11:55:11 10/09/2016
Правление РРО СПР извещает о том, что 9 сентября 2016 года скончался выдающийся таганрогский поэт, член Союза писателей России Владимир Валентинович Моисеев. Писатели Ростовского регионального отделения Союза писателей России выражают соболезнования родным и близким покойного.
Отзывы:
Елена Арент
18:21:54 17/09/2016
Вот ещё несколько стихов Владимира Моисеева
Владимир Моисеев
* * *
В дорогу вбит копытный топ.
И бубенцов искрится эхо.
Горячей тройки крепкий пот
С морозным ветром густо смешан.
Латунных блях свежо сиянье.
И звон врывается в зенит.
Летят в Михайловское сани
По гулкой млечности зимы.
А над дорогой вихри вьются.
Поэт зиме по-русски рад.
Свежо подчёркивают юность
Две тени жгучих бакенбард.
Вокруг снега, и даль без края,
И ели тёмные до звёзд.
И сердце нежно замирает
Среди метелицы берёз.
А тройка брызжет пенной силой.
Мелькают сёла. Где предел?
Он в душу песенной России,
С её напевами простыми,
Как в поле чистое, влетел!
Чехов
Ещё Москва признаньем не бряцала,
Слезам не верила и в нём искала брешь.
А он с улыбкою провинциала
Стоял пред ней с котомкою надежд.
Туманились сады и пристани.
Туманных звёзд круговорот.
Судьба в глаза смотрела пристально,
Она всё знала наперёд.
Успех! Триумф! Всё честь по чести.
Но в час, когда успех шёл в рост,
Застенчивое имя – Чехов
С чахоткой намертво срослось.
Так платят дань – сполна, по рангу.
Нагляден творчества итог:
Усталый взгляд и губ пергамент,
И вновь в крови его платок.
Платок в крови, судьба в крови.
От глаз чужих кровь надо прятать.
А жизнь, как рукопись, горит.
Огонь не выдаёт обратно.
Что слава? Что любовь? Всё зыбко.
Исчерпан жизнелюбья пласт.
И всё ж его полуулыбка,
Далёкая, жалеет нас.
* * *
Погост цветёт, как дикий сад.
Здесь не красуются ни мрамор, ни гранит.
Но каждый нищий крест – крылат,
Хоть в землю насмерть врыт.
Когда протрёшь ты жизнь до дыр
И трав услышишь голоса, –
Возьмёт он душу на буксир
И вознесётся в небеса.
Пока я жив, – (признаюсь, кстати,
Что бесконечно грешен я)
Прошу одно лишь, – не оставьте
Пригорок мой без журавля.
Таган
Ржавый обруч скифского тагана
Из пласта я вытащил с трудом.
Шкура продублённая кургана
С ним срослась, как с вековым тавром.
Я принёс его домой под вечер
И повесил в комнате на гвоздь.
Может, приживётся этот вечный,
Молчаливый, темноликий гость?
Но с тех пор безлунными ночами
Стены тряс степных коней галоп.
Как хмельные зарева качались.
Смерчи поднимали потолок.
И о стёкла, что во мгле искрились,
Насмерть разбивались крики птиц.
Выла степь, бурьяном ощетинясь.
Дикая, не знавшая границ.
И подобьем рокового знака,
Что вобрал пески и небеса,
На меня глядел таган из мрака,
Накалившись гневом до красна…
И тогда я встал однажды рано,
Вышел в степь и долго в ней кружил.
И под бок кудлатого кургана
Я таган на место положил.
Качели
Ушёл за рощу топот грома.
Луга промыты дочиста.
И мы взлетаем выше дома
На золотистой досточке.
Я звонкой радости не скрою.
Шумит кленовый вечер.
И ты сливаешься с зарёю,
Зажав в коленях ветер.
В лицо – листва и неба всплески.
Вовсю качается село.
Ещё смеёшься ты по-детски,
А детство – ветром унесло.
Ночь
Когда тебя я целовал в овраге,
Примяв негрубо ветви и слова,
Вокруг ревниво дыбились коряги,
И дикая щетинилась трава.
Шиповник задевал мою одежду,
Он изнемог до чёрной немоты.
И жалко, сладострастно и враждебно
Смотрели глухоманные цветы.
Как будто здесь я был врагом заклятым.
И слышалось сквозь шорох иногда,
Как ночь скулила одиноко в лапы,
Когда твоим я задыхался «Да!»
Сено
В полушубке дедовском степенно
Сяду в сани и тряхну вожжу.
Январём завьюженное сено
Для коровы я домой вожу.
