Степные тропки

Миниатюры

Разве можно не любить природу?

Оглянитесь вокруг. Присмотритесь.

Зелёные дубравы. Цветущие степи.

Пенье и полёты птиц.

Жизнь удивительных животных.

Если и есть рай, то он здесь, на земле!

 

Дичь

      Всё началось весной, когда в степи буйствовала зелень, в садах мела цветочная метель и завязывались плоды. По­являлось на свет зверьё, проклёвывались из яиц птенцы. Рож­далась новая жизнь.

      Я ехал «дилижансом» на дачу, вдохновлённый торжеством природы. Вдруг у моста через пруд заметил косолапо бегуще­го жёлтого утенка, которого пыталась схватить бродячая собака. Я притормозил, вышел из машины и отогнал пса. Даже из рук спасителя утёнок пытался вырваться. Сердечко его силь­но колотилось. Я осмотрелся: поблизости ни селений, ни уток на воде. Пришлось развернуться назад. Дома выводок индоутят такого же недельного возраста. Пусть растут вместе. Пус­тил новичка к стайке. И только тогда заметил, что утёнок ка­кой-то не такой. И клюв, и лапки были у него не розовыми, а чёрными. Окрас не яркий, а тёмно-жёлтый. «Утёнок-чертё­нок», — подумал я. Да, он был диким. Подбежала дочь, подошла жена.

     —  Видишь, Алёнка, — обратился я к дочурке, — это гадкий утёнок. Вырастет — лебедем станет. Сказку читала? А потом мы его выпустим.

     —  Ты папу только слушай: он тебе расскажет, — хмыкнула моя распрекрасная половина. — Кормить-кормить, а потом — в небеса? Ещё чего не хватало.

     Поначалу, живя среди сородичей, новосёл не отличался сво­им поведением. Только к концу лета, когда немного подрос, стал забиваться в угол, прятаться под ящик. К кормушке под­ходил только после того, как вся живность насытится. Насту­пила осень. Подули ветры. Заморосили дожди. Осыпавшиеся листья уже не шуршали так таинственно под ногами.

     В вольере молчаливо и важно выхаживали повзрослевшие индоутки. Лишь дикая тёмно-коричневая уточка суетилась и тревожно крякала. Бог ты мой! Какая же она маленькая! Ка­кое там из неё жаркое!..

     Я посадил её в сумку и отправился на пруд. О, что здесь творилось! Низко над водою, свистя огромными крыльями, гра­циозно пролетели три пары лебедей. Двое из них были напо­ловину серо-белыми. Должно быть, молодняк. Огромным бе­лым облаком на середине пруда расположились бакланы. Они громко как будто о чём-то переговаривались, а потом дико, по-сатанински хохотали. Над берегом металось чёрно-белое по­лотнище чибисов. Из камыша тяжело взлетели две серые цап­ли. Они, сложив вдвое длинные шеи и вытянув ноги, медленно направились к плотине. Глядя на их полёт, мне показалось, что летят они задом наперёд. Забавное зрелище!

     Высоко в небе, крича и разрезая клином моросящую ту­манность, летели гуси. Несколько стаек диких уток перестраи­вались, принимая то форму шара, то клина, а то становились длинным живым пунктиром. Птицы готовились к отлёту в тёплые края. Я взял в руки своего затворника: «Ну, что ж, лети, сердяга!»

     Утка рванулась из рук. Часто-часто хлопая крыльями и громко крякая, устремилась к ближайшей стайке. Сначала вокруг неё образовался круг, а через мгновение всё слилось воедино. И эта живая масса направилась через плотину к следующему пруду - камышаннику.

      Едва стайка скрылась в зарослях, как раздались частые ружейные хлопки: открылся очередной охотничий сезон на водоплавающую дичь.

Удод

       Увидеть в степи удода — редкая удача. Красавец! Жёлто-серое в полоску оперение, большая голова с эрокезом и длинным клювом-камышинкой. Он смахивает на экстравагантного попугая. И над степью разносится его трубный крик: «Худо тут!»  Нет, конечно, нет! Это только так слышится. На самом же деле он извещает: «Любо тут!», прославляя нашу степь.

Серая шейка

           Однажды ранней весной я увидел огромную ярко-оранжевую птицу размером с индюка и с высоким, плоским, словно меч, чёрным хвостом. Она лихо перебежала дорогу и исчезла в высохшей прошлогодней траве (позже я узнал, что это был фазан). Заинтересовавшись, я пошёл по следу. На расстоянии шагов тридцати увидел битву двух фазанов. Мелькали клювы, шпоры, крылья, перекрещивались чёрные «мечи». Петухи бились до крови.

          А невдалеке спокойно расхаживала серая самочка и что-то поклёвывала.

          Неужели ей всё равно, кто станет победителем и с кем придётся выводит птенцов?..

Бакланы

      Большую белую речную чайку, похожую на домашнюю утку, в народе называют бакланом, а ещё мартыном. Рыбаки заметили, если стая бакланов сидит на реке в одном месте, значит, там рыба. А иначе, зачем бы они находились на воде? А когда рыба уходит, птицы перелетают на берег. Вот тут-то я и заметил их своеобразное поведение.

