14 июня член Союза писателей России Ольга Яковлевна Ткачёва отмечает юбилей. Поздравляем и желаем здоровья, мира, вдохновения, а также благодарных читателей!

                                                            Летняя практика

                                                                     Рассказ

         Поговорка «Мы с Тамарой ходим парой»  —  это точно про меня и мою подругу детства Альфину. В те далёкие времена* наша семья жила в  городе Орджоникидзе**,  в Северной Осетии. Мы с Альфиной были одноклассницами не только в общеобразовательной школе, но и в художественной, «художке», как мы называли её между собой. Даже жили мы на одной улице: она в частном доме с фруктовым садом, а я напротив их дома, через дорогу, в пятиэтажке. Хотя мы были ровесницами (нам обеим в 1962-м году исполнилось по тринадцать лет), я выглядела ещё как нескладный подросток, а подруга начинала уже превращаться в очаровательную девушку.

           Приближался конец очередного учебного года. На последнем уроке в «художке» наш преподаватель Владимир Николаевич сказал:

           — Даю вам на лето задание: пишите с натуры пейзажи, натюрморты, портреты, не забывайте и про рисунки карандашом. В начале следующего учебного года мы с вами обсудим эти работы, отберём лучшие и устроим выставку. Кроме того, если вдруг у кого-нибудь из вас есть знакомые художники, то хорошо бы было попасть к ним в ученики на лето. Это будет для вас полезно! Вот, например, Юру берёт в свою мастерскую сам Николай Петрович!

           По классу прокатился тихий ропот. Знакомых художников ни у кого из нас не было, кроме учителей «художки», а у них, мы знали, нет своих мастерских. А с Юрой всё понятно! Этот мальчик считался лучшим рисовальщиком в нашей школе, его рисунки были похожи на чёрно-белые фото. Учителя прочили ему большое будущее. Он выделялся не только художественными способностями, но и своей внешностью. Юра занимался спортом, его мышцы были красиво накачаны, а мать-природа не поскупилась, наделила парнишку  довольно симпатичным лицом. Но поведение у него было странное. В общих разговорах он не принимал участия. Короткими фразами общался с мальчиками, а с девочками вообще не разговаривал, он даже старался не смотреть им в лицо, глядел стеклянными голубыми глазами куда-то  в сторону или в потолок. Однажды, наша одноклассница, простодушная Заира, даже поинтересовалась, что там, на потолке он увидел. Юра покраснел и ей не ответил, а весь класс долго и весело смеялся.

           Новость о летней практике Юры в мастерской Николая Петровича неприятно поразила Альфину. Ей было до слёз обидно, ведь учителя  её тоже часто хвалили, а в мастерскую к Николаю Петровичу на практику попал всё же Юра.

          — Не переживай, — пыталась я успокоить подругу. — Юрка, наверное, знакомый Николая Петровича, вот он его и пригласил.

           Альфина слушала меня с каменным лицом и о чём-то напряжённо думала.

            Когда мы уже возвращались из «художки» домой, она вдруг остановилась и задумчиво произнесла:

          — А ты знаешь, у меня ведь есть двоюродная тётя, она работает в художественном музее, и у неё много знакомых художников. Как только я раньше об этом не подумала? Мы с тобой даже можем пойти к ней прямо сейчас, и она нас пристроит. Ты согласна?

Я, конечно, с радостью согласилась, но удивилась, почему Альфина никогда раньше не говорила о тёте, хотя мы часто бывали в художественном музее. На это подруга ответила:

          — Мои родные в ссоре с ней и не разрешают нам общаться. У нас ведь считается позором, если девушка в старых девах засиделась, а нашей Луизе уже тридцать восемь лет. Давно бы могла выйти замуж, каких только женихов родня ей не находила, но Луиза всех отвергла, тем самым проявила неуважение к старшим.

          — А мама с папой не будут тебя ругать за то, что ты к ней сейчас обратишься?

          — Откуда они узнают? Я им не собираюсь докладывать! — ответила подруга, и мы отправились к тёте Луизе.

          Художественный музей располагался в красивом старинном двухэтажном особняке,  построенном в стиле Модерн. В нём сохранилось великолепное внутреннее убранство: лепнина,  красочная роспись стен и потолков, старинные резные двери, необычные оконные рамы, уникальный паркет.  В целости и сохранности были даже батареи парового отопления той эпохи, очень красивые, необычные.

