Народ

Что за народ на великой равнине

Жизнь проклинает в тоске и рванине,

Слезы мотает на крепкий кулак,

Горькую пьёт, не напьётся никак.

 

Ни в небесах, ни в лесу и ни в поле,

Он заблудился в себе поневоле.

На перепутье пути не находит,

Молча вокруг или около бродит.

 

С верой в авось, отрекаясь от рая,

Он выбирает не выбирая,

Бога и чёрта, триумф и забвенье

И на века, и на мгновенье.

 

Прогулка в Петербурге

В стройном граде без душных палат,

Что антихрист возвёл, сатанея,

Ощущаешь с годами острее

Радость жизни и горечь утрат.

 

Что осталось от правды былой?

Зелень бронзы, решётки да камень

И холодный расчётливый пламень,

Осенённый гранитной иглой.

 

Да ещё этот мраморный лев

Лапой трогает невскую воду.

Ветер помнит державную оду

И читает её нараспев.

 

Здесь студенты казнили царей,

Чтоб от сна пробудилась отчизна:

Динамитная помесь цинизма

С тёплым золотом русских церквей.

 

Возле сфинкса, что впал в забытьё,

Путь к мечте начинала эпоха,

Но закончила путь этот плохо,

Растеряв достоянье своё.

 

Некий дом. Постою у дверей,

За которыми скрыт от народа

Вход в историю с черного входа,

В девяностые, если точней.

 

Он вошёл. И за первым углом

Из глухой подворотни на Невский,

(Но не так, как писал Достоевский)

Вышел новый герой с топором.

 

В нашей смуте он мог бы пропасть,

Но какая-то скрытая сила

С каждым шагом его возносила

И, шутя, затолкала во власть.

 

И гадают и спорят с тех пор

Мудрецы, колдуны и пророки,

Обличая родные пороки,

Для кого предназначен топор.

 

 * * *

Сад околдован тишиной,

Опустошённостью забвенья.

В нём, не прощаясь, в мир иной

Уходят сонные деревья.

 

Они вернутся к нам весной,

Чтоб рассказать, поближе к лету,

Косноязычною листвой

О том, чему названья нету.

 

 

 Пифагор и цифровизация

Пифагор просчитал человека стократ

В тетрактиде из цифр, от макушки до пят.

Числам ведомо всё, что таится от слов

В геометрии судеб из разных углов.

 

О премудрой науке молва разнеслась

И задела молва беспредельную власть.

Скрыв под маской лицо и карающий взгляд,

К Пифагору явился тиран Поликрат.
 

           – Я простой гражданин, но в святилище вхож.

Говорят, я на лучшую цифру похож.

Знать, отмечен не зря совершенным числом,

Я хочу получить подтверждение в том.

 

Отвечал Пифагор, просчитав его суть:

Подлой цифрой по жизни отмечен твой путь:

 

           – Ты на двоицу делишь благое, а зло

Умножаешь повсюду на это число.

Ты двулик и двуличен – такой в тебе нрав.

Видно, праздно живёшь, справедливость поправ.

 

В ту же полночь огонь охватил его кров

И спасения нет ни в одном из углов.

По бобовому полю бежал Пифагор,

А вослед ему крики: мятежник и вор.

 

Круглый ноль обернулся петлёю пращи.

Её свист настигал: пятый угол ищи.

Единица в тот миг превратилась в кинжал,

От которого грек обессиленный пал.

 

Это было в Элладе, не так уж давно.

Где искать пятый угол, нам знать не дано.

 

 

Красное и белое

Красное с белым не надо мешать,

Смесь не пьянит, а дурманит.

Белое с красным? Ну что вам сказать:

Непримиримостью ранит.

 

А виноград, как и прежде, хорош,

Бродит в Крыму и в Ростове.

Белый на сладкие пули похож,

Красный – на шарики крови.

 

Век промелькнул или с неба звезда.

