25 октября 2021 года выдающемуся донскому прозаику Геннадию Тарасовичу Селигенину исполняется 85 лет! Поздравляем юбиляра и желаем крепкого здоровья, читательской любви и человеческого благополучия!
ДВЕ СПИЧКИ
Далёкое — близкое
«Жизнь слишком коротка,
чтобы быть несчастным».
Даниил Гранин
Он кладёт ладони на исписанные листы и какое-то время смотрит поверх моей головы. Я понимаю, сейчас всё и решится… Достаёт из выдвижного ящика стола коробок спичек, двумя чиркает по шершавому торцу.
— Вот, смотрите, горят обе… Но… одна гаснет, а вторая продолжает гореть… Понимаете, о чем я?
Пытаюсь понять.
— Зарисовка ваша… Одним словом, можно и такую публиковать. Однако… — Осторожно заворачивает горелые спички в восьмушку бумаги «Для заметок» и опускает в урну. — То, что и как вы изобразили, вызывает к её героям жалость. В данном варианте — совсем уж... Или не согласны?.. На мой взгляд, одно то, что ребята учатся в университете, и учатся успешно достойно других чувств… Как вы считаете?..
Я прохожу практику в отделе науки и очерка Иосифа Михайловича Юдовича, в главной газете области — в «Молоте». Его почётные «прихожане» — Анатолий Вениаминович Калинин, Виталий Александрович Закруткин, Пётр Васильевич Лебеденко, профессора, доценты… Они здороваются со мной за руку, как с ровней. Да и сам Иосиф Михайлович.... Не поучает, а рассуждает и разговаривает со мной, как с человеком, который имеет право возразить или даже подсказать нечто достойное.
Наконец, окончательно доходит: и этот, второй вариант моего опуса, забракован. А у меня осталась всего неделя практики. И я должен ещё собрать материал для трёх информаций, репортажа, интервью... При том — успеть опубликовать…
Мысленно прощаюсь с университетом… До этого были вечерняя школа, завод, новостройки Сталинграда, работа грузчиком, кочегаром паровоза, токарем, плотником, молотобойцем, написанная повесть о пребывании немцев в нашем хуторе, их «делах», поступление в Воронежский сельхозинститут и побег из него (о чём, годы спустя, не раз пожалею). Одно утешает: мама с отцом моё возвращение в родные пенаты примут с немалой радостью, как возвращение блудного сына…
— Попробуйте ещё. Подумайте. Присмотритесь повнимательнее к ребятам, к их быту, к близкому окружению... У вас обязательно получится. — Смотрю в глаза Иосифа Михайловича. Они спокойные. В уголках губ — лёгкая подбадривающая улыбка… Ну, в общем-то пустословием мой интеллигентный наставник вроде бы не грешил…
…Обучал газетным жанрам в университете Яков Романович Симкин. Он обнаружил, что моя, опубликованная в «Молоте», зарисовка являет собой роскошный букет всех газетных жанров. И поставил зачёт... Великодушный человек. С чувством юмора. А под «букетом», видимо, разумел те жанры, на которые у меня не хватило времени…
…Подводя некоторые итоги своего бытия, перебирал и обновлял свой архив. И вдруг обнаружил пожелтелую газетную вырезку с той, великой давности, зарисовкой. Прочёл и раз, и два… Невольно подумалось: пожалуй, это лучшее из журналистского, что «натворил» за свою жизнь…
…Они обретались вдвоём, в комнате университетского общежития. В зачётках «отл» превалировало над «хор»… На прощание декламировали поэму «Евгений Онегин», то поочерёдно, то дуэтом, то грустно, то забавно, артистично разводя руками и расхаживая по комнате… Как бы являясь то авторами поэмы, то её действующими лицами…
Теми моими героями ученической зарисовки были слепые студенты — историк Виктор Д. и физматовец Саша Б. И все эти годы я знал, они идут где-то рядом, обок. Это помогало и мне по жизни…
В отличие от иных зрячих они не стенали на крутых поворотах. А звание Ч е л о в е к продолжали нести по тем же колдобинам что и я…
В опубликованной зарисовке я не сказал, что ребята были незрячие.
