День рождения ангела

Это случилось незадолго до специальной военной операции…

Лёшке в тот день исполнилось шесть лет. Утром мать выбралась из подвала, сходила в полуразрушенную хату и, вернувшись, сказала:

- Кухня наша цела, даже стол  на месте стоит.  Вот там и отметим Лёшин день рождения. Сколько в темноте сидеть!

Дед Захар вздохнул в сумраке подвала и изрёк:

- Какие тут дни рождения, да ещё в хате? Ты, Настёна, не выдумывай. Ай забыла, как в прошлом месяце Пановых накрыло миной в палисаднике…

- Да не стреляют уже с неделю, –  ответила мать. –  Ты, отец, прав, конечно, но уж очень хочется на воле посидеть, пусть дети хоть свет дневной увидят. Да и, говорят, русские войска недалеко от нашего посёлка видели. Может, не посмеют «укропы» стрелять…

- Ну, гляди, - Захар затянулся дешевой сигаретой, оставленной ему сыном Николаем, уже третий год находящимся в ополчении под Донецком.

- Ура! На волю, на волю! – затараторила девятилетняя сестрёнка Лёшки Ксюша.

- Ладно, уймитесь пока, – говорила мать, уже разогревая на керосинке картошку. – А ну, пап, откупорь банку с огурцами.

Захар наощупь нашёл в темноте банку, при помощи перочинного ножа снял с неё металлическую крышку. Анастасия понесла еду вверх по крутой каменной лестнице.

- Мам, можно выходить? –  спросила Ксюша.

- Ладно, крепче бери нашего именинника за руку, и идите в кухню. Да поосторожнее там, не зашибитесь на грудах кирпичей…

Вскоре дети уже шли по старому саду к своему дому, когда-то красивому, а теперь стоящему без крыши с зияющей дырой вместо правого угла.

Вовсю расцветала весна, и белые черёмуховые цветы густо  обрамляли усадьбу, хотя кое-где деревца были словно срублены топором, а на самом деле срезаны украинскими снарядами.

- Ой, как здорово! – Ксюша, увидев цветы на старой клумбе, побежала к ним, а Лёшка затопал в сторону огорода, где мать уже успела посадить лук, редиску, укроп. Где-то под старой вишней была спрятана рогатка, и Лёшка стал руками раздвигать уже загустевшую траву в поисках своего оружия. Рогатки не было…

- А ну, все за стол,  –  услышал мальчик голос матери. Она выглядывала из единственного целого окна дома, за ней у стола кухни виднелась фигура деда. Он уже откупорил бутылку «красной» и, оглядываясь,  искал стаканы.

- Пап, давай без этого, –  кивая на бутылку, –  сказала прижимистая  Анастасия. – Вот  Коля придёт, тогда и откроем твой портвейн…

- Ладно, - дед закупорил горлышко и послушно спрятал бутылку куда-то вниз.

- Дети! Идите обедать, а ты, Ксюша, готовься стих читать, Лёшу поздравлять. Помнишь, позавчера с тобой учили?

- Помню! – девочка, забыв про брата, уже стремглав летела  в сторону дома…

Лёшка не хотел уходить с огорода. Пусть он не нашёл рогатку. Зато здесь, рядом с ним, сидел рыжий кот Серафимка. Кот был худ – еды ему, как и хозяевам, доставалось негусто, но игривого характера не утратил и, подходя к Лёшке, стал тереться лбом о его ноги, обутые в старые потрепанные сандалии.

Мальчик погладил кота и хотел взять его на руки, но в это время раздался хорошо знакомый свист, и Лёшка упал на землю, обняв рукой кота.

Раздался взрыв, и  мощная, стремительная волна подняла мальчика  в воздух и бросила на луковую грядку. Рядом со своим лицом он увидел робкие зелёные стрелки лука, которые медленно окрашивались в красный цвет… Потом Лёшка увидел что-то непонятное, но знакомое – сначала  неподвижного, обезглавленного кота, а потом кисть своей правой руки, лежащей между грядками. Он успел удивиться, почему так далеко от него, но сознание стало гаснуть. Он лежал под вишней, ветви которой дымились, кровь булькала из отрубленной кисти руки, но ему почему-то было не больно….

Потом Лёшка почувствовал, что его куда-то несут. От мужчины пахло табаком, он бежал по картофельному полю, прижимая к себе мальчика, и Лёшка чувствовал, как громко бьётся сердце этого человека. Чувствовал, пока не  наступила темнота…

Когда он пришёл в себя, то увидел вокруг людей в белых халатах, которые что-то делали,  склонившись над ним. Они о чём-то переговаривались, приносили какие-то приборы. Потом моложавый высокий врач в белой как снег маске вдруг  опустил руки и, отступив на шаг от  операционного стола, закрыл лицо руками и беззвучно заплакал, а светловолосая медсестра утирала его лицо салфеткой и что-то быстро и непонятно говорила и говорила ему…

Врач стоял, опустив руки, но Лёшка ещё жил, ещё были в нём какие-то силы. Он подумал, что уже не увидит отца, который часто говорил ему: вот вырастешь большой, и мы поедем в Москву, сходим на Красную площадь…

«Нет, папа ошибся, –  последнее, о чём подумал  мальчик, –  не вырасту я  большим…»

…В русском полевом госпитале кричала Анастасия. Кричала, прижимая к себе холодеющее тельце сына. Крик этот клокотал в груди матери, словно сгусток крови, готовый вырваться наружу.

…Дед Захар стоял, опустив голову, на том месте, где снаряд только что убил его  внука, и тихо плакал, размазывая слёзы по морщинистому лицу. Рядом догорала старая вишня и вместе с ней  тлели кусты черёмухи. Сизоватый дым медленно струился вверх – ветра не было, над посёлком нависал штиль.

Дым поднимался всё выше и выше, сливаясь с озорным лёгким облаком, чем-то неуловимо похожим на  Лёшкин профиль…

Дед долго смотрел на это облако, не мигая, до боли в глазах, потом три раза перекрестился, постоял в давящей тишине и, повернувшись, припадая на раненую правую ногу, медленно пошёл в сторону подвала.