижегородского кремля, задаёт ритм движения.

– Барышни, не отставать. Держать строй! – оскорбительно и властно рулит процессом кентавроподобный старшина.

     Как его, этот строй удержишь, когда у изнеженных ленью вчерашних студентов уже сбилось дыхание?! Отовсюду слышен хрип и свист из нетренированных лёгких. Да и обувь у бегущих совсем даже не спортивная; это не мягенькие и лёгкие кеды, а пудовые рабочие «дерьмодавы»-колодки.

     Глаза заливает пот, в голове гул и пульсация. Набережная кажется бесконечной, а ведь ещё бежать в обратном направлении! Истязавшая мизинцы и пронизывающая весь организм боль немного притупилась; теперь в ботинках мокро и что-то хлюпает (может это пот, а может кровь?)…

     Вчера на занятиях по уставам прочёл «Воин должен стойко переносить тяготы и лишения службы». Наверное, это правильно: слабаки в армии и на флоте не нужны, а такие как сейчас испытания отсеивают непригодных к воинской повинности. Ратник должен пройти через горнило учебки и стать кремнем! Нужно отречься от прежнего вольного уклада и принять новую реальность, тогда зарегулированность жизни, ограничение личной свободы, необходимость подчинения старшему по званию и нечеловеческие нагрузки станут естественными.

– Ну, значит терпим и бежим дальше. На мизинцах кроме кожи и мяса есть ещё кости, а их просто так не сотрёшь!..

Владивосток 1978

     Воскресение, шесть утра. Полный штиль. Корабли у родного причала застыли в сладкой дрёме. Горнисты ещё не сыграли построение на подъём флага. Комбриг Сухой, в народе именуемый влажным Флинтом, материализовавшись прямо из воздуха навис над перепуганным, секунду назад безмятежно ковырявшим пальцем в ухе дежурным:

– Па-че-му!? (и ещё пять вопросительных знаков). Па-че-му на флагманском корыте сейчас не два, а всего один вахтенный докторишка? А если война? Если понос у всей бригады или выпадение матки от непосильной работы у кого-либо из героических морских волков? Куда прикажешь тогда тебя целовать?

– Тащ-щ-щ капитан первого ранга… дык было два… второй дежурный врач, старший лейтенант Молчанов повёз больного в госпиталь и пока назад не возвращался.

– Тут контрольно-пропускной пункт кораблей спецназа или мамина сися? Тебе Родина доверила контролировать и не пропускать! А ты, – здесь Флинт умолкает, нащупывая нужное слово, по-новому оттеняющее всю глубину падения дежурного, – ты …э-э-э-э… – красивое слово упорно не находится. – Два врача в обеспечивающей смене – это мой приказ и какая б…, какая бабушка пониженной социальной ответственности его отменила!? (десять вопросительных знаков).

– Есть!

– Что есть?

– Есть контролировать!

– Как только Молчанов появится, сразу его ко мне на доклад!

– Есть на доклад!

– О-о-о! Кап-три, почему это у твоего рассыльного мятая форма?! Дрыхните тут, а бдить за вас будет Пушкин?

– Виноват!

– Конечно, виноват!!!

     Воспитательный процесс на флоте – явление не вегетарианское и болезненное. Так что можно не сомневаться, что Флинт закусает подчинённого, объявит ему выговор, а дежурный офицер в конечном итоге с радостью признает свою вину и искренне попросит фюрера: «А можно я себе ещё и морду набью?!»…

     Молчанов не подозревал о разыгравшейся в бригаде из-за его отсутствия драме. На удивление, быстро оформив матросика на стационарное лечение, он растерялся: куда теперь? Глупо сразу возвращаться на корабль. Ведь за воротами госпиталя город – великий искуситель! Когда сутками сидишь на родном железе и в тоске необъяснимой наблюдаешь цивилизацию только в иллюминатор, то невольно мечтаешь о культурных и не очень соблазнах на берегу. Там столько ВСЕГО, но тебе кажется, что ты уже забыл какое оно, это ВСЁ! Домой съездить не получится: добираться на перекладных за город, где в лесочке стоит родной дом офицерского состава бригады, а потом ехать обратно – очень долго. Значит, нужно решить, куда прогуляться в самом Владивостоке. В кино не охота, да и рано ещё: первый сеанс только в десять. Кафешки и кабаки тоже как-то не привлекают…

