Ответ-комментарий Павлу Малову
Уважаемый оппонент, начнем наш, не скрою, любопытный, и не менее актуальный, диалог в столь нелегкое время .
Когда критик приступает к освещению сложного и неоднородного текста, он должен быть, как говорится, «во всеоружии»: владеть не только историко-философскими, политическими и культурными «срезами», но и немало «человеческим фактором» в условиях эпохального времени . Словом, знать, чувствовать, уметь обобщать. Сразу замечу, роман Вы не поняли. ( Лишь слабые отблески порою проявляют себя, но тут же и гасятся). Если бы Вы обратились к его двойному эпиграфу, вынесенному перед текстом, возможно, и приоткрылось бы то, что осталось «за кадром» Ваших словоизлияний: во имя чего написан этот «роман в романе» (и дневник Лины «не пригрезился» лишь «тематическим приемом»). А он о «русской душе», которая рвется, томится и плачется вне национальной почвы, но и, живя на этой самой «почве», не может смириться с тем, как рушатся её нравственные и национальные устои. В эпиграфе два изречения личностей, оказавшихся вне России: Достоевского – 19 в. и изгнанника Г.Адамовича – начало ХХ века: жестокая ностальгия пожирает русского человека, живущего вне Родины. Третий этап развернут в романе : последняя волна эмиграции – Александр Иванович Горчаков. Три этапа и этот «вечный зов» русской земли . (Вспомните статью классика «Русский человек на randez vous»? – русского человека узнают всюду). И так роман о «русской душе», а еще точнее о русской интеллектуальной интеллигенции 80-90- х годов, когда всё рушилось, лихорадочно переворачивалось, будоражило какими-то неясными мифическими видениями. Но для интеллигенции это было время открытий: «железный занавес» спадал, открывалась масса «потаенной» и запрещенной литературы: через толстые журналы хлынул поток публикаций, становилось достоянием гласности то, о чем ранее только упоминалось и т.д. Время душевного захвата и потрясений. Всё это бурно дискутировалось и обсуждалось, «висело в воздухе» . (Речь идет, прежде всего, об определенном слое русской интеллигенции). Так что Вы, уважаемый оппонент, напрасно, подвергаете сомнению «правдивость» эпизода «застолья» в особняке историка и астролога Максима Петровича, где собрались филолог, философ да к тому еще и богослов, да еще из-за рубежа приехал друг юности и соотечественник: дескать, вместо того, чтобы «пить и есть» да похваливать роскошь стола, они вдруг после некоторый разговоров пустились в дебаты. А ведь это все о том, что наболело , саднит и просит «выхода». Ведь смена профессий «на бизнес» едва ли была «от хорошей жизни»: готовили себя не к этому . Что-то не давало покоя: несбыточность юношеской мечты , как правило, вызывает сожаление. ( И вопросы: что произошло, как и почему, где корни происходящего «разлома» будоражили и взрывали).
Вне вашего внимания остался основной лейтмотив романа, - концепт «дорога», которая могла бы вывести Вас к последовательному анализу текста ( а не выхватывать отдельные фрагменты или элементы из текста, бросаясь из одной стороны в другую). Дорога – традиционный образ русской литературы (благо огромные пространства в России – есть , где разгуляться), и где, как не в пути герой предавался размышлениям, познанию и узнаванию после разлуки с родными местами, а коль был собеседник , - вести с ним под впечатлением разного рода беседы. Вот и Александр Иванович прибыл в родные места после долгой разлуки, и желание его посетить их закономерно. Основной мотив и начинается с поездки по родным местам (вплоть до получения дневника – это «преамбула», которая теперь неотступно будет будоражить героя, все более подчиняя его своему импульсу). Увиденное естественно захватывает его : когда-то знакомое исчезло, остались лишь бледные следы (ах, в юности здесь было по-другому!), что-то возникло новое , тревожат и исторические «страницы», связанные с судьбой предков , даже природа и её «разноликая» фауна – всё наводит на воспоминания , которые приправляются новыми разного рода «фактами» знаний: ведь уехал из СССР на рубеже 70-80-х , а вернулся в новую непонятную Россию начала 2000-х годов. Происходит органичный и разносторонний разговор на волне памяти («Русский человек любит вспоминать, но не любит жить»- как тонко подмечено в повести А.П.Чехова «Степь» ). Между тем, приезд А.И. в Россию (а вернее в места юности) постоянно связан «дорогой»: из Парижа в Москву, из Москвы дважды на малую родину, постоянное передвижение внутри городов и за их пределами, и дневник Лины вызывает у него воспоминания о посещении знаменательных мест. И заканчивается роман дорогой возвращения: перечувствовано, пережито и обретено. Потому в нем так много экскурсов и в русскую историю, и философию, и «сердечную смуту», неожиданных и случайных встреч и пр. . Здесь нет никаких случайностей или нагромождений, которые привиделись Вам, уважаемый оппонент. ( Не скрою, прочитав уже «вживую» текст заметила некую затянутость диалогов в особняке Максима Петровича – «застолье»).