Я везу промёрзший свет ромашек,
Что легли когда-то в жаркий стог,
Синий вечер васильков увядших
И девичий, еле слышный, вздох.
Давний август вспомнился мгновенно:
Мягкий шёпот, смех и кружева…
Я вдыхаю жадно запах сена.
Снеговое сено глажу я.
У сарая, где позёмка вьётся,
Я беру охапку за плечо.
Сено в темноте опять смеётся
И в лицо мне дышит горячо.
* * *
Может быть, когда-нибудь покаюсь.
Может быть, покаешься и ты.
Я тебя с улыбкой отпускаю
На четыре стороны. Лети!
Ты лети, пока ещё крылата,
Из моих открытых настежь рук –
На четыре стороны заката,
На четыре стороны разлук.
Синева осенняя безбрежна,
Здесь когда-то пели соловьи.
На прощанье я целую бережно
Губы перелётные твои.
Я не верю ни в Любовь, ни в Бога.
Буреломна будней колея.
Всё ж обратную запомни ты дорогу,
Кочевая, перелётная моя.
Подсолнухи
Тугой бурьян мне драит сапоги.
Я напрямик иду в одно селенье.
Подсолнухов тяжёлые круги
Уже полны душистого затменья.
Густеет вечер… У Миус-реки
Покорно охнет подо мной копёнка.
Увозят с поля гул грузовики,
И колосится песня перепёлки.
Мне снится, что ремень натёр плечо.
Походный марш, армейская дорога.
И снова в сон мой входят горячо
Подсолнухи под тихим Таганрогом.
Меня разбудит гром под дальним гребнем,
И дождь ударит о степное дно.
Большим подсолнухом нагнётся небо.
То светом, то затмением полно.
Жажда
…Небо молчало. Там не было влаги ни капли.
И тогда – понимая великую пыль в небосвод –
По оврагам, полям, по глухим перекатам
Двинулся тяжких деревьев крестный спасительный ход…
Деревья угрюмые кроны несли, как хоругви.
В них давно пересох переливчатый птичий галдёж.
И – валун, как безногий калека, забыв про недуги,
Вслед тащился за ними и тоже вымаливал дождь.
* * *
Река ворожит берега, не спеша.
В природе покой и доверие.
И стала похожа моя душа
На вечернее дерево.
Я не могу в белом храме молиться.
В зелёную глушь, как во сне, забреду.
Душа говорит, что с дороги я сбился.
Устала она и глядит на звезду.
Ей тяжко со мной, далеко не безгрешным.
Одно я прошу: «Мою жизнь не бракуй.
Коль хочешь, – лети в холод звёздный кромешный.
И всё ж, напоследок – в груди поворкуй».
* * *
Осенние мгновенья – как глотки вина.
Хмелеет роща и хмелеет поле.
И в полусон река погружена
И отраженья держит на приколе.
И нежно вянут в отраженьях дни,
И вечеров в них вянет панорама.
Вдруг чиркнут гладь транзитные огни –
И вновь река лелеет облик храма.
И, кажется, река до дна светла,
И плавно ветерок её голубит.
Качнутся звёзды в полночь у весла
И вновь недвижно светятся из глуби.
И долго осень мне в глаза глядит.
Хочу продлить я это наважденье.
Держу в горстях студёный пласт воды.
Моей Руси прекрасны отраженья.
Пусть живут стихи
Самые искренние соболезнования родным, близким, друзьям Поэта...Вот ещё несколько стихов Владимира Моисеева
Владимир Моисеев
* * *
В дорогу вбит копытный топ.
И бубенцов искрится эхо.
Горячей тройки крепкий пот
С морозным ветром густо смешан.
Латунных блях свежо сиянье.
И звон врывается в зенит.
Летят в Михайловское сани
По гулкой млечности зимы.
А над дорогой вихри вьются.
Поэт зиме по-русски рад.
Свежо подчёркивают юность
Две тени жгучих бакенбард.
Вокруг снега, и даль без края,
И ели тёмные до звёзд.
И сердце нежно замирает
Среди метелицы берёз.
А тройка брызжет пенной силой.
Мелькают сёла. Где предел?
Он в душу песенной России,
С её напевами простыми,
Как в поле чистое, влетел!
Чехов
Ещё Москва признаньем не бряцала,
Слезам не верила и в нём искала брешь.
А он с улыбкою провинциала
Стоял пред ней с котомкою надежд.
Туманились сады и пристани.
Туманных звёзд круговорот.
Судьба в глаза смотрела пристально,
Она всё знала наперёд.
Успех! Триумф! Всё честь по чести.