ПОЗДНИЙ КОФЕ
Рассказ
Мышиное поскрёбывание ключа в замочной скважине заставило его взглянуть на стенные часы… Было заполночь.
— Сергей Тихонович, вы не спите? — открыв, наконец, дверь спросили вкрадчивым голосом. Глубокий, мягкий он сулил почти неделю покойной жизни.
— Будешь ужинать? Или только кофе?
— Кофе. — Жена сбросила туфли, скосила глаза в сторону кушетки. Кошачьим наплывом прошла к телевизору. Устроилась в покинутом мужем кресле…
Стоя у кухонной плиты, Сергей Тихонович ожидал продолжения. Однако, сегодня она, похоже, не собиралась даже сочинять, будто проведывала «занедужевшую» подругу и та попотчевала её ужином.
Он уже дважды, ожидая её прихода, подогревал в чайнике воду. Вода и теперь была пригодной для заварки… Но эти первые минуты не хотел видеть её лица.
Выплеснув в раковину вскипевшую воду, набрал холодной, вернул чайник на газовую плиту. Теперь у него было, по крайней мере, десять минут. За этот срок он свяжет в узел два конца — попытается оправдать её и сохранить в собственных глазах самого себя… Они отмерили изрядный клин жизни. Их соединяет такое… На кушетке в беспокойном сне корчился их сын.
Сергей Тихонович принял «для смягчения» коньячка. Было обидно не только за себя, теперешнего. Жена забыла его, прошлого. Да уж точно ли забыла!?.. Может то, что получал сейчас, как раз и шло от её памятливости.
«Чего там «может!» — усмехнулся он... — Боже, на каком лугу гуляли мои рысаки!.. Где тот луг? Куда подевались те кони?».
Сергей Тихонович и теперь, по прошествии двадцати пяти лет, хорошо помнил тот, «судьбоносный» для них обоих, день. Он виделся ему в череде прожитых лет лубочной нашлёпкой…
С приятелем-соратником Сергей Тихонович поднялся на палубу размяться и подышать речным воздухом. Вахтенный вёл беседу с двумя милыми созданиями.
— Скажите, а этот, ваш «Петровский фрегат», это что? — спрашивала одна в обтягивающих джинсиках.
— Это, моя хорошая, исторический музей.
У ряженого охранителя музея — красная шкодливая физиономия и сдержанный сердечный голос хорошо вышколенного лакея. При каждой речёвке он вытягивался и со скоморошной серьёзностью прикладывал к флотскому козырьку грабастую ладонь.
— А можно нам приобщиться?
— Никак нет, родненькие. Не положено.
— Но почему!?
— Тут такой зюйд-вест… Этот музей для иноязычных туристов. В данный момент мы обслуживаем контингент из дружественной страны по имени Габон. А потом подгребут из Монако… Так что посторонним не приказано…
— Боже, куда мы попали!? — воскликнула девушка в джинсах. — Это мы, аборигены, посторенние? Какая дискриминация! Какой расизм!..
Сергей Тихонович наблюдал за нею. В тот вечер он был свободен и под хмельком. Под тем безобидным хмельком «для настроения», когда хочется благодетельствовать и самому получать от этого душевные дивиденды. Его умиляла наивная игра девушки. Она казалась искренне разочарованной неуступчивостью вахтёра. Видимо, успела уверовать, что красота и молодость рушат любые бастионы.
— Прости, дорогой! — Сергей Тихонович отодвинул плечом вахтенного. — Эти девушки — туристы из дружественной Мозамбики. А ты ведь не хочешь международного скандала, верно?
— Ни в коем разе! — стал во «фрунт» бравый моряк. Лет ему было прилично. Но держался молодцом. Видно, не за дёшево.
Сергей Тихонович сошёл по качающемуся на цепях трапу и пообещал девушкам всё уладить… Они забеспокоились, было, насчёт билетов. Но Сергей Тихонович и тут нашёлся: мол, за всё уплачено. День сегодня такой — международной солидарности.
Внешне «Петровский фрегат» искусно копировал старинный корабль. Палуба, рубка, мачта, реи, тали, подвешенные шлюпки и даже выдвинутые из иллюминаторов чугунные хоботы пушек — всё капитально, отлажено, любопытно для истинного ценителя антиквариата. Чудилась, вот сейчас последует команда и небо заполонят паруса-лебеди…
Подруги открыли этот корабль случайно. Они не виделись все каникулы и чтобы наговориться вдоволь, отправились в загородную прогулку.
