14 октября известный донской прозаик Иван Яковлевич Кравченко отмечает 85-летие! Редакция сайта и Правление отделения СП России поздравляют Ивана Яковлевича и желают здоровья, неиссякаемого вдохновения и благодарных читателей!
КОЛХОЗНОЕ ЗЕРНО — ПО ДВОРАМ
Отрывок из повести «У берегов Амты»
Заветное напоминало встревоженный улей.
Председатель местного колхоза — коренастый мужчина стоял на тачанке и взмахивал зажатой в руке плетью:
–– Это беда общая, и мы должны вместе е? пережить! Не станем на колени перед супостатом! Угоняем скот за Волгу, увозим и колхозное добро! Оно добыто общими усилиями... Всем нам его и сберечь. Но вот вопрос, как быть с зерном? Часть его увезли, а другая осталась...
Колхозные жеребцы нетерпеливо били копытами землю и натягивали вожжи.
— Стоять! — покрикивал на них ездовой. А председатель вcё говорил:
— Зерно-то в телегах всё не увезёшь! Вот правление и решило: пусть колхозники разберут его по домам, а потом вернут! К весне тут никакого немца уже, даст бог, не будет, посевную мы должны провести по всем правилам!
Председательскую быстроходку окружали женщины и дети, кое-где виднелись старики.
— Хорошо говоришь, — отозвалась из толпы женщина лет сорока, –– твоими устами только м?д пить. А ты о нас, бабах, да о мальцах подумал?.. Мы-то сохраним колхозный хлеб, а что мы будем жрать, когда немец будет здесь командовать? Он ведь ложку, поди, нам не даст... Ты-то щас умчишься, а на кого нас бросишь?.. Чёрту в пасть бросаешь? Так ведь можно подумать?
Председатель действительно умчался. Его, видимо, ждали другие дела. Но перед этим, выслушав упрёк Марфы Кравцовой, он чуть задержался:
— Мы никого не бросаем... Однако хлеб разберите! Немцам — ни грамма зерна. Для этого я вас и собрал. Амбар открыт, насыпайте пшеницу в мешки и её — по домам!.. Уколола ты меня, Марфушка, уколола... До самого сердца достала!..
Гнетущая боль пронизала и Кравцову. Но в то же время ей было и приятно: глава хозяйства помнит о ней, знает в лицо! Как же — лучшая колхозница! Её-то ещё не знать.
Все, кто был у амбара и ссыпал торопливо зерно в принесённые с собой мешки, вслушивались в гул, доносившийся из-за холма, и всматривались в дорогу, которая вела в сторону железнодорожной станции Котельниково. Не идут ли новые «хозяева»?
Марфа Филимоновна прикрикнула на своих детей:
— Гришка и Верка, что рассыпаете зерно. Это же колхозное добро, а вы им соритесь. Щас же поаккуратней!
Не зная, как сдержать волнение, она взяла из рук дочери ведро и начала сама им быстро черпать зерно:
–– Вот, как надо!
Сын, державший мешок, выронил его край и потёр веснушчатый нос, чихнул.
— Ото, горе, — торопилась Марфа Филимоновна, — размучило себя в самый раз! Верка, чё стоишь, галок ловишь. Бери другой мешок и тоже насыпай!
Вера перед приходом немцев окончила курсы бухгалтеров и до последних дней работала в правлении колхоза имени Чапаева. Взрослая уже «дивчина».
Марфа Филимоновна, высыпав последнее ведро зерна в мешок, опустила руки, присела у широких ворот амбара, прислонившись к косяку, и еле слышно сказала:
— Ну, вот и конец, хватит! Дайте, дети, я чуть оклемаюсь, что- то пристала.
Сказала, а сама, прищурив глаза, смотрела, как селяне разбирали зерно. Иные норовили брать пшеницу не из-под ног, по порядку, а взбирались на ворох и оттуда черпали зерно. Поднялась, стала степенить:
— Да оно, зерно, везде хорошее! Чё ото лезть повыше! Мы же его сортировали, знаю.
Уходила после других. Тачку, на которую загрузили мешки, помогали катить Григорий и Вера. Упёрлись в неё, что бычки.
— О! — пришла в себя, — гуртом и батька легче бить! Самый
меньший остался дома.
— А ты, Сашка, чё не собираешься? — спросила его, когда собиралась к амбару, Марфа Филимоновна.
И услышала в ответ:
— Останусь дома, буду на хозяйстве!
Вылитый батяня. Маленький, а брови насупит, рассудительный. По его разумению в «хате» и во дворе должно быть всё в порядке.
Подумала так о младшем сыне и тут же о муже. Где-то на фронте Василий. Неужели тоже отступает? Сколько же можно. Уже в Волгу упёрлись. Или им чего не хватает? Немец вон — прёт и прёт, аж противно.
Дома старшему:
— Бери, Гришка, в сарае лопату и копай за хатой яму. Зерно туда ссыпим. Токо бери местину повыше, чтобы вода не проходила, када дожди пойдут... Забросаем всяким хламом, ни один чёрт не найдёт!
И ещё одну необычность вскоре пришлось пережить Марфе Филимоновне. Она даже всплеснула руками, когда в дверном проёме вдруг появился Николай — племянник. Худой, грязный, весь в пыли.
— Гля, ты что, с неба свалился? А мать где? Где сестра Лида?
— Они должны были эвакуироваться за Волгу... А тут бомбёжка, и я их потерял. Их состав, наверное, уже за Волгой... Я прибрёл к вам со станции Котельниково... Оттуда поезда ушли на Сталинград. В Котельниково бомбёжка... Я спасался, прибежал к вам, — сбивчиво объяснял Николай.
— Ой, божечко ты моё, — не знала, что делать Марфа Филимоновна, — ну, проходи, садись, буду как мать твоя?.. — тоже сбивчиво говорила тётя. — А у нас пока немцев нет... Вот-вот явятся, за селом что-то бухает. О, чуешь?.. Проходи же, чё стоишь у порога?
— Да я это... Там ещё корова.
— Какая ещё корова?
–– Я её привёл. Она блукала по степи... Видно, с какого-то стада бомбёжкой отбило... А я её привёл... Рубашку снял, за рога привязал вместо налыгача, так и вёл!.. Она у калитки!
— Щас я пойду её в сарай заведу! — не знала, что делать Марфа Филимоновна. — Проходи, Коля, проходи. Щас я щас!
Слышно было, как оставленная у калитки скотина, позвала к себе мычанием хозяйку. Утром Николай намеревался уйти в хутор Фомино, где жил у тёти Наташи брат Иван, но Марфа Филимоновна не пустила:
— Я же тебе сказала, что буду вместо матери.