Номинация «Публицистика», участники старше 35 лет

 

1 место – Мажорина Татьяна Александровна (Волгодонск)

 

«Поедем, Муза, в Волгодонск»

 

Поедем, Муза, в Волгодонск,

Поговорим с Цимлянским морем,

Играющим в степи лазоревой,

Окатимся живой водой.

Там в волны смотрятся сады,

И лозы буйствуют в цветенье.

На дне – развалины селений,

Веков следы…

 

            Это отрывок из вступления к поэме «Полынь и атом» Александра Александровича Рогачёва. Заинтересовалась, поскольку автор пишет о моём, ставшем родным, городе Волгодонске. В далёком 1976 году я тоже приехала на строительство завода «Атоммаш», объявленное Всесоюзной комсомольской стройкой. Но речь не обо мне. Ко мне Муза придёт ещё не скоро, а вот поэма Александра Рогачёва с первых же строк захватила моё внимание. За основу он берёт не грандиозный размах уникальной стройки XX-го века, а человека труда, человека-созидателя, с его заботами и тревогами, печалями и радостями, любовью и ненавистью, достоинствами и недостатками. Читаю в предисловии: «Истинный поэт подобен пахарю и обязан обрабатывать своё поэтическое поле добросовестно, иначе оно порастёт сорняком». В том, что слова автора с делом не расходятся, убедиться несложно:

 

Я эту степь не позабыл

В пурге ромашковой,

В ухабах,

Со скифской каменною бабой,

С кругами ястребиных крыл.

С апрельскими сквозными зорями,

Когда не жмёшь на тормоза, –

И вдруг – аж дух замрёт –

Лазорево

Степь разом ринется в глаза.

 

            Коснёмся немного биографии автора. Родился будущий поэт 7 ноября 1915 года в бедной крестьянской семье на Тамбовщине, в селе Почаеве. Детство прошло в Ростове-на-Дону. Первое стихотворение написал в седьмом классе. По окончании семилетки поступил в кинотехникум. Работать уехал в Киргизскую ССР, окончил Фрунзенское пехотное училище. В первые дни Великой Отечественной войны ушёл на фронт. В 1942 году был тяжело ранен. После демобилизации – снова Ростов-на-Дону, работал в местных газетах «Красное знамя», «Молот», в журнале «Дон». Первая книга стихов А. Рогачёва «Орехов цвет» была издана в 1948 году. До глубины души меня тронуло стихотворение «Конфеты»:

 

Разве вырвешь из памяти день,

Если видел, как, взбив снега,

Под луною бежит олень,

Замахнув на хребет рога.

О, красавец…

Его я знал

По обёрткам чужих конфет.

Мне такие не покупал

Мой безденежный щедрый дед.

Мне их сунули в руки, как яд, –

Лучше б выпороли кнутом…

 

            А ситуация такова: первая любовь к девочке чистая, светлая, незабываемая и очень робкая. Достаток и социальный статус её семьи не шёл ни в какое сравнение с семьёй Александра. У девочки день рождения. Что мог себе позволить полуголодный влюблённый подросток? Как обратить на себя внимание? И он решил подарить букетик свежесобранных лесных цветов. Не успел ступить на порог, как «искривились в усмешке рты», полунищему оборвышу дали понять, что вход к ним в горницу не всякому дозволен. А горница-то, сплошь увешанная иконами. Вот и верь в набожность… Так безжалостно была смешана с грязью его первая любовь:

 

Только что я в ответ мог сказать

В этом логове купли и лжи,

Если дед мой

Любимого пса

Свёл сюда за полпуда ржи.

Я стоял, проглотив слезу,

Будто сброшенный с высоты.

А ведь я, для девчонки,

В лесу

Целый день собирал цветы.

А ведь я-то о ней мечтал…

И, как плата мне, –

Горсть конфет…

 

            И всё-таки детство в воспоминаниях Рогачёва окрашено в светлые тона, поскольку была в нём своя поэзия. Огромную радость мальчику доставляли совместные походы в лес за орехами, земляникой, ландышами. Отец очень любил музыку, играл на гитаре. В воскресные вечера у него собирались доморощенные балалаечники, устраивали самодеятельные концерты…

            Всё чаще Рогачёв переосмысливает своё творчество, правит стихи независимо от того, публиковались они или нет. Поэтическое творчество ему представляется охотой за жар-птицей. Кажется, вот она, поймана! Потом оказывается, что снова не то. И опять разочарования, мучительные поиски и так без конца:

 

Я не умел уйти от суеты,

От мелочей,

Что на пути толпятся,

И песнь теряла чувство высоты

И детскую способность

Удивляться.

 

            «Удивляться» – вот это ключевое слово! Я просто преклоняюсь перед писателями, которые и в зрелом возрасте не растеряли детской непосредственности и способности удивляться самим и удивлять читателя своим творчеством. И неважно, классики это или современники. Приведу одно из посвящений автора дочери Людмиле:

 

Всё обычно и необычно,

Те ж приметы,

И всё ж не те.

Загораются звёзды спичками

На загадочном звёздном холсте.

Смотрит Марс,

Словно туз атласный.

Что он думает,

Как живёт?

Вот возьму

И на крыльях сказки

Появлюсь там под Новый год.

Удивятся сперва марсиане,

Может, кто-то из пожилых

Намекнёт:

Дескать, надо б заранее

Всё ж в известность поставить их.

 

            Капелька житейского юмора: нужно заранее предупреждать о визите, очень своевременно вставленная в стихотворение, придала некую изюминку в его восприятии. Кроме того, оказалось, что марсианам «позарез нужен поэт», и они даже предложили ему остаться. Однако, поэт непреклонен:

 

…Оставаться с какой же стати?