Южный вечер начала сентября был великолепен. Девушки двигались по тропке, казалось, не прилагая к тому особых усилий. И незаметно очутились в тополиной роще. А когда вышли к реке, волшебным призраком явился этот фрегат. Явился как бы под их душевный настрой, ожидание чего-то подобного…
Из рубки, через ступенчатую нишу, Сергей Тихонович провёл их в кают-компанию. На какое-то время её антураж привел девушек в замешательство. Это был странный, непостижимый с первого взгляда музей. Вдоль стен овального и довольно объёмного зала слоились экзотические растения. Прямо против входа возвышался капитанский мостик. За полированным штурвалом, в блистательной летней форме, — сам «капитан» с ухоженной шкиперской бородкой. Его благожелательно-ослепительная улыбка падала прямо в сердце. Это была улыбка «Только для вас!». Правда, за его спиной не свинцовые волны вздымались, а тянулся строй бутылок с красочными наклейками царственных львов, нагловатых мартышек, горбоносых попугаев, загорелых молодцов-ковбоев в широкополых шляпах…
Можно было разглядеть дюжину аккуратных столиков накрытых белыми скатёрками с вышитыми тюльпанами посредине. За двумя-тремя сидели парами мужчины и женщины. Лица их были как бы притушены и потому неразличимо-таинственные. Девушки подумали: люди эти и есть иностранные экскурсанты, к которым они нечаянно примкнули.
Всё было погружено в мягкий голубой полумрак. Отчётливо выделялся лишь капитанский мостик-бар, подсвеченный снизу. Эластичная, убаюкивающая музыка располагала к душевному распятию. Представлялось, в такой атмосфере могут обитать только мифические эльфы — эфирные создания в человеческом облике.
Они уселись за столик, потом уже было знакомство.
Примкнувшего к компании Сергей Тихонович отрекомендовал как музейное начальство. Звали его Коля. Себя представил сам, но профессию искусно замял. Коле, да и Сергею Тихоновичу, набегало где-то под пятьдесят. Так что их заботу девушки принимали законной данью своей юной неотразимости.
Познакомились. И быть бы затяжной паузе, но её уплотнила воздушная матросочка со стрекозиными ножками. Она подкатила на никелевых колёсиках крылатый столик и принялась колдовать… Сервис был царским, содержимое столика — божественным даром. И подобно людоедам, случайно попавшим в зоопарк после долгой и напрасной охоты, девушки совсем занемели. Но всё здесь было обставлено так, что человек, даже дикарь, отпускает тормоза. И ему после ниспосланных с Олимпа еды и пития, хочется освободить себя от верхних одеяний. Разве уж самый озабоченный спохватится:
— А оплата за ужин входит в стоимость билета?
Спросила девушка ещё наверху приглянувшаяся Сергею Тихоновичу.
— Входит, входит, — закивал он.
— А кто оплачивает?
— Так профсоюз речного пароходства. День сегодня, я же сказал, особый. Вам повезло…
Она глянула на его спокойное лицо. Что-то не слышала про такой праздник. А уж бесплатное угощение… Как бы к теме припомнилась притча: «Бесплатным бывает только сыр в мышеловке», но… Но так хотелось чуда!.. Она спросила:
— А когда мы начнём осматривать музей?
— Экскурсия уже началась. А экспонаты — будут. Мы вас обязательно познакомим с ними.
Ненавязчиво, чисто по-отечески касаясь её тонких пальцев, он ненавязчиво, в паузах между едой и питиём, вёл рассказ об истории флота Петра. Потом к просвещению «молоди» подключился руководитель музея Коля. Но по части производства напитков из виноградной лозы у нас и во французской провинции Бордо. И эрудиция его в этом плане была не менее богатой, чем у знатока истории российского флота. Он первый пригласил свою соседушку ознакомиться с «главными экспонатами»… Скоро отправились Сергей Тихонович и его любознательная дама. Шли как бы соединённые одним магнетическим полем. Сказывалось воздействие заморских напитков и полный загадок фрегат.