     До вокзала ехал на трамвае. Прислушивался к городским звукам, впитывал забытые запахи, пытался раствориться в гражданской суете и приобщиться к окружающей, уже почти вышедшей из привычки сухопутной жизни. Потом радовался твёрдости асфальта под ногами и шелесту сентябрьских листьев на немногочисленных деревьях центра столицы Приморья. Вспомнив, что скоро отпуск, заглянул в кассы аэрофлота. Выяснилось, что дело с билетами на «большую землю» обстоит крайне кисло: народ занимает очередь ещё с ночи. Немного погоревав, двинулся дальше. В пьяном от ощущения свободы угаре прошёлся по тридцать третьему причалу. И вдруг … ворота и калитка КПП родной бригады! Как же так? Выходит планида сама вернула на службу! Все соблазны берега улетучились, и осталась только перспектива «отсидки» до вечера понедельника  на родном пароходе.

– Ой, Молчанов, – дежурный, взвизгнув от радости, легко взял «ля» верхней октавы – хватай ноги в руки и прыжками к комбригу, он ждёт твоего доклада!

– Товарищ капитан первого ранга, дежурный врач соединения кораблей особого назначения старший лейтенант Молчанов по вашему приказанию прибыл.

– Ну что, сдал раненого сокола в госпиталь?

– Сдал.

– А скажи-ка сынку, как ты относишься к купанию в тёплом море?

– Да, в общем положительно.

– Плавки в твоём корабельном рундуке есть?

– Есть.

– И интернатура по хирургии у тебя, кажется, имеется?

– Так точно: диплом и короткая практика хирурга.

– Значит, если потребуется – то без проблем отрежешь больному что-нибудь лишнее?

– ???

– Замечательно! Сейчас по-военному переноси своё барахлишко на «Вегу», она в 13.00 уходит в тропики, а доктора на пароходе, как ты знаешь, нет уже четыре месяца. Временно, на период похода прикомандировываешься к соседям и быстренько, на полгодика сгоняешь с ними в тёплые края. Будешь стеречь здоровье славных «веговцев»! О таблетках и всяких клизмах не переживай, флагманский Айболит уже загрузил на борт годовой запас медимущества.

– А как же мой очередной отпуск? Я в этом году ещё не гулял!

– Небоись! В апреле, когда вернёшься из автономки – отпущу гулять сразу за два года на целых 90 суток. И заметь, это без учёта времени на дорогу! Ты же наверняка рванёшь в свой Ростов? Э-э-х док, прям завидую тебе, мне бы сейчас в Индийский океанище! Давненько я не дрессировал супостата в Пайн-Гэпе, не пивал бедуинского кофею в Адене, да не жевал лист дикого канта на Сокотре!

– Разрешите хотя бы съездить домой, предупредить жену?

– Не разрешаю. Долгие проводы – лишние слёзы! Мухой лети принимать дела и должность, а жену мы оповестим сами!.. Потом... 

***

     Хирургов на кораблях и подводных лодках много, а центральный госпиталь ТОФ один и он не безразмерный. Справедливо решив, что при такой конкуренции надеяться на перевод в госпиталь не стоит, Молчанов, после долгих океанских скитаний с радостью согласился на предложение уйти из плавсостава в санитарную службу…

     Семь лет он добросовестно совершал набеги на подконтрольные объекты, и нежданно-негаданно судьба подарила теперь уже майору Молчанову должность главного санитарного врача флота. Честный человек скажет: «Должность хлопотная, но ответственная и важная». Однако найдутся и те, которые решат, что место это прибыльное и блатное: зона ответственности от Аляски до Африки (тырь – не хочу!)