Но в час, когда успех шёл в рост,
Застенчивое имя – Чехов
С чахоткой намертво срослось.
Так платят дань – сполна, по рангу.
Нагляден творчества итог:
Усталый взгляд и губ пергамент,
И вновь в крови его платок.
Платок в крови, судьба в крови.
От глаз чужих кровь надо прятать.
А жизнь, как рукопись, горит.
Огонь не выдаёт обратно.
Что слава? Что любовь? Всё зыбко.
Исчерпан жизнелюбья пласт.
И всё ж его полуулыбка,
Далёкая, жалеет нас.
* * *
Погост цветёт, как дикий сад.
Здесь не красуются ни мрамор, ни гранит.
Но каждый нищий крест – крылат,
Хоть в землю насмерть врыт.
Когда протрёшь ты жизнь до дыр
И трав услышишь голоса, –
Возьмёт он душу на буксир
И вознесётся в небеса.
Пока я жив, – (признаюсь, кстати,
Что бесконечно грешен я)
Прошу одно лишь, – не оставьте
Пригорок мой без журавля.
Таган
Ржавый обруч скифского тагана
Из пласта я вытащил с трудом.
Шкура продублённая кургана
С ним срослась, как с вековым тавром.
Я принёс его домой под вечер
И повесил в комнате на гвоздь.
Может, приживётся этот вечный,
Молчаливый, темноликий гость?
Но с тех пор безлунными ночами
Стены тряс степных коней галоп.
Как хмельные зарева качались.
Смерчи поднимали потолок.
И о стёкла, что во мгле искрились,
Насмерть разбивались крики птиц.
Выла степь, бурьяном ощетинясь.
Дикая, не знавшая границ.
И подобьем рокового знака,
Что вобрал пески и небеса,
На меня глядел таган из мрака,
Накалившись гневом до красна…
И тогда я встал однажды рано,
Вышел в степь и долго в ней кружил.
И под бок кудлатого кургана
Я таган на место положил.
Качели
Ушёл за рощу топот грома.
Луга промыты дочиста.
И мы взлетаем выше дома
На золотистой досточке.
Я звонкой радости не скрою.
Шумит кленовый вечер.
И ты сливаешься с зарёю,
Зажав в коленях ветер.
В лицо – листва и неба всплески.
Вовсю качается село.
Ещё смеёшься ты по-детски,
А детство – ветром унесло.
Ночь
Когда тебя я целовал в овраге,
Примяв негрубо ветви и слова,
Вокруг ревниво дыбились коряги,
И дикая щетинилась трава.
Шиповник задевал мою одежду,
Он изнемог до чёрной немоты.
И жалко, сладострастно и враждебно
Смотрели глухоманные цветы.
Как будто здесь я был врагом заклятым.
И слышалось сквозь шорох иногда,
Как ночь скулила одиноко в лапы,
Когда твоим я задыхался «Да!»
Сено
В полушубке дедовском степенно
Сяду в сани и тряхну вожжу.
Январём завьюженное сено
Для коровы я домой вожу.
Я везу промёрзший свет ромашек,
Что легли когда-то в жаркий стог,
Синий вечер васильков увядших
И девичий, еле слышный, вздох.
Давний август вспомнился мгновенно:
Мягкий шёпот, смех и кружева…
Я вдыхаю жадно запах сена.
Снеговое сено глажу я.
У сарая, где позёмка вьётся,
Я беру охапку за плечо.
Сено в темноте опять смеётся
И в лицо мне дышит горячо.
* * *
Может быть, когда-нибудь покаюсь.
Может быть, покаешься и ты.
Я тебя с улыбкой отпускаю
На четыре стороны. Лети!
Ты лети, пока ещё крылата,
Из моих открытых настежь рук –
На четыре стороны заката,
На четыре стороны разлук.
Синева осенняя безбрежна,
Здесь когда-то пели соловьи.
На прощанье я целую бережно
Губы перелётные твои.
Я не верю ни в Любовь, ни в Бога.
Буреломна будней колея.
Всё ж обратную запомни ты дорогу,
Кочевая, перелётная моя.
Подсолнухи
Тугой бурьян мне драит сапоги.
Я напрямик иду в одно селенье.
Подсолнухов тяжёлые круги
Уже полны душистого затменья.
Густеет вечер… У Миус-реки
Покорно охнет подо мной копёнка.
Увозят с поля гул грузовики,
И колосится песня перепёлки.
Мне снится, что ремень натёр плечо.
Походный марш, армейская дорога.
И снова в сон мой входят горячо
Подсолнухи под тихим Таганрогом.