«Отделение» музея представляло собой нижнюю каюту с двумя ушастыми креслами-чебурашками и бордовым, почему-то раскинутым, диваном. На столике хрустальную вазу с букетом цветов стерегли две прогонистые бутылки и знакомые по своей немыслимости закуски. Цветы были пышные, упитанные, созвучного с диваном цвета. От них шёл густой удушно-одеколонный запах. Что-то плотоядное, дразнительное таилось в них. Тянуло оборвать махры-лепестки, дабы обнаружить живую плоть…
Когда он взял её на руки, она, откидывая голову, выдохнула: «Так вот какой у вас музей!.. А вы кто, адмирал или восточный шейх?».
Чайник свистел напористо и призывно. Сергей Тихонович выключил газ, насыпал в чашечку растворимого кофе, заправил толикой воды, принялся взбивать пенку. Жена любила кофе с пенкой …
Немая сцена пробудила желание возмутить её на самый дикий и безобразный скандал, какие и случались последнее время. Лишь бы выудить из него хоть малую надежду. Но лицо её было непроницаемо. А мысли, скорей всего, обращались по иной орбите...
«Музейная» история не особо задела его. Была она не первой и, полагал, не последней. Но однажды по долгу службы выступая на слёте активистов профсоюза, почуял исходящие из чьих-то глаз раздевающие биотоки. Не торопясь, не снижая накала речи, он «квадратно-гнездовым» способом стал обозревать аудиторию. И не то, чтобы увидел, а как бы наткнулся на те самые «музейные» глаза. В них отражалось неподдельное веселье, какое бывает от клоунского действа в цирке, когда понятно: вот сейчас вы станете свидетелем хитроумно задуманного, но по сути своей простенького обмишуливания…
Тот взгляд осядет в его памяти, сведётся к вопросу: «А не повторить ли музейный эксперимент?». Он припоминал её свежие, непритворные порывы… Смущало Сергея Тихоновича одно обстоятельство: всё-таки застиг он её тогда врасплох своей шёлковой сеточкой-накидкой. А впрочем!.. Или не он уплатил по счёту!?..
Этим самым как бы утешил себя, отстранился от лёгкого пощипывания чего-то вроде совести… И вдруг — телефонный звонок. Обычное дело. Только голос на этот раз не с горячим придыханием, а играючи-раскованный, под стать самому вопросу: «Как поживаете, мой адмирал?». Сергей Тихонович узнал этот голос. Он невольно приподнял его в тёплом должностном кресле, а коленки как-то непроизвольно, сами собой стукнулись друг о дружку…
К выделенным из прочих телефонным номерам Сергея Тихоновича и допускались особо приобщённые. Не совсем приобщённые делали заход через секретаршин кордон. А тут…
В этом звонке, в самом вопросе и его игривом настрое содержалось, чуял он, нечто совсем не шуточное. Но, увы, пренебрёг, не внял внутреннему голосу. Такое бывает у птиц с высокими насестами…
Как и в тот, первый вечер, они сошлись в «Петровском фрегате». Потом последовали вечера в иных, отмеченных особой печаткой, «поплавках». И он ощущал своё всесилие «джина из кувшина», как она полушутя называла его.
Сергей Тихонович наловчился обозревать свою телесную и умственную фактуру её глазами. И при хорошем расположении прямо-таки подмывало хлопнуть по плечу ещё дюжего, умеющего блюсти себя мужика. А к тому всё располагало: и кафельные бассейны, и кварцы, и массажи… Только не ленись. И он не ленился. И не раз заставал на себе её неподдельно восхищённый взгляд. Так что расщелина в четверть века не особо тогда волновала.
Он устроил ей славное «гнёздышко» в тихом городском тупичке, увитом виноградной лозой. Это было их гнёздышко, и он регулярно чтил его. Иной раз, правда, вкрадывалось: не слишком ли в густых камышах застряла их лодка? Но уповал на то, что «плавание»» завершится с окончанием её студенчества.
