Ирина Сазонова                                

                               ГОЛОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО

                                                        рассказ

                                /из цикла «Другой менталитет»/

     Зять Веры, Юзеф, Юзек по- домашнему, в те времена Лизин ещё не «бывший» муж, высокий, полноватый сангвинический поляк из первой волны «польских немцев», переехавших в Германию ещё в восьмидесятых, был большим шутником и «приколистом». Особенно это качество проявлялось в первые приезды Веры, ещё в девяностые, когда весёлый Юзек почти не «злоупотреблял». С первых дней он словно задался целью смутить свою молодую тёщу, которая была старше него всего на десяток лет, втянув её в какие-то провокационные ловушки, из которых Вера, впервые оказавшаяся за рубежом прямиком из советской действительности, порой не знала, как с достоинством выпутаться. Одной из тем его шутливых провокаций были нудисты, движение которых в те годы вышло «из подполья» в реалии немецкой жизни. Впрочем, впервые Вера увидела эти реалии на голубом экране немецкого телевизора. Русских программ у Юзефа не было, Вера,  не теряя надежды хотя бы сносно овладеть немецким, пялилась в свободное время в передачи немецкого телевидения, пытаясь хоть что-то понять. Однажды перед её глазами вдруг «нарисовалась» абсолютно обнажённая парочка – мужчина и женщина – весьма агрессивно размахивавшие руками в каком-то, видимо, прибрежном кафе. Из «одежды» на них были только тёмные солнцезащитные очки. Их «визави», очевидно, хозяин заведения, в белой куртке и поварском колпаке, размахивал руками не менее агрессивно. Вера не могла понять суть спора, пришлось звать дочь, сидевшую тут же, в гостиной, за компьютером:

– Лиз, ну, подойди, объясни мне, что тут происходит? Этот хозяин выгоняет, что ли этих нудистов, возмущается?

– Ой, миза, он возмущается только тем, что нельзя в пищевое заведение без штанов. Нормы, мол, санитарные нарушаются. А так-то, никто уже ничем не возмущается. Привыкли. Тут это в порядке вещей.

– А эти двое? Чего они тогда бесятся?

– Ну, они считают, что нарушаются их свободы и права. Они же тут все помешаны на свободе своей...

– Вошедший в эту минуту в комнату Юзек, мельком глянув на экран, и рассмеявшись, обратился к Вере по-русски:

– О, Вера, вот ты чем интересуешься!

– Да я не интересуюсь, случайно попала на этот канал...

– Ну-ну... Надо свозить тебя на Остзее. Вот в субботу и поедем.

   До Остзее, Восточного моря, которое всем русским известно как Балтийское, было часа два езды в «пробках», хотя зять поднял домочадцев в шесть утра. Казалось, что все жители Германии устремились в этот редкий погожий день к морю, водрузив свои лодки и даже велосипеды на крыши своих автомобилей.  По мере продвижения менялся пейзаж на обочинах дороги: густые хвойные леса сменились низкорослыми кустарниками. Наконец, свернув с автобана на просёлочную дорогу, мерседес остановился на парковке у въезда на пляж. Все разулись и пошли, увязая босыми ногами в белом мелком песке. Прогулочную коляску с двухгодовалым Димкой, маленькие колёсики которой увязали в сыпучей «крупе», сначала с трудом толкали по очереди, но постепенно Юзеф с Лизой устремились вперёд, предоставив Вере справляться с не очень послушным «транспортом». Вера, правда, не была в обиде, наслаждаясь ролью бабушки, которая доставалась ей всего раз в год. К тому же, она постоянно озиралась по сторонам, разглядывая остзейский пляж. Конечно, он не был так живописен, как недавно посещённый Верой порт в Травемюнде, где собрались сотни яхт, парусников, лодок, теплоходов, украшенных разноцветными флагами. Здесь серое, с мелкой рябью море, выглядело довольно унылым. На пляже – вышки с небольшими бунгало наверху, очевидно для спасателей, разбивали всю протяжённость берега на равные промежутки, а белый песочный наст был уставлен сотнями, а может, и тысячами так называемых «пляжных корзин» –– плетёных кубов с сидением внутри, закрытых со всех сторон, кроме передней, открытой к морской шири. Некоторые корзины были пошире, видимо, для двоих-троих, некоторые – явно на одного, но они были довольно удобны – было где переодеться, перекусить, полюбоваться морским пейзажем, а главное, отдохнуть от палящего солнца. Впрочем, солнце было не таким уж палящим, а уж вода и вовсе показалась Вере холодной, когда ей предоставился случай окунуться. Но он предоставился не скоро. Молодые родители всё шли и шли вперёд, хотя народу уже было не так уж много и попадалось много свободных корзин. Вера, окликнула Лизу. Та, забыв о реноме «своей» среди немцев, откликнулась чисто по-русски: «Щас, миза! Скоро придём!».