Меня разбудит гром под дальним гребнем,
И дождь ударит о степное дно.
Большим подсолнухом нагнётся небо.
То светом, то затмением полно.
Жажда
…Небо молчало. Там не было влаги ни капли.
И тогда – понимая великую пыль в небосвод –
По оврагам, полям, по глухим перекатам
Двинулся тяжких деревьев крестный спасительный ход…
Деревья угрюмые кроны несли, как хоругви.
В них давно пересох переливчатый птичий галдёж.
И – валун, как безногий калека, забыв про недуги,
Вслед тащился за ними и тоже вымаливал дождь.
* * *
Река ворожит берега, не спеша.
В природе покой и доверие.
И стала похожа моя душа
На вечернее дерево.
Я не могу в белом храме молиться.
В зелёную глушь, как во сне, забреду.
Душа говорит, что с дороги я сбился.
Устала она и глядит на звезду.
Ей тяжко со мной, далеко не безгрешным.
Одно я прошу: «Мою жизнь не бракуй.
Коль хочешь, – лети в холод звёздный кромешный.
И всё ж, напоследок – в груди поворкуй».
* * *
Осенние мгновенья – как глотки вина.
Хмелеет роща и хмелеет поле.
И в полусон река погружена
И отраженья держит на приколе.
И нежно вянут в отраженьях дни,
И вечеров в них вянет панорама.
Вдруг чиркнут гладь транзитные огни –
И вновь река лелеет облик храма.
И, кажется, река до дна светла,
И плавно ветерок её голубит.
Качнутся звёзды в полночь у весла
И вновь недвижно светятся из глуби.
И долго осень мне в глаза глядит.
Хочу продлить я это наважденье.
Держу в горстях студёный пласт воды.
Моей Руси прекрасны отраженья.
Дмитрий Ханин
12:09:55 10/09/2016
Очень жаль. Люблю его стихи, процитирую хотя бы некоторые из них.
* * *
Ребенок плачет –
зубки режутся.
Кричит, пеленки вороша.
Утихнет боль –
и вновь забрезжится
спокойная улыбка малыша.
Но,
Что-то
ждет его больней.
Однажды,
остро, до озноба
прорежется душа.
А с ней
страдать и мучиться
до гроба.
* * *
В древесных жилах стынет сок,
его до мая и не жди.
В природе всё –
наискосок,
и птичьи стаи,
и дожди.
И ветер, в сумерках кочуя,
несет то листья, то песок...
Я в жизнь свою
смотрю, прищурясь.
В ней тоже все –
наискосок.
Но мне годов не надо пресных.
Я принял истины глоток.
Судьба бывает интересней,
когда чуть-чуть –
наискосок...
СТЕНА
Была обычная стена,
стояла, холодела.
Но вот сползла по ней
спина
в рубахе смертной, белой.
За годы
много их сползло
в последней
смутной дрожи.
Добро казнили,
или зло?
Как знать?
Все спины схожи.
Стена привыкла в полутьме
к тяжелому сползанью.
– Скажи, стена,
откройся мне.
Ты помнишь боль,
страданье?
Вокруг стоял бурьянный зной.
Ответ был полон мглою:
– Ты прислонись ко мне
спиной
и я, быть может,
вспомню.
* * *
Ребенок плачет –
зубки режутся.
Кричит, пеленки вороша.
Утихнет боль –
и вновь забрезжится
спокойная улыбка малыша.
Но,
Что-то
ждет его больней.
Однажды,
остро, до озноба
прорежется душа.
А с ней
страдать и мучиться
до гроба.
* * *
В древесных жилах стынет сок,
его до мая и не жди.
В природе всё –
наискосок,
и птичьи стаи,
и дожди.
И ветер, в сумерках кочуя,
несет то листья, то песок...
Я в жизнь свою
смотрю, прищурясь.
В ней тоже все –
наискосок.
Но мне годов не надо пресных.
Я принял истины глоток.
Судьба бывает интересней,
когда чуть-чуть –
наискосок...
СТЕНА
Была обычная стена,
стояла, холодела.
Но вот сползла по ней
спина
в рубахе смертной, белой.
За годы
много их сползло
в последней
смутной дрожи.
Добро казнили,
или зло?
Как знать?
Все спины схожи.
Стена привыкла в полутьме
к тяжелому сползанью.
– Скажи, стена,
откройся мне.
Ты помнишь боль,
страданье?
Вокруг стоял бурьянный зной.
Ответ был полон мглою:
– Ты прислонись ко мне
спиной
и я, быть может,
вспомню.