А теперь непосредственно , «по тексту», к Вашему «отзыву». Если критик в самом начале делает заявление, он должен его реализовать. Вы пишете: «психологический роман – произведение неожиданное, новаторское, интеллектуальное». И вдруг, словно забыв об этом , начинаете постулировать : «По законам детективного жанра»:… поездка на малую родину, известие о таинственной смерти Лины, «как попадает дневник к герою - «очередная детективная загадка… чтобы как-то охудожествить сложный научно-публицистический текст, придать ему подобие детектива». Так что же перед нами: «психологический новаторский роман» или неудавшийся детектив? Вы уж определитесь с жанрами и по их законам , теоретически обосновав, ведите «расследование». Вхожу в текст далее: и с каждым продвижением обнаруживаю всё более - алогизмы, упрежденную ортодоксальность, какой-то откровенный демарш то ли неосведомленности, то ли элементарного незнания. Вот , как говорится, «с разбега в карьер», вы набрасываетесь на «лингвистические изыски» автора, причисляя их к разряду «удобрения» «местами оскудевшей словесной почвы»: «озорничала луна», «вневременные берега», «рюмка, наполненная до краёв» . Мне лично, как филологу со стажем, непонятно, что Вас в этих словосочетаниях увидели «диковинное»: первое – весьма распространенное в литературных текстах, второе – аналог вечности , третье ставшее довольно устойчивым в разговорной речи ( ведь это восприятие свадьбы в кафе с неким свободным комическим подтекстом персонажами). Или далее: «Дед воевал в Первую германскую»– это из разговорной речи, в которой есть свои законы в отличие от грамматических канонов . ( Я не против таких «изысков»). Далее Вы снова обращаетесь к эпизоду другого «застолья» , видя в этом повторение, и опять обидевшись: «то ли спорщики забывают выпивать и закусывать, то ли автор напрочь забывает, что мужчинам свойственны подобные слабости», – пришли в кафе, и , даже ничего не заказав, спорят. Вот так диковина! Ну, что ответить на это? У кого, что болит, тот о том и говорит. Автор ничего не забыл, и никакого здесь повторения нет. У этого «застолья» в часовой перерыв научного форума- другие задачи. Стрельников буквально затаскивает уже осведомленного Горчакова в кафе, чтобы решить через него за рубежом свои «аферные» дела. И как он должен вести себя? «Под сурдинку» оговаривать их? Не тот типаж. (Уважаемый оппонент, а как бы поступили Вы? Я бы не смогла. Или у нас разные понятия морали?).
Как-то немного странновато слышать от человека, занятого творчеством, выяснять: в каком же это городе происходит действие, почему- же он не указан ? Но так ли это важно в художественном произведении? Подобное могло происходить в любом городе, любой области. И если кто-то узнал в нем себя, значит это было. Творческие «импульсы Чехову давал его город юности. Но он нигде его не называет: более того, известны прототипы произведений, их дома. «Единичное» становится типичным, а это гораздо масштабнее. А вот К.Паустовский в «Повести о жизни» непосредственно называет географические места, в которых он бывал в юности. Авторские цели неоднозначны.
Весьма любопытна Ваша гражданская позиция: какой Вы «ориентации»? В одном случае Александр Иванович получает от Вас столько упреков, что , очертя голову, в пору «броситься в омут». Как же так ! - возмущаетесь Вы: «бросить самое лучшее и самое справедливое в мире государство», « любимую женщину, родственников и друзей. И все ради чего? Сытой жизни в Париже? Так ли невыносимо было в конце 80-х в СССР? Полки пустые? Не хлебом единым… С милой рай и в шалаше.. Поддался «князю тьмы», укатив в Париж, как зазевавшийся карась, попал на удочку красивых соблазнов» . ( Какой-то безудержный поток слов. В другом случае, ниже , это «самое справедливое государство», которое есть «система», подвергается у Вас абсолютному остракизму: здесь и «мифический коммунизм», и «агрессивное засилье сталинского соцреализма», и «дискредитировавшие себя карающие руки органов, и надзирающее око вездесущей компартии» и т.д. Становится неясно: так уж виновен герой, «укатив в Париж», чтобы реализовать свои творческие замыслы, как уезжали в то время А.Солженицын, И.Бродский, В.Некрасов,- которых «выставили» из страны, А.Тарковский, Ростропович, Вишневская и многие другие? И как только «железный занавес» пал, вернулись в Россию (как вернулся и А.И.), потому что «зов русской земли» оказался превыше всего. Не все творческие замыслы удались герою. Ну что ж, бывает: утрата национальной почвы для художника (писателя особенно) тяжела и мало продуктивна: русская душа особенно чувствительна к ней. (В романе этому отведено немало страниц). Кстати , сравнение с «зазевавшимся карасем» не срабатывает на идею образа, к тому же подобное «новшество» - «безвкусица» очевидная. А далее Вы и в самом деле «поплыли»: перечисляете «засилье» разговоров об истории войны, проблемах современной России, русской душе, «чрезмерном увлечении алкоголизмом» ( ну, дался же Вам этот алкоголизм!), украинском вопросе, по которому Вы пытаетесь вступить «в полемику» с персонажами, «низвергая « «корни» украинского национализма» и считая их «надуманными». Так легко одним разом отрицать то, что культивировалось веками (от «мазеповщины», «петлюровщины» и пр. ) – речь идет не об украинском народе, трудолюбивом и отзывчивом, а определенных враждебных силах, разыгрывающих шовинистические пристрастия на мировой арене. И началось это не сегодня и не вчера: в наше время уж никто не отрицает эту очевидность. Так что Вам, уважаемый оппонент, не мешало бы поднатореть в истории такого сложного и неоднозначного вопроса, а не рубить с плеча.
Не менее половины Вашего отзыва отведена пересказу романа, создавая тем самым «видимость» анализа. Стоило ли? Или это для «непосвященных»? (Лучше в таком деле самому внимательно прочитать и понять, что и как). И еще пожелание: избегать «словесных жемчужин», подобных этим: «обильные метастазы бездушия», «кровавые клыки новозаветного «зверя», « несправедливый прессинг» и пр.
В заключении хочу заметить: «субъективность», которая выделена в подзаголовке Вами, давайте будем оставлять на будущее для «домохозяек», о объективностью воспользуемся сами, если , конечно, относим себя к категории «литературного мира». А прочим посоветуем: не захваливайте «вторичное», не зная «первичного»: плохой знак.