Вера, забывшая дома тёмные очки,  притомившись, какое-то время шла, опираясь на поручни коляски, опустив голову, а когда подняла – глазам не поверила: тут почти никто не сидел в пляжных корзинах: кругом лежали, стояли, двигались голые люди!

– Ну вот, миза, тебе нудистский пляж! Ты же хотела посмотреть?..

– Я хотела? Куда же тут смотреть! Уж больно зрелище неаппетитное! Разве что на море!

Но возвращаться на обычный пляж не было сил.  Пришлось выбрать корзину пошире и, наконец,  расположиться. Однако молодые разделись вполне традиционно: Юзек, сняв шорты, остался в плавках, а Лиза, сбросив сарафан, – в раздельном пёстром «бикини». Сама же Вера, в своём закрытом синем купальнике, на фоне остальных казалась слишком одетой... Дань нудизму отдали, раздев догола маленького Димку, который желал «one Wagen spazieren», то есть, гулять без коляски. Он, видимо, тоже был удивлён: где ж ему было видеть такое количество голых дядь и тёть! Он переводил взгляд то на старую даму, стоявшую с раскинутыми дряблыми руками, повернувшись к неяркому солнцу, то на дюжего мужика с общирным пузом, то на тощего юнца с вогнутыми рёбрами, то на целую группу молодых людей, играющих в пляжный волейбол, и без конца  спрашивал: «Was ist das?»... «Was ist das?»...

Море разочаровало Веру отнюдь не летней леденистостью. Она бы ни за что не согласилась окунуться во второй раз. Смотреть же на неприукрашенную наготу нудистов ей было неловко. Зато они вели себя непринуждённо, ничуть не стесняясь своих, отнюдь не совершенных тел, вольготно раскинувшись в самых разнообразных позах...

    Время шло быстро. Вера продрогла под порывами северного ветра, Юзек выполнил свою программу знакомства тёщи с «достопримечательностями», Лиза и вовсе не была охотницей до морских купаний. Вскоре засобирались домой...

    В автомобиле Вера всю дорогу возмущалась «омерзительным зрелищем», Лиза лениво, больше «из вредности», возражала:

– Ну, ты же в музеях, в альбомах смотришь на обнажённую натуру?.. То же самое...

– Ты отлично понимаешь, что не то же самое! Там дань античности, её традициям, когда люди, живя в прекрасном субтропическом климате, в самом естестве природы, не нуждались в одежде! И, заметь, художники, скульпторы изображали молодые, прекрасные тела гармонично, сообразуясь с «золотым сечением»! И эпоха Возрождения цитировала античность по этому же правилу! И потом, за тысячелетия образовалась система культурных запретов, «табу», с которыми надо считаться и в современном обществе!

– Миза, не кипятись, ты не на уроке!

Юзек, сидя за рулём посмеивался, подав лишь одну реплику:

– Вера, а ты в гостях у Петера и Вальтрауд не была? Надо в следующее воскресенье к ним сходить. Приглашали уже давно...

    С этой вполне одетой парой – Петером и Вальтрауд – Вера познакомилась полтора года назад, прямо в первый день первого приезда. Когда Вера, в сопровождении Юзефа, встречавшего её, вошла в детскую, они вместе с Лизой стояли у детской кроватки с нарядным голубым пологом, в которой возлежал новорожденный Димка.

 Лиза с улыбкой обратилась к матери:

– Мама, познакомься, это Вальтрауд и Петер, друзья Юзека. Вот, подарили эту красивую кроватку... Правда, прелесть?

Да, такой нарядной белой кроватки в России середины девяностых Вера, конечно, не видела и вполне естественно выразила своё восхищение.

– Петер – мой компаньон по бизнесу, – вставил тут же Юзек.

  Вальтрауд, пышноволосая седеющая блондинка лет около шестидесяти, приветливо протянула ей руку...

   В общем, впечатления от знакомства были самые приятные. Почему бы и не посмотреть, как живут немцы? К тому же, как раз в гости приехала польская бабушка, мать Юзека. Было с кем оставить ребёнка. Вера, не уловив подвоха, охотно согласилась присоединиться к дочери и зятю в ближайший выходной.

   В машине Лиза предупредила Веру:

– Вообще-то, они приглашали, но сегодня мы экспромтом, у Юзека срочное дело к Петеру.

– Так, может, это неудобно? Ты же говорила, что у немцев не принято без предупреждения...

