ВНИМАНИЕ!

Уважаемые писатели, литераторы и читатели!

Впервые в истории областных литературных конкурсов

работы претендентов выставляются на сайт Ростовского

регионального отделения Союза писателей России!

 

Для публикации конкурсных произведений будет открыта специальные странички «КОНКУРС!» и «КОНКУРС-молодёжный!», на котором Вы сможете ознакомиться с конкурсным произведением и выставить свою оценку.

Произведение будет помещаться под шифром имени автора. Например: ПВ-1 – означает: поэзия, "взрослая номинация", первая работа. И т.д.

Оценка выставляется с помощью кнопки «Отзыв». Каждый желающий должен указать своё имя и выставить оценку по десятибалльной системе, к примеру,  так: ПОМ-1   «8». Что означает: поэзия, молодёжь, первая работа, оценка «8» (десятые доли, а также + и – не допускаются).

Средняя цифра ваших оценок и будет вашей общей оценкой произведению.

Напоминаем: литературный конкурс в честь 100-летия со дня рождения А.В. Калинина с 1 февраля 2016 г., работы (и голосование) будут приниматься до 15 июня 2016 г.

Желаем удачи.

Председатель Оргкомитета конкурса     Береговой А.Г.

 

ПОЭЗИЯ

ПВ - 1

 

 

«Анатолий Калинин – человек бескрайне распахнутой, как древняя степь, души; похожий на бессмертный, не предающий ни при каких бурях и потрясениях родной материнской земли, лазоревый цветок».

Владимир Демидов, житель хутора Старая Золотовка (Ростовская область), газета «Вечерний Донецк», за 09.09.1999 года, стр. 4.

 

ПЕСНЯ О ПИСАТЕЛЕ А.В. КАЛИНИНЕ

 

«Заоблачных лампад струится вечный свет».

Анатолий Калинин (1916 – 2008).

 

 

 

1.

Вечный свет лампад святых струится

В Пухляковке – хуторе донском.

Ключ живой – Калинина криница.

В Дом Писателя, друзья, войдём.

 

Слово Правды выпьем, понимая,

Что оно из чудо-родника.

Любим Клавдию и Будулая,

Фронтовые видим мы года.

Припев.

                       Для Руси Калинин – Богом данный,

                       Наш лазоревый цветок донской.

                       Мировые повести, романы –

                       Соль и совесть там земли родной.

2.

Пусть «гремят колокола» над Доном,

И «возврата нет» к былым годам.

Дом стоит у тихого затона,

Классика душа сияет там.

 

Пусть сейчас Калинин Анатолий,

Как и Шолохов, на небесах…

Исцеленье от душевной боли

Мы найдём в писательских словах.

Припев.

                       Для Руси Калинин – Богом данный,

                       Наш лазоревый цветок донской.

                       Мировые повести, романы –

                       Соль и совесть там земли родной.

 

 

_______________________________________________________________________________________________________

 

*«Гремите, колокола», «Возврата нет» – произведения А.В. Калинина.

 

 

 

 

 

ПВ-2

Стихотворение «Донская Земля».

 

 

Люблю тебя,

 

Земля моя Донская –

 

Простор степей

 

От края и до края.

 

В ковыль-траве,

 

Как море утопая,

 

Иду к тебе,

 

Былинки обнимая.

 

И запах трав,

 

Как мед глотая,

 

Я упаду

 

В ромашковый ковер.

 

А жаворонка трель

 

В высоком небе

 

Слагает бесконечный

 

Свой узор!

                                          

 

 

 

 

 

ПВ-4

Ода весенней дороге

 

Знакома мне вязкость весенних дорог,

Когда в колее увязает сапог,

И плюшевой глиной плюётся канава.

Напитанным талой водою пластом

Лежит размягчённый степной чернозём, –

Весну не чернит, дышит ею и славит.

 

Шаги не слышны. Разговор или крик

Разносит округа. Но шум не велик.

И, выбираясь на твёрдую землю, –

В её органичном живом естестве

На прошлой, под солнцем сопревшей траве

Шуршание  глины уже не приемлю.

 

В крови моей красной переплетены

От самой туманной, восточной стены

Дороги расцветкой оранжевой пряжи.

С чумазой весной  мне опять по пути.

Мне радостна грязь, млеет песня в груди,

Всевластная молодость ум будоражит.  