Сергей Тихонович осторожно стал намекать о возможностях своего содействии в хорошем распределении. Может, даже в какой-нибудь ближний «опрятненький» городок. Он полагал: его юная спутница, как человек из «глубинки», в порыве благодарности падёт перед ним на колени за подобную щедрость. Но однажды… Она, правда, поблагодарила его. Однако довольно скромно, с кривой полуулыбкой, как бы намекая: неизвестно ещё кто кому больше должен. И пояснила: самое правильное распределение было бы туда, где проживает отец их будущего ребёночка. «Что-о!?» — чуть не поперхнулся Сергей Тихонович её словами. А она — всё с той же радостно-деловой озабоченностью: «Сынок появится у нас через полгодика. Это врач-консультант так сказала. Очень квалифицированный специалист».
Нехороший пот выступил тогда под воротником рубашки Сергея Тихоновича. Он долго устранял его носовым платком. Много разного пронеслось в голове, пока устранял. Ведь соблюдал он себя в форме не только ради сопутствующих семейной жизни забав. Он уверовал: главная высота его ещё впереди. И хотел подойти к ней свеженьким.
Только вот с женой ему пришлось расстаться. Тут весами оказалась его лукавая работа. То, сокрытое, не считалось в их кругу серьёзной жизнью. То было как бы побочным течением, чем-то вроде добавочной платы за особую приобщённость… Но оно ни в коем разе не должно было выходить «за пределы». На этот счёт даже своя религия сложилась с главным постулатом: «Кто грешит в тиши — греха не совершает». Ну, а уж если «вышло», то извини, родимый… Ошиблись в тебе. Подвёл. Не оправдал.
Судьба на всю оставшуюся жизнь устроила ему испытание сыном. Да и как мужчина Сергей Тихонович приближался к мизеру…
Теперь они подошли к развилке. Однако связывала их не только крыша над головой. Этот сын — само собой. Но что ещё? Привычка?.. Он видел, знал, жена всегда утешалась, когда выходило побочное «приключение». А в доме, после обмена сочными эпитетами, наступало что-то вроде перемирия. И тогда он мог устроиться у её ног и положить на тёплые колени голову. А жена, бывало, гладила его волосы…
Если бы не эти глаза… Она ничего не могла поделать с фальшью в них. С фальшью безродной собаки, уворовавшей мозговую кость и оттого ласково заглядывающей в глаза хозяина. Это было самое жалкое и постыдное в ней. Такое трудно переносить. Ибо к тому причастен и ты…
Сколько раз стоял он у этой плиты, изобретая самое изощрённое окончание затянувшемуся трагикомическому спектаклю по названию «Семейная жизнь». Лучше всего было бы поднести то «окончание» в чашечке кофе. Жена делает глоток и… В глазах ужас. Или зависть… Он, мужик на закате, остаётся, а она, ещё способная дарить радость, уходит навечно. Но это всего одно, два мгновения. Есть такое снадобье, что лишает жизни неторопливо… И никакая комиссия не обнаружит концов… Тогда те, невидимые и ненавистные, обладали бы её угасающим телом...
Начало постукивать в висках. Сергей Тихонович упёрся ладонями в плиту. Когда наливал в чашку кипяток, дрожали пальцы. Он подумал и зарядил ещё одну чашечку.
В комнате поставил поднос на журнальном столике, сам пошёл в кухню выключить свет. Когда вернулся, жена одной рукой пряча что-то за спиной, второй подвинула ему чашечку кофе… Вроде ничего особенного… Но нечто подобное этой картинке было дня четыре назад. Он наклонился к сыну, а жена, пристроив за спиной ридикюльчик, поменяла местами чашечки. И сделала это спешно, как бы украдкой. Суетное движение её рук он уловил краем глаза. И не придал ему тогда особого значения. Сейчас сердце остудилось жгучей догадкой… Последнее время он чувствовал недомогание, вялость во всём теле, а в памяти случались провалы…
Пробудился Котя. «Гы-гы!» — обрадовался он, увидев родителей вместе. Спустился с кушетки, подполз к ногам матери. Та брезгливо вобрала их в кресло. Он растерянно поднял сведённые к переносице глаза кутёныша. Сергей Тихоновича взял его на руки. Сын, зачатый потаённо, в хмельном блуде, идиот и калека, замурлыкал котёнком. Потом облизнул губы и кручёными лапками потянулся к чашечке кофе…
Отец закрыл глаза.