         Когда мы пришли в музей, вахтёрша позвонила по телефону тёте Луизе, и вскоре по парадной лестнице, со второго этажа, она спустилась к нам, стройная, изящная, одетая в красивое голубое платье. Тонкая талия была перетянута узким блестящим ремешком под цвет к платью. Я отметила про себя, что подобный фасон видела в рижском журнале мод у нашей соседки-модницы. На шее Луизы переливались причудливым блеском бусы из чешского стекла («писк» тогдашней моды), а на голове, словно корона, была уложена  её тёмная коса. Довершали наряд изящные голубые туфельки-лодочки. Внешний вид тётушки меня восхитил, она показалась мне невероятной красавицей. Наверное, чувство восхищения отразилось на моём лице. Луиза благосклонно улыбнулась. При вахтёрше она не стала тискать племянницу, повела нас в служебное помещение. Там она дала волю чувствам, даже прослезилась. Прижав Альфину к груди, она долго что-то шептала ей по-осетински на ушко. Видно было, что соскучилась. Когда она успокоилась, Альфина рассказала, зачем мы к ней пришли.

          — Ах, художники! — воскликнула Луиза. — Жаль, что у меня нет знакомых женщин-художниц, только мужчины! А ведь юные девушки в мастерской у художника-мужчины — это просто неприлично! Родные и так со мной не общаются, а если я пристрою вас к художнику-мужчине, то и вовсе проклянут! — Она задумалась.

           — А лепить вы любите? У меня есть подруга, скульптор Надя, вот к ней в мастерскую я могу вас порекомендовать!

          — Мне лепка нравится, — сказала Альфина.

          — Мне тоже, — вставила я свои два слова.

         Тётя Луиза вырвала из маленького блокнотика листочек в клеточку, что-то на нём написала и отдала Альфине.

           — Вечером я позвоню Наде, сейчас она всё равно трубку не возьмёт, занята. А вы завтра приходите в мастерскую часам к десяти или одиннадцати, раньше не надо.

            В дверь служебного помещения, где мы разговаривали с тётушкой, заглянула пожилая сотрудница музея и позвала:

            — Луиза, на выход!

            — Ах, извините, у меня работа! — воскликнула тётушка. — Альфина, приходи ко мне, когда захочешь! До свиданья, девчонки.

            Она подбежала к зеркалу, поправила причёску, платье, взяла указку в руки, и лёгкой походкой пошла в зал, где её уже ждали экскурсанты.

            На другой день мы отправились в Государственные художественные мастерские по указанному Луизой адресу. Здание было новое, одноэтажное. Располагалось оно посреди широкого пустынного двора, по которому гулял очень сильный ветер. Он закручивал пыль маленькими смерчами, которые через несколько минут после возникновения распадались, осыпаясь мелкой пылью. В торце здания было крылечко и входная дверь. Долго нажимали мы на электрический звонок, но безрезультатно, видимо, он не работал. Сотовых телефонов тогда не было, мы постучали в дверь, и опять на стук никто не отозвался. Обошли здание, заглядывая в каждое окно, но изнутри все они были занавешены шторами, ничего не было видно. Наконец, догадались постучать в первое окно за торцом здания. Не сразу, но послышался звук отпираемой двери. На пороге появилась молодая женщина, примерно того же возраста, что и Луиза. Мы вежливо поздоровались, и Альфина протянула ей записку. Это была Надя-скульптор, мы сразу догадались, ведь Луиза вчера описала подробно её внешность. Надя вышла к нам в спортивном костюме и в брезентовом фартуке, заляпанном глиной. Коротко постриженные волосы трепал ветер. Она прочла записку, закрыла глаза, подставив лицо ветру, постояла так несколько секунд, а потом разжала пальчики, которыми держала записку. Ветер подхватил листочек бумаги и унёс его неведомо куда. Мы были обескуражены, не знали чего нам дальше ожидать.

          — Ну, что ж, заходите! Только предупреждаю, у нас все говорят шопотом! — сказала Надя.

          — А почему? — спросила я.

          — Чтобы конкуренты идею не украли! Идеи — на вес золота, а между мастерскими стенки фанерные, всё отлично слышно. Подслушают соседи нашу идею и сделают на эту тему скульптуру быстрей нас, а мы останемся «с носом», потом ничего не докажешь.