       Сидит стайка бакланов на глиняном пологом бережку, выставив клювы навстречу ветру. И едва он дунет вправо или влево, птицы мигом перестраиваются, будто стая флюгеров. И, непременно, клювами на ветер. Нет, чтобы повернуться к ветру... обратной стороной?.. Э, нет! Ветруган как дунет  – не удержишься. В природе всё продумано.

Щуры

      Красивейшая птица, размером со скворца. Оперение — цвета радуги! И вот такую радужную птаху ненавидят пчеловоды. А всё почему?

       Осенью, когда пчелиные семьи идут на убыль, над пасекой появляются щуры. С криком, похожим на голоса чаек, они носятся между ульев, склёвывая на лету медоносных пчёл. Что ж... Царской птице и пища соответствующая.

Лиса

      На развилке полевых дорог сидела лиса и что-то высматривала в лесополосе. Я вышел из машины. Никогда так близко не видел рыжую плутовку. Лиса не обращала на меня никакого внимания.  «А что, если поймать её? — мелькнула мысль. — Да на шапку или воротник?!» Я прихватил полог  и, несмотря на радикулит, стал осторожно подкрадываться к зверю.  Оставалось несколько шагов. Лиса обернулась. Она не испугалась и не убежала, а, пригнув голову низко к земле, двинулась на меня. И только теперь я рассмотрел её внимательно. Взгляд зверя был затуманен, шерсть свалявшаяся, без блеска, окрас серо-жёлтый. Я замер. Меня обуял дикий страх. Бросив полог, помчался что было мочи к машине. Вскочил, захлопнул дверцу. Лиса «пришла» второй. Она с яростью набросилась на колесо и стала грызть шину. Я нажал на газ и укатил.

       Иногда вспоминаю эту жуткую историю, а про радикулит позабыл.

Гнездо

      Собирая урожай винограда, я оставляю на лозах небольшие кисточки ягод: пусть подкармливаются птицы, оставшиеся зимовать. Но не всегда так благосклонно я отношусь к ним.

      По весне, для подвязки виноградных лоз, привёз короткие куски алюминиевой проволоки. Но постепенно проволока стала исчезать. Через неделю не осталось ни кусочка. На кого грешить, кто знает?

      И вот, когда я стал опрыскивать яблоню, на самом верху дерева увидел гнездо, свитое из моей алюминиевой проволоки. Длинной жердью я пытался сбить гнездо и возвратить своё, законное. Прилетела шустрая сорока и затрещала: «Моё! Не тррронь! Не тррронь! Не тррронь!»

       И у птиц  всё как у людей.

Змея

      На ограде из веток, свернувшись кольцом, грелась на солнце змея. Она была необычной жёлто-зелёной окраски. В первую секунду возникло желание: взять лопату и разделаться с ней. Но змея так блаженно дремала под тёплыми лучами солнца, что я невольно залюбовался ею.

     … У каждого на земле свои заботы, свои горести  и свои  радости.

Ёж

      Осень. На даче — всей семьёй. Сгребаем в кучи опавшие разноцветные листья, зажигаем костры, вскапываем грядки. Вдруг из-под  лопаты вместе с комом земли выкатился ёж. Он храпел, как пьяный мужик, полностью отключившись. Его не растревожили ни топот ног, ни звон голосов. Он был в глубокой спячке. Нам стало жалко ежа: мы разрушили его жильё, а впереди — холода. Осторожно поддев лопатой, перенесли его в ложбинку  и присыпали сухими листьями.

     Как бы зимой не услышала храп  лиса…

Перемена погоды

           Погода, как и настроение человека, может быстро и резко меняться. Я  заметил это давно: из тихой и солнечной пого­да менялась на пасмурную с ураганным ветром, из грозового дождя — на яркую цветную радугу в голубом небе, с лютого задиристого мороза — на плаксивую оттепель.

     Проснулся рано. В комнате — необычайно светло. Ураган стих. За ночь выпал сияющий неожиданной белизной пушистый снег. Тучи рассеялись, небо вновь заблистало пер­возданной чистотой, словно его протёрли, как оконное стекло от пыли.    

     На треснувшей яблоне сидела сорока и безумолчно трещала.

     Одевшись, я выбежал на улицу, вспугнув восторжен­ную птицу. Взял в руки чистый, искрящийся снег. Теперь можно было широко раскрыть глаза и рассмотреть каждую снежинку. Ни один из необыкновенно-сказочных узоров не повторялся дважды в крохотных серебристых звёздочках. А их было бесконечное множество! Какой же художник создал эту красоту!

     Сказочно-снежное утро подарило прекрасное настро­ение, словно подарок в день рождения. Направился к другу по проторенной ранними пешеходами дорожке. Под нога­ми приятно скрипел снег: «Хруп, хруп, хруп!» С наслаждением прислу­шался к удивительному морозному звуку, вылетавшему из-под ботинок. То ускоряя, то замедляя шаг, создавал зимнюю игривую мелодию и верил, если утро удач­ное, то и день будет удачным!