И птица-судьба на насесте в углу

Не сеет сквозь сито пустую золу.

 

 

 

ПВ-8

 

На Дону.

 

Ковыль, чабрец, маслины…
Знойный воздух

пьянит,дрожит,

мне видятся в дали
большие баржи
корабли,
идущие к верховьям Дона,
а здесь тихонько из затона
курлыча, плачут журавли,
шагают цапли

и квакуши
под вечер заведут концерт.

Ах, лето южное,
баклуши

мы целый день
бы бить могли
на наших пляжах и затонах.
Смотреть сквозь луч на
волны Дона,
рукою чаек отгонять.
Счастливый фильм

могли бы снять
о нашем детстве,

о Ростове...

Пусть Дон течет,
Пусть чайки реют,
Мы не грустим,
мы вдаль идем,
В родном краю

мы жить умеем,
В чужом краю

ничто не ждем.

 

 

 

 

 

ПВ-9

Оплакивает снег чужую жизнь.

 

Оплакивает снег чужую жизнь,

Идет как слезы быстро по лицу...

 

Я проснулась ночью – шумел самолет,

Он летел над землей низко и долго.

Я подумала: «Не такой полет,

Что к земле ведет его дорога.

Может вниз летит он,

Что же хватать?-

Документы, сумку, одежду»

Но потом сама себе: «Хватит, спать!»

Улетел он, вселил надежду…

Утром новость сбила с ног.

Грохот, взрыв, разлетелся на части.

Снег и ветер виной тому,

Что создали большое несчастье.

Белым поле было – всё занесло,

А поверху черные точки.

И не видно совсем ничего – бело,

Где вы чьи-то дочки-сыночки?

 

Серое утро. Холодный рассвет.

Жизни летели в пространстве.

Красная вспышка – и их уже нет….

Кто-то останется жить в прострации.

Небо снежинками вдруг занесло,-

Это оно о них заплакало.

Кто-то скажет: « Не повезло. »

Кто-то в страхе отскакивал,

Кто-то молился горячо, цветы

Маленькие, живые, красные

Их всё несли и несли туда,

Где в небеса смотрели с опаскою…

 

 

ПВ-10

 

Русь

 

Невесёлым перезвоном

Плачет русская земля.

Даль покинутых селений,

Опустевшие поля.

 

Ты и боль моя, и  радость,

Закрапивленная Русь.

Поднимать твой дух не в тягость,

За тебя я помолюсь.

 

Но лежит твой путь сквозь слёзы,

Это не благая весть.

Распрямляй свои берёзы,

Светлый путь на свете есть.

 

Пусть стоят они, как  свечи,

Вдоль непройденных дорог

И  не гаснут в тёмный вечер.

Русь моя! Ты мой чертог!

 

 

ПВ-11

 

КОНОКРАД

 

Есть уздечка в кармане,

Есть цыганская страсть

Та, что тешит и манит…

Да поклялся не красть.

Только сдержишь ли слово…

Вёл оврагом крутым

Скакуна вороного…

Тут и встретился им.

«Вы же люди… Поверьте…

Не со зла я… Эх, мать…

Мне бы раз перед смертью

На гитаре сыграть».

Небо в звёздном угаре

Заблестело от слёз.

И швырнули гитару

Ту, что бережно нёс.

К ней приник он щекою,

Словно к морде коня.

И лишилась покоя

Степь, от песни звеня!

Непривычно и странно

Было душам селян –

Так нежданно и страстно

Бил по струнам цыган.

Каждый думал, тоскуя,

Глядя в тёмную даль:

«За игру, за такую,

И коня, брат, не жаль…»

 

 

ПВ - 13
Остаться с вечностью вдвоём
Текст на муз. Е. Дога к кинофильму «Цыган»

НадПухляковкою туман,
Спешит вдоль берега цыган,
К своей он кузнице идёт,
Там конь его любимый ждёт.
Но лишь забрезжит солнца свет,
Вернётся в розовый рассвет,
Простится с Доном и конём,
Оставшись с вечностью вдвоём.

Церквей казачьих купола,
Гремят во все колокола,
Чтоб возвратился он опять
Донскою степью подышать,
Вернулся к жизни, как в кино,
В ней кое-что исправил, но…
Один у вечности ответ:
Возврата нет! Возврата нет!