     Канул в лету указ Петра Первого, гласивший: «Торговля – дело воровское, а посему им жалование мизерное назначать и вешать по одному в год, дабы другим неповадно было». В предвкушении будущих барышей, разгулявшаяся без Петра торгово-медицинская мафия элегантно освободила тёплое место для своего человечка. Неугодного и неподкупного Молчанова услали на два года в ленинградскую военно-медицинскую академию в надежде на его последующее распределение куда-нибудь за горизонт.

Ленинград 1987

     Во Владивостоке его искали, чтобы порвать в клочья! Перед отъездом в Ленинград Молчанов всё-таки успел «пройтись огнём и мечом» по злостным нарушителям санитарного законодательства. Десятки постановлений о запрещении эксплуатации и наложении денежных штрафов, несколько обращений в военную прокуратуру и гора жёстких предписаний. Мафия оторопела от такого «наглого наезда».

– Подымите мне веки: не вижу где он! – уподобляясь гоголевскому Вию, требовал начальник тыла флота, и всё «невинно» пострадавшее сонмище кинулось поднимать веки генералу. Громче всех плакался в жилетку крёстного отца «Коза Ностры» директор военторга, хотя начальник морской инженерной службы вместе с главой флотского вооружения и судоремонта тоже не отставали.

– Он в Красном Селе, успешно сдал вступительные экзамены, а сегодня, как и хотели наши московские кураторы, будет зачислен на командный факультет военно-медицинской академии, – подземным голосом сообщил самый осведомлённый из тыловых гномов. 

– А вместо него кто теперь будет нас трясти?

– В освободившееся кресло уже летит столичный организм с правильной жизненной позицией.

– Ну-у-у, тады ладненько! – повеселел генерал, – пущай Молчанов пока живёт. А хорошо он нас взбодрил, будет наука. С прокуратурой я порешаю, запрещённые к эксплуатации объекты закрывать не станем, продолжайте работать, но штрафы оплатите, с вас не убудет!.. 

***

     Факультет руководящего медицинского состава академии – инкубатор больших начальников. Но запрыгнуть в этот волшебный социальный лифт и живым доехать на нём до диплома – это только полдела. Важно ещё красиво распределиться после окончания бурсы. В учебной группе профилактиков собрались уникальные, редкие кадры, требующие хотя бы краткой характеристики; все сухопутные и только один Молчанов – водоплавающий. Серёга, будущий сотрудник Главного военно-медицинского Управления страны, недавно с азартом «мочивший духов» в ущельях афганского Кандагара, в сонной неге пролежал на занятиях два года (почему бы и нет, ведь здесь не стреляют) и успешно распределился в столицу. Бактериолог Костя, забросив своё прежнее производство «Рижского бальзама» совершил профессиональный кульбит. Превратившись в преподавателя гигиены, он уехал в горьковский военный институт сеять разумное, доброе, вечное. Одичавший ранее в степях Забайкалья Андрюха впереди собственного визга поскакал под крылышко своего родного деда-генерала в Мать городов русских – Киев. Хитрющий и блатной (сын еврея и цыганки) Василий стал руководителем крупного контрольного учреждения в Подмосковье. Командир группы, молдаванин Витёк исполнил свою заветную мечту и сел в кресло главного санитарного врача Fortele Armate республики. Вот только подполковнику Молчанову, окончившему учёбу с красным дипломом, не повезло.

– Вынужден огорчить, но сегодня ни на одном из флотов страны нет соответствующей вашему статусу свободной должности, – притворно вздыхал на распределении председатель кадровой комиссии Минобороны, – может, согласитесь с майорским чином на Новой Земле? Впрочем, для вас это конечно будет карьерным понижением.

– Зачем же я тогда учился? Может, если нет места на флоте, то отпустите меня в армию? – робко предложил моряк.

     И чудо свершилось! Неожиданно нашлась «завалявшаяся» полковничья должность старшего преподавателя в Томске… Едем в «Сибирские Афины» (хотя там не намного теплее, чем в Заполярье)!