          Помещение мастерской оказалось большое, с очень высоким потолком. Половину его занимала грубо выполненная, как бы в общих чертах, статуя колхозницы из глины серо-голубого цвета. Её голова почти достигала потолка. Вокруг статуи возвышались деревянные подмости с  площадками на разной высоте. Во второй половине комнаты, у стены стояли диван, стол, стулья и стеллажи, на которых лежали гипсовые отливки мелких скульптур, стопки художественных журналов, электроплитка, чайник, кухонная посуда, хлеб, овощи, фрукты, консервы и тазы разных размеров, а возле одного из трёх окон в большой клетке жили перепёлки.  

           Надя работала не одна. С ней вместе трудились Эдик, парень лет двадцати пяти, и Алик, лысый коренастый мужчина лет пятидесяти с густыми чёрными бровями. Они с любопытством нас разглядывали. Мне неловко было называть взрослого мужчину Аликом, и я спросила:

           — А  отчество? — он рассердился.

           — Я ещё не старик! — шопотом воскликнул скульптор, сверкнув своим орлиным взором. — Зови по имени!

           Как многие тогдашние школьницы, я подвязывала свои короткие косички над ушами крендельком и завязывала над каждой из них большой бант. Зато Альфина, по случаю посещения мастерской Нади, сделала себе необыкновенную причёску. Свою длинную косу она закрепила шпильками от шеи вдоль затылка до самой чёлки. На голове, если смотреть сбоку, виден был гребень из косы, как на шлемах древнегреческих или древнеримских воинов. Эта причёска делала её старше своих лет. Алик не сводил глаз с Альфины и шопотом восхищался:

          — Какой типаж! То, что нам надо! Сегодня будем лепить  голову нашей статуи!

           Альфина не успела опомниться, как оказалась на подмостях под потолком.

          — Деточка, — обращаясь ко мне, прошептала Надя, — почитай пока художественные журналы.

          Скульпторы углубились в работу. Трудились молча, каждый работал над своим участком статуи. Лицо колхозницы лепил Алик. Оно постепенно приобретало миловидные черты Альфины. Так прошло несколько часов. Я покормила перепёлок, сменила им воду, начиталась  художественных журналов и уже стала задрёмывать, сидя на диванчике, как вдруг услышала скрип деревянных подмостей. Это скульпторы закончили работу и спускались вниз. Пока они смывали с рук глину, я вскипятила  чайник и приготовила бутерброды. Альфина в это время сидела со страдальческим выражением лица. После совместной трапезы Надя прошептала:

        — Приходите завтра в купальниках. У нас есть начатая скульптура «На пляже». Вот над ней мы и поработаем.

        Когда мы вышли во двор, и за нами захлопнулась дверь мастерской, Альфина с обидой в голосе сказала мне:

         — Я больше туда не пойду, а ты, как хочешь! Хорошо было тебе прохлаждаться на диване, а я, знаешь, как устала! К тому же, под потолком дышать нечем. В жизни больше позировать не буду!

          В мастерскую к Наде мы больше не пошли. Решили по утрам ходить в  городской парк. Находили там живописные уголки, и с упоением  рисовали пейзажи с натуры. Нас восхищала  окружающая красота: по большому искусственному озеру плавали, изящно выгнув свои длинные шеи, белые и чёрные лебеди. Пёстрые, маленькие, редкой породы уточки резвились недалеко от берега и часто ныряли в поисках пищи, оставляя на поверхности воды только свои смешные коротенькие хвостики. Вдоль аллей цвели, источая тонкий аромат, кусты роз. Клумбы, имевшие причудливые формы, пестрели цветами. По парку разгуливали павлины. Красавцы-самцы иногда распускали свои великолепные хвосты, исполняя брачный танец перед  своими невзрачными  павами. В струях фонтанов преломлялись солнечные лучи, образуя маленькие семицветные радуги, а птицы щебетали в пышных кронах деревьев. В один из погожих июльских дней, проходя по парку, мы увидели Юру, подошли к нему. Он сидел на лавочке и рисовал иву, низко склонившуюся над водой озера.  

           — Глянь, а Юра почему-то не в мастерской у Николая Петровича! —  сказала я, обращаясь к Альфине.

           Он, конечно, услышал мои слова и сначала по своему обыкновению отвернулся, посмотрел  стеклянным взором куда-то в сторону; но Николай Петрович, видимо, его сильно обидел и, вопреки своим правилам, Юра неожиданно заговорил с девчонками:          

           — Да ну его, он  каждый день рисовал мой обнажённый торс в разных позах.  Ничему меня не учил, только использовал как натурщика!  

            Мы с Альфиной переглянулись, без слов поняв друг друга.

----------------

Примечания: *Конец 50-х — начало 60-х годов ХХ-го века.

                        ** Теперь это город Владикавказ.