6 апреля 2022 года ушла из жизни замечательная таганрогская поэтесса,
руководитель Таганрогского Независимого литературного объединения (НЛО) Нина Васильевна Еловских (09.10.35-06.04.22). Её произведения публиковались в периодической печати, в литературных альманахах «Вехи Таганрога», «Донская поэзия», «Мозаика юга» и многих других.
В 2017 г. вышел в свет сборник стихов Нины Васильевны Еловских «Как хочется покоя и тепла».
Нина Васильевна была человеком большой души, и каждому, кто её знал, досталась частичка!
Елена Арент
Предлагаем вашему вниманию произведения Н.В. Еловских.
Когда
Когда однажды в тишине
С самим собой наедине
Тебе припомнится такое,
Что не даёт душе покоя —
Тогда ты вспомнишь обо мне.
Но как? С любовью ли? С обидой? —
И на меня, и на себя…
Или на тот нелепый случай?
И память упрекнёшь – не мучай,
Я сыт терзанием вполне…
Проходит всё. Пройдёт и это —
Зимой холодной или летом
Меня покинет эта грусть,
И я скажу однажды – пусть.
А ты, быть может, будешь рада
Когда-то написать стихи,
Чтоб память сохранить навеки
О высшем чувстве в человеке —
Большой и искренней Любви!
Июнь 2013
Любимой стране России
Богатством недр природа одарила,
И в лености народ не упрекнёшь.
Страна прекрасная и в людях сила —
Её не покоришь и не убьёшь.
Не раз завистники сгубить пытались,
Шли, не подумав, прямо напролом,
Любой ценой поработить старались,
Но им же доставалось поделом.
Им не дано понять, откуда сила —
Ведь наш народ вовек не победить.
Такими нас Россия-мать взрастила,
В народ наш надо верить и любить.
И я люблю полей бескрайних россыпь,
Гор высоту и глубину озёр…
Смущаюсь, когда пенсию приносят —
Такая «щедрость» людям, как позор.
Надежда есть, терпенья тоже хватит,
Бог знает, сколько суждено нам жить.
Мы чувство долга чтим и не утратим,
Не перестанем родину любить.
12.06.2013
Две чаровницы
Крылья вразлёт и душа нараспашку,
Сердце волнуется, рвётся в полёт.
Кто-то зелёные дарит рубашки
Каждой травинке, что в поле растёт.
Метит веснушками девушек юных,
Кудри ерошит шалун-ветерок,
Больше ночей появляется лунных,
Только влюблённым ещё невдомёк,
Что с красотой жизнь навечно повенчана,
Истина эта, как утро, ясна.
Как вы прекрасны – две милые женщины,
Две чаровницы – ЛЮБОВЬ и ВЕСНА.
Не торопи
Подкатила к порогу осень —
Фаэтон несказанно ярок,
Серебристые ленты в косы
Привезла она мне в подарок.
Осень, я не спешу рядиться,
Твоему подарку не рада —
Мне ещё моё лето снится,
И меня торопить не надо.
Я тебе возражать не смею
И твои мне знакомы вкусы,
Но ношу я пока на шее
Из кораллов розовых бусы.
В своё время придёшь неизбежно,
Постучишься в моё окошко,
Тебя встречу покорно, нежно,
А пока подожди немножко.
Тупик
Дорога у обрыва,
В мозолях сердце и душа…
Кричу: «Не проходите мимо!»,
Но мне навстречу не спешат.
Последний шаг, а дальше бездна —
Бог только знает, рай иль ад…
Жалеть о прошлом бесполезно,
Былое не вернуть назад.
Себя по каплям раздарила.
Зачем? Не знаю – просто так.
Жила, страдала и любила,
Всему цена теперь – пятак.
НА ДУШЕ У МЕНЯ
На душе у меня, как в осеннюю слякоть —
Всё противно вокруг, хоть калоши надень.
А ещё постоянно мне хочется плакать
И куда-то идти, только двигаться лень.
Окунула себя в безысходность по уши,
Впереди не маячит просвет голубой.
Я в который уж раз обращаюсь: «Послушай!
Прояви милосердье – расстанься со мной».
1994
Вечная память
Донская степь, ковыль, чабрец, ромашки,
Полынь, душица, маки на лугу…
Я всей душой пред вами нараспашку,
Смотрю и наглядеться не могу.
О! Сколько вас разбросано по полю!
Какая тайна в этом буйстве есть?
Вы землю красите по божьей воле,
И потому вас никогда не счесть.
Живущим ныне не забыть до тризны:
Была война – страшнее только ад.
И родину свою, и честь отчизны
Ценою жизни защитил солдат.
Как много их на тех полях осталось.
Они за нас свою отдали жизнь
И потому те травы прорастают,
Чтоб мы всем павшим в памяти клялись!
Май 2012
Исповедь
Бежали годы, серебрились косы,
И слог стихов менялся, как и жизнь.
А на бумаге расстилалась россыпь,
И мне шептали: «За перо держись!».
И я держалась и опять писала!
О том, о чём молчать уже невмочь,
Я по ночам бумаге доверяла,
Но уходило всё с рассветом прочь.
И вот теперь, уже перед закатом,
Сытожив всё, что пережито мной,
Я признаюсь, что в юности когда-то
Поэзия была моей мечтой.
1994 г.
Обман
Мне ни днём, ни ночью нет покоя.
Я живу, по-прежнему скорбя,
От тоски придумать бы такое,
Чтобы заменило мне тебя.
За какое дело не берусь я,
Предо мною тут же образ твой,
Вспоминаю мысленно объятья
И мгновенья встречи роковой.