У меня там кругом друзья,

Да и жить

Без союза писателей

Мне теперь уж никак нельзя.

 

            Особенно важно Рогачёву иметь свой авторский почерк. Какое-то время у него складывались стихи, немного напоминающие творчество Эдуарда Багрицкого или Павла Васильева, потому как «схватил себя не сразу», но «схватил» и это главное! Вот и «Другу-художнику», в одноимённом стихотворении он предлагает не гнаться за рублём, копируя известных мастеров, а показывать жизнь только своими глазами:

 

…Благодать!

Жена, поди довольна:

В доме мир,

И всё идёт на лад!

Только больно, друг мой,

Очень больно

Мне за твой

Покладисто-безвольный

О рубли споткнувшийся талант.

…Хороши картины Васнецова,

Шишкинские тоже хороши,

Но своё задуманное слово –

Пусть негромко –

Всё-таки скажи.

 

            В разное время выходили сборники стихов поэта: «Знаменосцы мира», «Любя и веря», «Лирические строки, «Стихи. Поэмы», «Избранная лирика», «Никаких золотых середин», «Малиновый снегирь», «Откровенность» и другие. Листаю книгу «Наедине с совестью», в которой собраны лучшие стихи и поэмы автора.

            Как человек, не понаслышке знавший все ужасы войны, тяготы отступления, переживший множество потерь, в том числе и потерю без вести пропавшего брата Василия, сам получивший тяжёлое ранение под Воронежем, он не мог не писать о войне. Остановлюсь на стихотворении «Ночлег в пути». Будучи солдатом, уставший до изнеможения, он (а речь ведётся от первого лица), не раздеваясь, лёг на скамью. Свежо. Изба не топлена. А рядом – в постели – «хозяйка молодая, такая ж одинокая, как я»:

 

Отброшено небрежно одеяло,

И видно сквозь редеющую мглу,

Как дышит грудь…

И вдруг затосковал я

По женскому забытому теплу.

Я тихо встал.

Прошёл зачем-то в сени.

Свернул цигарку…

Видно, не уснуть.

Раздался вздох:

– Солдат, а мой-то Сеня

Сейчас в окопе мёрзнет где-нибудь.

 

            Правда жизни. Сказала тихонько, без укора, но у него всё в душе перевернулось: «краснел в махорочном дыму», терялся, не зная, как быть… Ведь он не вор, стало быть, не вправе взять не принадлежащее ему. Возможно, и она не предала бы мужа. Кто знает… На первый взгляд – просто проза, но именно такая проза питает поэзию. Какой заложен мощный подтекст относительно силы воли, нравственности, солидарности с таким же солдатом, защищавшим родину от фашистской нечисти:

 

– Ты жди, и он придёт в семью.

И снова лёг

Разбитый и усталый,

На жёсткую, холодную скамью.

 

            Не менее пронзительна «Баллада о старом музыканте». В оккупированном городе промозглыми осенними ночами старый музыкант садился за рояль. Тихая музыка звучала, как вызов, как протест «средь арестованной тишины». И вдруг музыки не стало. Оказывается, старика взяли немцы:

 

Ему приказали:

– Играйт… Но, но!..

Арийская спесь за погибель России

Пила кровавого цвета вино.

А он стоял

Перед сальной похотью

Пьяных самцов

И продажных сук

И кутался в шаль.

– Господа, мне плохо.

На древе искусства я –

Мёртвый сук.

 

К нему подтолкнули двух чёрных догов, готовых в клочья разорвать музыканта:

Старик отшатнулся,

Прошёл покорно

К роялю, откинул жидкую прядь

И прусский слух

Голубыми аккордами,

Голубыми ноктюрнами стал ласкать.

Неторопливо,

Смиренно ласкал он,

Так зверю

Слух услаждает манок.

И вдруг…

Содрогнулся как от обвала

Гигантской скалы, лепной потолок.

И двинулся поверх бокалов

С клавишей

Во враждебный зал,

Незримо пылая знамёнами алыми

«Ин-тер-на-цио-нал»!

И, вторя ему,

Громыхнуло ядрами

Набитое тучами небо.

Оно

Благославляло медвежью ярость

Ветра, вломившегося в окно.

 

            Вот где настоящий патриотизм, выраженный в поступке человека, прекрасно понимавшего, что ждёт его за подобную музыку! В мастерстве автору не откажешь. Можно ли победить такой народ?.. Внезапно разыгравшаяся стихия полностью подчинена авторскому замыслу, безукоризненно работает на сюжет. И что говорить о характере русского солдата, когда немощный старик способен с таким достоинством принять смерть:

 

… И распрямился спокойно и гордо,

Как будто рассвет его ждал,

А не мрак…

Был он в сорочке с крахмальным воротом,

Были на нём

Бабочка

И чёрный фрак.

 

            Стихи вообще давались Рогачёву трудно, потому что каждую строку пропускал через сердце. Особенно мучительно рождалась поэма «Возвышение Андрея Рублёва», но это будет отдельная история…

            9 июля 1984 г. поэта не стало. В Ростове-на-Дону на пр. Буденновском, 56 открыта памятная доска с надписью: «В этом доме с 1963 по 1984 год жил и работал писатель Александр Александрович Рогачёв. 1915—1984». Его нет, а стихи продолжают жить и работать на Человека, как иконы и фрески героя его любимой поэмы:

 

Дух Рублёва.

Дух доброты…

По нему узнают Россию

Мильоны двадцатого века.

Он учит

Нелгущую песню мою

Работать

На Человека.