Давно окончена война,
В  «Суровом поле» тишина.
И лунной ночью край донской,
Поёт Калининской строкой.
В станицах строчек кружева:
Ковылем выткал он слова,
Чтоб, навсегда покинув дом,
Остаться с вечностью вдвоём.
 

 

ПВ- 14

Матери крестьянке

 

Ты простая, как цветок на воле –

Голубой невзрачный василёк.

Платье, словно выцветшее поле,

И дешёвый «Павловский» платок.

 

На лице усталые морщинки.

Загорела от семи ветров.

На ногах – разбитые ботинки,

В аромате скошенных лугов.

 

Родину вовек не покидала –

Не бывала в граде золотом.

Видела лишь рынок у вокзала

Да родную церковь за мостом.

 

Круглый год работа даровая.

Заболеешь – в поле отболит.

Вся твоя судьбина вековая, –

Поле зноя и снега обид.

 

Дочерей отправишь к лучшей доле

В лабиринт бетона и стекла.

А потом они, забыв о воле,

Застыдятся милого села.

 

Стерпишь всё, смиренная КРЕСТьянка, –

Ведь недаром в слове этом «Крест».

Понесёшь свой крест, как христианка,

Через поле жизни до небес.

 

Не печалься, женщина земная,

Без тебя земля лежит, скорбя.

И поэт, чай с хлебом попивая,

Иногда, но вспомнит про тебя.

 

И моя прабабушка – крестьянка,

Все мы родом из того села.

Оттого нам сельская полянка

Ближе к сердцу зарева стекла.

 

И когда смотрю с горы на дали,

На платок полей и небеса, –

Вижу я твои глаза в печали, –

Вечной Богородицы глаза.

 

ПВ-15

На Дону

 

Берёзовая тень легла на плечи,

Пришла пора немного отдохнуть;

А вдоль дороги тополя, как свечи,

А мило них в село родное путь.

 

Я в щедрости природы растворился,

Вдыхаю трав тончайший аромат,

И ощущенье, будто вновь родился,

Нет, нет! Пожалуй, лучше во сто крат!

 

Лежу. Трава мне легче, чем перина,

Луч солнца – словно матери рука.

Цела во мне святая пуповина,

Что нас роднит с природою века.

 

В разливе сини белые барашки

Плывут, как дирижабли, надо мной.

А рядом клён, зелёною рубашкой,

Отводит от берёзки летний зной.

 

И снова в путь, украшенный июлем,

Глаза ласкает зеркало реки;

С весёлым свистом ласточки мелькнули,

В груди тепло родившейся строки.

 

Чуть-чуть осталось – дальний говор слышу.

Не в честь меня ль заголосил петух?

Проглянули из-за деревьев крыши.

Избыток чувств! Захватывает дух!

 

Я рад селу, земле и солнцу в небе,

Полёту птиц и дню и облакам;

Я рад воде и воздуху, и хлебу.

Носить бы нам всё это на руках…

 

ПВ-16

О нас

 

Судьба нас била и ломала

И загоняла в тупики.

Уж сколько бед, а ей все мало

Вновь щедро дарит тумаки.

 

А мы назло ей не сдаемся,

Нас не сломить, не раздавить,

А мы собою остаемся

И продолжаем дальше жить.

 

Все было горе, боль и слезы,

А нам хотелось дальше жить,

Дарить улыбки, радость, розы

И быть любимым и любить.

 

ПВ-17

Адрес

 

Как это ни таинственно, ни странно,

Но в безднах синевы, в других мирах,

Такие же поэты неустанно

Своим планетам гимн поют в стихах.

 

Наперекор обыденности бренной,

Вдруг озаренья обжигает свет:

Мы - лишь Частица без границ Вселенной!

Мы - Жизнь одной прекрасной из планет!

 

И в адресе есть притяженья сила,

Он, как судьба, с которой не свернуть:

«Земля» - планета и страна - «Россия»

В галактике с названьем «Млечный путь»!

 

 

 

ПВ-18

Оплакивает снег чужую жизнь.

 

Оплакивает снег чужую жизнь,

Идет как слезы быстро по лицу...

 

Я проснулась ночью – шумел самолет,

Он летел над землей низко и долго.

Я подумала: «Не такой полет,

Что к земле ведет его дорога.