Тени былые воскресли.

И в ресторанах всё так, как тогда,

Те же цыгане и песни.

 

Царский погон. Офицерская стать.

Штаб-с капитаны в почёте.

Красное с белым не надо мешать,

Если за Родину пьёте.

 

Там за курганом, рукою подать,

Чьи-то шевроны поблекли.

На подзабытой гражданской опять

Сталь закаляется в пекле.

 

* * *

Не спится.

В полночь включишь лампу

И тень отдёрнет свою лапу.

Примчит на свет ночная тварь

И скопом под колпак набьётся,

Замельтешит и обожжётся

Об электрический янтарь.

И треск их крыльев надо мной

В гнетущей тишине довлеет.

И чувствуешь такую боль,

Что и названья не имеет.

 

 

Четыре апостола

 ( картина )

Дерзкая вольность безбожника

Или прозренье художника?

В роще четыре апостола

Слушают проповедь Господа.

 

Первый апостол возвышенный,

Верой бессонною выжженный

До состояния крестного

Тела, почти бестелесного

 

Прядь у второго всклокочена.

Выглядит он озабоченно.

Кисть уловила мгновение –

В лёгком прищуре сомнение.

 

Третий смущает усмешкою,

Скрытой под маской поспешною.

Третьему ведомо таинство:

Нет даже в равенстве равенства.

 

Смотрит четвёртый неистово,

Что-то в нем есть от нечистого.

Он уже втёрся в доверие,

Будет карать за неверие.

 

 

Последняя сказка

Людские сны из вечной мглы

Известье принесли:

Таится в кончике иглы

Погибель для земли.

 

Безумием начинено

Слепое остриё

И в некий миг ему дано

Развеять бытиё.

 

Грозят забвением углы

В моём родном дому

И смерть на кончике иглы

Бессмертью самому.

 

Лежит игла за рубежом

Премногих рубежей,

В сознанье чуждом и чужом.

Владеет им кощей.

 

Пока у сказки на устах,

Последней на земле,

Кощей над златом не зачах,

Жизнь пляшет на игле.

 

 

Олигархи

Нечистый вывел их на свет,

Своих собратьев из темницы.

И пару стёршихся монет

Он вставил каждому в глазницы.

 

В стране, попавшей в переплёт,

Злой дух земного передела

Сердца на счётчики банкнот

Им заменил весьма умело.

 

И в суете тоскливых дней

Глумливой прихоти в угоду

Им придал облики людей

И предоставил им свободу.

 

Бродячий посох и сума

Нас ждут за праведным порогом,

И сходят ангелы с ума,

Когда смеётся чёрт над Богом.

 

 

 От Веймара и до Одессы

 

       ( Нацистов не трогали стенания

     заживо горящих людей в Доме профсоюзов......)

 

В городе Веймаре

Странный больной человек

Непримиримо

Христа призывает к ответу.

– Нет состраданью, –

Кричит он владельцам аптек,

А прихожане жалеют развалину эту.

 

Мысль искушает

Едва лишь покинет уста.

Что это ?

Тягостный бред или детская шалость?

Бедный философ,

Он требует снять Иисуса с креста

И заклеймить,

Как преступницу жалость.

 

Ненависть к жалости,

Сладкая, как леденец,

Льдом соблазнит

Католический разум Европы.

Ненависть к жалости

Будет отлита в свинец,

Шрифтом колючим

Опутает рвы и окопы.

 

Ницше безумьем наказан,

Как божия тварь,

Как преступивший

В ничтожестве волю господню.

И миллионы

Падут на Вселенский алтарь,

Чтобы загнать эту мысль

Навсегда в преисподню.

 

Но по ущельям сознанья,

Где корни всемирного зла,

По тёмным смыслам

Во храмах озвученной мессы,

Ненависть к жалости

Все же дорогу нашла

Через Европу

От Веймара и до Одессы.