Томск 1998

     У томичей слова Тимирязево, Курлек, Чёрная речка и Кисловка ассоциируются с пахнущими лесом, ядрёными боровиками. Рядом с этими посёлками грибники успешно косят удивительные дары природы, до краёв наполняя свои вёдра и корзинки знатными трофеями.

    Если проснуться в четыре, к пяти добраться до нужного места, то к девяти можно «без замечаний» вернуться в город с приличным уловом и начинать учебный процесс в Военно-медицинском институте. Командование вуза даже не узнает о вашей тайной вылазке. Нужно ловить момент, ведь после службы, в 16-17 вечера ехать по грибы уже нет смысла, разве только чтобы посмотреть на свежие срезы, оставленные ушлыми конкурентами. Так думали, захваченные грибной лихорадкой офицеры-преподаватели, загружаясь в старенькую восьмёрку своего коллеги.

     Едем на 86-й квартал лесничества. Хозяин авто вчера там нашёл новые, высокоурожайные поляны и сегодня согласился поработать Сусаниным…

     Светает. Добрались вовремя! Вдоль густого, раскрашенного осенними оттенками леса проходит широкая просека, по которой протянута ЛЭП, отличный ориентир для тех, кто впервые бродит по незнакомым местам.

– Пойдём в том направлении, – проводник уверенно махнул рукой в сторону черёмуховых зарослей и бодренько потрусил по намеченному пути.

     Молчанов встал спиной к просеке, вынул из кармана компас и «взял» пеленг на дорогу: будет подспорьем, когда двинемся в обратный путь!

– Да выбрось ты свой компас! – возмутились матёрые таёжники, здесь главное – считать количество лесных дорог, которые ты пересекаешь да идти по солнцу: туда (как у нас теперь) солнце справа, обратно – слева, и всего делов!

     Кромка леса совсем не походила на грибные огороды: краснолистные черёмухи и такой же осинник, побуревший к осени густой папоротник орляк, берёзы с жёлтыми прядями. В таком месте опытный грибник однозначно не станет тратить своё драгоценное время. Но компания доверилась проводнику и молча шла за Сусаниным. Вскоре лес стал меняться. Подлесок, трава и лиственные деревья исчезли, а на появившихся гривах теперь стоял редкий хвойный лес. Покрытые зелёным и голубым мхом пригорки обещали скорую встречу с белым грибом. И она состоялась! Многочисленные тёмно- и светло-коричневые, а иногда и вишнёвые полусферы приводили взрослых дядей в восторженное, детское состояние. Гриб ядрёный, не червивый, а главное – боровика много: греби его горстями, а он всё есть и есть! Увлечённые сбором педагоги углубились в лес, перешли несколько дорог и не сразу заметили, что погода поменялась. Солнце скрылось, небо затянуло  сплошной серой пеленой, и уныло заморосил мелкий дождь.

– Господа офицеры, а не пора ли кое-кому на службу? – первым опомнился доцент Молчанов.

– Да-а-а, чё-то мы увлеклись, – согласился старший преподаватель, – так и на первую пару можно опоздать!

– Нужно пометить это замечательное место для следующего заезда, – решил самый практичный из грибников и повесил на сухую ель оранжевый, видный издалека целлофановый пакет.

     Не сговариваясь, компания двинулась в нужном, как ей казалось направлении на выход.

– Братцы, а вы куда? – с иронией поинтересовался Сусанин, – наша машина вон там, и он махнул рукой совсем в другую сторону, – сейчас маршем перейдём три лесные дороги, и будет просека с ЛЭП.

     Возражающих не оказалось и все двинулись в правильном направлении. Перешли три дороги, и вышли на четвёртую (которой не должно было бы быть).

– Опа! – удивился Сусанин, – кажись мы взяли чуть левее, чем нужно, – и уверенно повернул направо. Артель, преодолевая вялость организмов, двинулась за ним.

    Время шло, дождь усиливался, сумрак густел, а заветная просека упорно не появлялась. Молчанову память тут же подло подсунула историю про заблудившегося под Томском грибника, который, чуть живой, только через неделю вышел из тайги к автомобильной трассе где-то рядом с Новосибирском.