Вмешался зять:

– Вера, не волновайся (Он неплохо говорил по-русски, но иногда смешно коверкал слова), так пойдёт, будешь довольна!..

    Машина остановилась на окраине городка, у двухэтажного, довольно старого особнячка, с остроконечной крышей и обширным, ухоженным палисадником, в котором, благоухая и переливаясь всеми оттенками лилового и розового,  отцветали рододендроны и бегонии, у которых задержалась Лиза, вдыхая аромат цветов.

   Зять подошёл к старинной двери, украшенной нарядным веночком, как это принято в немецких домах, постучал медным кольцом по потёртой поверхности:

– Peter, Waldi, ich bins! (Это я).

    Вере, стоявшей за спиной Юзека, показалось, что сквозь небольшое стеклянное окошечко, врезанное в дверь, она увидела мелькнувшее голое женское тело. Ещё через несколько секунд дверь распахнулась и перед нежданными гостями предстала хозяйка, Вальтрауд, по всей видимости, действительно обнажённая, но завёрнутая до подмышек в клетчатый плед. Наверное, обернулась тем, что под руку попалось, – валявшимся на диване пледом.   

Ничуть не смутившись, она пригласила пришедших войти. «Видно, душ принимала, – подумала Вера, с любопытством осматривая комнату, – сейчас пойдёт наверх, оденется». Хозяева, по всей видимости, были, как и Юзеф, поклонниками старинной мебели. Но если зять скупал старинные шкафы, в основном, для реставрации и продажи, то здесь они составляли убранство гостиной. Старый до ветхости платяной шкаф со сплошь резной дверкой; замысловатый, со множеством завитушек и выдвижных ящичков, секретер; шахматный столик  с шестигранной столешницей и затейливыми фигурами; диван с выгнутой спинкой, крытый бордовым бархатом, стоящий на бронзовых «львиных лапах»... Большую часть комнаты занимал чёрный рояль с открытой крышкой и стоящими на пюпитре нотами.

   Осмотрев комнату, Вера повернулась к её центру, где стоял огромный овальный дубовый стол, на котором уже стоял принесённый гостями Käsekuchen (творожный торт), украшенный ягодами малины, и изумилась  – Вальтрауд, всё в том же «прикиде», состоящем из одного лишь пледа, спокойно расставляла чашки синего саксонского сервиза. 

– Peter! Jusef ist da! – крикнула она вверх, куда вела винтовая лестница, – там, очевидно, находились спальни.

Вера, подняв голову, вдруг увидела чуть прикрытого перилами, голого Петера, близоруко вглядывающегося вниз.

– Mit zwei Damen! – дополнила Вальтрауд.

Петер скрылся и вскоре появился в более пристойном, виде – на нём были шорты. Отсутствие остальной одежды  компенсировалось изобильной волосатостью – густая, тёмная шерсть покрывала грудь, икры, руки, даже спину...

    – Kaffee ist fertig! – нараспев выкрикнула Вальтрауд из дальнего угла, где гостиная плавно перетекала в кухню, – Peter, ruf mal Kindern!

  Лиза, видя вопрошающий взгляд матери, переводила ей – кофе готов, зовут детей.

– Ну, уж, кофе да киндер я понимаю, в  школе учила, – ворчала Вера, – а каких детей? У них, вроде, один взрослый сын?

– Да вот его, Юргена, и зовут, с невесткой.

– А ты же говорила, что у них взрослые дети с родителями не живут?

– Да, но Аника полгода, как родила, Вальди ей помогала, Петер им купил дом, там ремонт сейчас. Скоро съедут.

– Слушай, я переживаю, что сейчас с этой Вальтрауд плед слетит, и предстанет она во всей своей «красоте». Вот уж не думала, что они нудисты!

– Да, но не оголтелые, умеренные. Но в своём доме делают, что хотят... Миза, хватит шипеть, неприлично нам так долго шептаться по-русски.

– Да уж, а у них всё так прилично!

      Верины испытания на толерантность продолжались – Вальтрауд, запахнутая в плед, грозящий соскользнуть при каждом движении, не спеша нарезала торт, когда по лестнице, наконец, спустилась в  обнимку  парочка молодых гигантов – парень с девушкой, – почти не отличающихся друг от друга. Оба высокие, длинноволосые, худощавые, улыбающиеся, оба в трусиках-стрингах... Отличие состояло в том, что у Аники, невестки, имелась небольшая, слегка подвисшая после кормления грудь, а она, разумеется, по обычаям этой семьи, была «топлесс», то есть, без лифчика. Татуировки, обрамлявшие левую руку и ногу Аники и правую руку и ногу Юргена составляли как бы затейливую рамку обнявшейся пары.