Нас тогда безумство повенчало,
И, наверно, это навсегда.
Знаю, не начать нам всё сначала,
Всё, что было, унесут года.
Мысли, мысли, мне от вас не скрыться
И не спрятать душу за туман,
Всё равно до тризны будет сниться
Тот шальной, безудержный обман.
04.04.2012
Расставание
Плакала рябина, расставаясь с клёном,
Знала, что надолго, может, навсегда.
Примеряла гроздья к веточкам зелёным,
Но не совпадали, и ушли года.
Ветры да морозы высушили слёзы,
Охладили душу, сделали пустой.
Всё должно исчезнуть: и любовь, и грёзы,
Только сердце просит: «Погоди! Постой!»
Знаю, что разлука будет непременно,
И не стану спорить и кривить душой —
Я уже готова к этим переменам,
Только мою нежность забери с собой.
Бутерброд из детства
(быль)
Беззаботное детство закончилось сразу, как только фактически началась война. Я последний, одиннадцатый ребёнок в семье. Мама родила меня в возрасте 43-х лет, просто так вышло, и потому большой радости не испытала.
Зато папа был счастлив и не уставал говорить маме: «Оксана, так это же сам Бог послал нам на старость такое счастье». Имя мне дал папа в честь своей первой учительницы и очень хотел, чтобы я учила детей.
Когда в город пришли немцы, началось страшное время. Продукты быстро закончились и мы стали голодать. Мама экономила, как могла, но помню, как хотелось кушать.
Три старших брата были на фронте, старшая сестра оказалась в плену по другую сторону моря — ушла с соседками менять вещи на рыбу и там попала в плен.
Другую сестричку угнали немцы в Германию, а ещё один братик (1926 года рождения), Фёдор, прятался от немцев и полицаев в чужих подвалах — так ему удалось избежать отправки
в Германию. Когда представилась возможность, он удрал и пробрался к своим в часть, где воевал до конца войны.
Мне вспомнился один случай, о котором я никогда не забуду. Однажды к нам пришла соседка тётя Катя, принесла кусочек макухи и два сухарика темного хлеба. У неё своих детей не было, поэтому она очень любила меня. Как-то раз, она сказала маме почти шёпотом: «Для кого война, а для кого — мать родна…». Я слышала, но не поняла, о чём идёт речь. Вскоре мне стало понятно, о ком говорила тётя Катя. На нашей улице жила семья: дедушка Лука, бабушка Лукерья, их дочь — тётя Нина и внучка Валечка. Их дом был угловой, высокий, краси-
вый, за высоким забором. Жили они как-то замкнуто, подруги к Валечке не ходили домой — не разрешали старшие, а меня любили дедушка и бабушка, поэтому иногда я там бывала. У них всё было красиво и богато (так мне казалось).
Когда немцев расселяли на постой в частные дома, у них по-
селился офицер с денщиком и большой красивой лошадью.
Однажды дети нашей улицы, и я в том числе, собрались у соседского двора тёти Аси, у неё тоже было двое детей: Аня и меньший братик Серёжа. Перед домом — палисадник и там росла разная трава, в том числе калачики. Мы их рвали и ели. Кто собрал больше калачиков, делился с теми, кто ничего не собрал (с малышами, конечно).
Но вот вышла Валечка. В красивом платье, с бантом на голове и с большим куском (как нам казалось) белого хлеба, намазанного маслом. Мы все обступили её и кто-то первый сказал: «Валечка, дай хоть малюсенький кусочек». Потом стали просить все, а она победоносно ела у нас на глазах и говорила; «Оставлю!».
Все молча ждали, но жадными глазами смотрели, как убывает кусок. Потом наперебой обещали отдать свою любимую игрушку, но она молча доедала хлеб, а когда Витька, из дома напротив, попросил дать хоть понюхать, она затолкала остаток в рот, повернулась и ушла домой, а мы все заплакали и тоже разошлись по домам.
В тот грозный период нашей жизни дети взрослели быстро. Все поняли, что больше нет Валечки — она для всех стала Валькой. Все её ненавидели, и никто, даже после войны, с нею
не дружил. У каждого из друзей моего детства жизнь сложилась по-своему, не все остались живы.
Соня ходила с мамой на станцию Марцево собирать уголь и попала под паровоз. Когда её хоронили — я не знала, потому что лежала пухлая от голода в бессознательном состоянии. Папа и мама тоже были больны от голода, но держались как могли, чтобы сохранить меня.
Однажды я очнулась, когда папа кормил меня из чайной ложки чем-то жидким: это была жижа от перловой каши, которую нам принесли солдаты — немцы. Они дежурили на солдатской кухне во дворе большого пятиэтажного дома, возле которого мы жили. Так по капельке ко мне вернулась жизнь.
Мама тоже стала ходить. Когда мальчишки приносили больше каши и, даже, огрызки хлеба, мы с мамой тайком, понемножку (а чаще я сама), носили соседям: тёте Гале — папиной сестре, тёте Мане — жене папиного брата и ещё Волковым — тёте Насте и дяде Арсентию Ивановичу, родителям Виктора Арсентьевича Волкова (после войны артисту театра им. А. П. Чехова). Говорили, что его родители партизанили. Так выжили мы и помогали выжить другим.
Закончилась война. Почти в каждом доме на нашей улице кто-то погиб. Один из моих братьев пропал без вести. Я ищу его до сих пор, теперь уже с помощью Интернета. У Ани, Наташи и Эли папы погибли на фронте. О семье Вальки знаю только то — что когда отступали немцы, её мать ушла за ними в Мариуполь, больше о ней я ничего не слышала.