– Не может быть! – снова удивился Сусанин, – уставившись на ёлку с вывешенным на неё полчаса назад оранжевым пакетом.

– Ох ты ж конь педальный! Нет у меня цензурных комментариев по этому поводу, – выругался самый слабонервный, – оказывается, нас водили по кругу!

     Зло зашумел, ставший вдруг неуютным лес, противно заскрипел кривыми стволами сосен, пугающе дохнул на грибников клубами сумрака и могильным холодом. Матёрые таёжники, потеряв свою матёрость, как-то разом струхнули, а особо героическим захотелось к маме.

– Бить пока никого не будем, а пойдём к просеке по компасу, – предложил очнувшийся от минутного наваждения и паники Молчанов…

     В этот раз вышли быстро, правда далековато от машины, но загрузив в багажник полные корзины, повеселели.

– Если честно, то после того, как мы вернулись к сигнальному пакету на ёлке, очень захотелось пустить тебя на собачий корм, – похлопывая Сусанина по плечу и стряхивая прилипший к спине от недавнего страха озноб, признался один из компаньонов. – Однако место ты нашёл классное, урожайное, а главное – хорошо спрятанное, так что держи краба, – и он крепко пожал руку проводнику… 

     До начала занятий оставалось пятнадцать минут, когда восьмёрка припарковалась на территории института и бригада счастливых грибников быстренько направилась на службу. Успели!

     У входной двери вуза толпился народ и с завистью рассматривал огромную корзину с грибами. Хозяин знатной добычи – начальник института, поблёскивая генеральскими лампасами, гордо рассказывал набежавшим зевакам детали того, как косил боровики в 86-м квартале лесничества и не встретил там ни одного конкурента.

Ростов 2011

– Продано! – министр Обороны (по совместительству – директор мебельного магазина) отстучал молоточком на московском аукционе и Томский военно-медицинский институт, успешно до этого готовивший врачей, провизоров и фельдшеров для армии и флота прекратил своё существование. Последние судороги военных вузов по всей России сулили их профессорско-преподавательскому составу отнюдь не радужную перспективу трудоустройства. Подполковник Молчанов согласился с досрочным увольнением из Вооружённых Сил и, награждая министра совсем не литературными разговорными конструкциями, отправился искать счастья в свой родной Ростов-на-Дону.

     В медицинском университете резюме доцента Молчанова проигнорировали, а вот в техническом заинтересовались!

– Вы нам подходите, ждём.

     Собеседование удивило: нужно преподавать целых шесть медицинских и около медицинских дисциплин! Если экология, физиология труда, БЖД, первая медицинская помощь и промышленная медицина не вызывали возражений, то зоогигиена виделась здесь насмешкой, инородным телом и была для человечьего доктора делом новым; зоопсихологией он не владел и отёлы принимать в своё время не учился! Хотя, к месту вспомнилось, что со студенческим отрядом именно этого технического университета будущий врач Молчанов в далёком 1973 году как раз и строил под городом Аксаем ферму-лабораторию, с красивым названием «АГЛОС». Не станем лишать загадочности эту аббревиатуру и напоминать читателю о печальной, лишённой интима жизни тамошних бурёнок. И вот круг замкнулся: рассыпающийся ветеринарный факультет Персиановской академии (теперь уже без своего «АГЛОСа» с его главным быком-производителем Одуванчиком) нашёл новое пристанище и в полном составе перекочевал в ростовский технический вуз. Среди беженцев не было только грамотного гигиениста, способного преподавать основы проектирования и строительства сельхоз- и ветобъектов. А Молчанов, до этого несколько лет успешно «бомбивший» военный проектный институт во Владивостоке (от него даже главные инженеры проектов предпочитали прятаться) виртуозно обращался со «Строительными Нормами и Правилами». Так что эта работа ему нравилась и была понятной!