       За столом разговор шёл по-немецки, Вера помалкивала, почти ничего не понимая. После кофе Вальтрауд обратилась вдруг к невестке:

  – Anika, spiel mal, btte! (Сыграй, пожалуйста!)

Лиза шепнула матери, что Аника закончила музыкальную школу, хорошо играет.

    Невестка невозмутимо подошла к роялю, заиграв «К Элизе» Бетховена. Играла она уверенно, бегло, но восприятию музыки Вере мешало созерцание  беспрерывно двигающихся острых лопаток и обнажённых ягодиц девушки, которых не прикрывали минималистические стринги.

После окончания игры Вера, чувствуя, что её учительская душа больше не вынесет этого голого гостеприимства, пробормотала по-русски, обращаясь к дочери:
 – Я, наверное, выйду на улицу, там вас подожду, с меня довольно...

 – Тише, миза, мы все сейчас уходим, потерпи.

Действительно, вскоре Юзек встал из-за стола. Все пожали друг другу руки, как это принято в Германии больше, чем в России. Вера с облегчением покинула этот дом.

   В машине она набросилась на дочь и зятя с упрёками. Юзек помалкивал, понимая, что слегка переборщил... Лиза оправдывалась:

        – Но ты же хотела узнать нравы и обычаи немцев. Вот тебе, изучай!.. Другой менталитет! Но не думай, что здесь все так. Среди наших знакомых нудистов больше нет...

Зять, попытавшись в оправдание поддакнуть Лизе, наткнулся на Верино ледяное:

       – Пан Юзеф, смотри на дорогу!

Сама она смотрела на дорогу, не отрываясь взглядом от никогда не надоедающих ей видов показавшегося городка, полюбившегося ей ещё с первого приезда раз и навсегда шпилями готических храмов, гармонией красных островерхих черепичных крыш, крестовидными укреплениями фасадов старых бюргерских домиков, нарядностью, затейливостью и  ухоженностью палисадников... Невольно вспомнилось сегодняшнее «неаппетитное» зрелище скопления голых людей. «И почему считается, что природа всегда выше, лучше искусства? – думала она, – вот она, природа людская, во всей неприглядности...»

   Придя домой, Вера сразу прошла в свою комнату, включила телевизор, чтобы для практики в языке посмотреть новости. В последнем сюжете показывали любительский спортивный забег на длинную дистанцию нудистов обоего пола и возраста – от подростков до седовласых старцев и пожилых дам, выглядевших особенно непрезентабельно на фоне юных тел...

– Лиза! Иди сюда!

В комнату вбежала дочь, озадаченная громким криком матери, – в доме зятя Вера не позволяла себе кричать.

– Слушай, тут есть канал, где бы не было подобной фигни?.. Мне на сегодня достаточно...

– Я тебе включу «Арте» – это то же самое, что наш канал «Культура»! – Лиза защёлкала пультом.

– Да-да, то, что нужно!

     Вера сразу узнала дивные звуки одной из любимых ею опер – «Риголетто» – с легко узнаваемыми мелодиями. Шедевр Верди звучал на итальянском языке в постановке, как сообщила дочь, знаменитого берлинского оперного режиссёра. Вера неплохо знала содержание оперы, можно было просто наслаждаться музыкой и пением, не мучаясь попытками перевода. Её немного смутил крайний минимализм декорации спектакля – на совершенно пустой сцене была только ширма, изображавшая то ли стену, то ли ограду условного сада. Над ширмой виднелись плечи и прелестная головка задумавшейся Джильды, дочери шута Риголетто.

   Шёл момент, когда Джильда только что рассталась в саду с герцогом, переодевшимся бедным студентом, и, оставшись одна, предалась мечтам... Полились звуки её арии – нежной, трепещущей, с широким распевом и лёгкими колоратурными пассажами... Зачарованная мелодией и голосом, Лиза задержалась в комнате... Вера прикрыла глаза... Вдруг резкий смех дочери вернул её к действительности:

– Миза, смотри, смотри, специально для тебя!

  При каждом колоратурном пассаже, когда голос устремлялся к немыслимо верхним нотам, Джильда высоко подпрыгивала над ширмой, неведомо для чего демонстрируя абсолютно голый, довольно плотный торс и пышную грудь.

   Лиза продолжала смеяться, не в силах остановиться:

– Очевидно, это и есть фишка знаменитого режиссёра!

– Да уж... Дальше идти некуда!

– Ну почему же? Можно ведь предположить, что свою знаменитую песенку «Сердце красавицы склонно к измене...»,  герцог будет петь без штанов!..

      Вера молча выключила телевизор.