     Высокие договаривающиеся стороны ударили по рукам и запустили учебный процесс…

***

     Как невероятно всё устроено и переплетено в этой жизни. Открытое занятие, нацеленное на обмен передовым методическим опытом, скажем по сопромату, будет интересно только «технарям». Показательное же превращение породистого жеребца в мерина захотят посмотреть и математики, и будущие ветеринары, и гуманитарии различной специализации. Тем более что такой жеребец, которого купил арабский шейх, догуливал последние денёчки своего пребывания на донской земле в вышеупомянутом «АГЛОСе». Шейх потребовал стерилизации коня в качестве одного из элементов предпродажной подготовки. А хирургическое вмешательство в личную жизнь лошадиного красавца араб доверил нашим профессорам.

     Не станем утруждать читателя подробностями зоохирургии, скажем только, что оскопление животного проводится под местной анестезией, в положении пациента «лёжа». Поскольку добровольно жеребец лечь вряд ли захочет, ему в подбрющье привязывают бревно и валят парня на бок. А дальше – ловкость рук и никакого мошенничества!

     Понаехавшая в «АГЛОС» университетская публика расселась «согласно купленным билетам»: подслеповатые преподаватели в амфитеатре, зоркие студенты на галёрке, шейх в первом ряду на самом почётном месте.

     Ничего не подозревающий жеребец мирно гарцевал на сцене.

     То ли в процессе показного занятия была допущена методическая ошибка, то ли перед операцией профессора мало выпили, а может конь оказался излишне резвым, но демонстрация не удалась. В самый ответственный момент элитная животинка вскочила и верхом на бревне стала метаться по сцене. Шейх, как рачительный хозяин и заправский джигит кинулся ловить свою дорогую собственность, ловко ухватил коня за уздечку и тут же получил выступающей частью бревна в драгоценный арабский пах. Десексуализация завершилась быстро, но болезненно. Мерин из шейха получился неважнецкий, а вот пел он с этих пор фальцетом замечательно!

Калининград 2021

     Корней Чуковский предупреждал: «Не ходите дети в Африку гулять! В Африке акулы. В Африке гориллы. В Африке большие, злые крокодилы». Вот мы туда теперь и не ходим. Зачем? Когда здесь, у нас под боком есть свой питомник злых крокодилов – «просвещённая» Европа, точнее, её задворки. А ужалившие себя русофобским ядом теперешние скорпионы-еврочиновники будут поопаснее африканских акул и горилл.     

     Назло Брюсселю прокатившись по Тригороду (так поляки называют агломерацию из стремящихся к скорому объединению Гданьска, Гдыни и Сопота), побродив по Мальборку, пенсионер Молчанов испытал восторг от готических замков, костёлов, мощёных камнем уютных улочек и красных, черепичных крыш старинных домиков. А вернувшись в бывшую столицу Восточной Пруссии, решил, что и на русской Балтике не хуже: нужно сюда переезжать на ПМЖ, ведь ещё в 1975-м году он присягал Родине и обещал стеречь наши священные рубежи от буржуинства! Раньше это был Дальний Восток, сейчас – дальний Запад.

     Переехал! Теперь следует определиться, чей же всё-таки это город: наш Калининград, немецкий Кёнигсберг, польский Крулевец, или литовский Караляучус? Вопрос – риторический: конечно же, город наш!

    – Фантастические молочные туманы, белые ночи с соловьиными трелями, шикарные, в снегу цветы «морозника» в январе-феврале, грациозные лебеди на городских озёрах, янтарная новогодняя ёлка на центральной площади и гипнотическая музыка кафедрального органа. Фиолетовые люпиновые, алые маковые и золотые рапсовые акварели в полях, белоснежные черёмухово-алычёвые сады на улицах – всё это не может не волновать душу и не раскрашивать позитивом бренную земную жизнь, – думал Молчанов. – Эта красота стоит того, чтобы её защищали.

***

     В каждом из нас есть что-то от гонимого судьбой странника Одиссея. Все мы играем роли, предлагаемые нам обстоятельствами. В судьбах людей неразрывно сплетается житейско-прозаическое, трагическое и комическое. Кто-то от рождения и до тризны остаётся на одном месте, а кто-то всю жизнь странствует, ищет путь домой. И важно на этом пути не заблудиться!