Может вниз летит он,

Что же хватать?-

Документы, сумку, одежду»

Но потом сама себе: «Хватит, спать!»

Улетел он, вселил надежду…

Утром новость сбила с ног.

Грохот, взрыв, разлетелся на части.

Снег и ветер виной тому,

Что создали большое несчастье.

Белым поле было – всё занесло,

А поверху черные точки.

И не видно совсем ничего – бело,

Где вы чьи-то дочки-сыночки?

 

Серое утро. Холодный рассвет.

Жизни летели в пространстве.

Красная вспышка – и их уже нет….

Кто-то останется жить в прострации.

Небо снежинками вдруг занесло,-

Это оно о них заплакало.

Кто-то скажет: « Не повезло. »

Кто-то в страхе отскакивал,

Кто-то молился горячо, цветы

Маленькие, живые, красные

Их всё несли и несли туда,

Где в небеса смотрели с опаскою…

 

ПрВ-21

Свето-мир А. Калинина

 

Киноварь и сажа… Краски мечутся

По палитре… Отыскав тона,

Вновь на холст мазки текут  предтечами

Правды той, что скрыта в письмена.

И теплей, теплей цвета и линии…

Под усердной кистью и душой

Проступает «свето-мир» Калинина

Родниковый, мудрый и большой.

В «тихих вербах», солнцем позолоченных,

Ранью хутор Пухляковский спит,

Осиянно из романов, очерков

Красота Отчизны говорит.

«…вешних крыльев плеск» цветной, неистовый,

Вдруг, проникнет в сердце и замрёт,

А навстречу нам «цыган» бесхитростный

По степям лазоревым идёт.

А за ним – «курганы», ночи лунные,

Курени станичных казаков,

Фронтовые будни и табунные

Скачки с гиком и игрой клинков.

Каплет жизнь в этюды крестовинная,

Колоритом, тайнами пленя,

Я рисую «свето-мир» Калинина,

Он высок, как небо…

 

 

В стихотворении упоминаются прямо или косвенно названия следующих

произведений А.Калинина: пьесы «Тихие вербы», поэмы «И вешних крыльев

плеск», романа «Цыган», романа «Курганы», очерка «Лунные ночи».

 

 

ПВ-22

С любовью к…

На хуторе светло, благословенно…

Здесь солнца луч восходит от земли.

А в небе по-особому душевно

Курлычут, пролетая, журавли.

И воздух, напоённый росной влагой,

Струится мягким светом над землёй.

И я спешу склониться над бумагой,

Чтоб яркий миг остался жить со мной.

Здесь вербы над рекой простёрли руки,

А в птичьих трелях - звонкий непокой.

Не выдержу я с хутором разлуки,

Снедаемая грустью и тоской.

Душа ему тихонечко расскажет,

Как за него неистово болит.

На сердце расставанье ношей ляжет,

Но близость встречи снова вдохновит.

Услышу пчёл весеннее гуденье,

Обрадуюсь игривости козлят…

И до небес подскочит настроенье,

И слёзы от восторга заблестят

 

 

ПВ- 24

А я родился в пору сенокоса…

 

Страницы памяти рассеянно листая,

Я окунаюсь в давние года.

И вижу поле без конца и края,

Сквозь дым летящие в пространство поезда…

 

Родился я в ту пору сенокоса,

Когда и воздух травами пропах,

И падали серебряные росы

И застревали звёздами в стогах.

 

Наверное, с тех пор в душе осталась

Раздолья русского раздумчивая синь,

Степных рассветов утренняя алость,

Ветров осенних ноющая стынь.

 

И запах хлеба, и томленье тайной,

Когда зимой, усевшись у огня,

Рассказывала мама, как «случайно

В горошке полевом нашла меня».

 

Трещали в печке жаркие поленья,

Я весь, как птенчик, превращался в слух.

И так уютно было на коленях,

И сладко так захватывало дух! 

 

 

ПВ-25

 

Ты думаешь: «Зелёная река…»

И вот твоя прозрачная рука

Хватает за хребты крутые волны,

И раколовки пескарями пОлны,

И берега осокою остры.

Закусывая солнечной галетой,

Ты без остатка выпиваешь лето.

А если через луг, наперерез –

ПолнЫ дубы и сосны до небес.

 

Дубы полнЫ и сосны до небес:

Заступник твой, твоя обитель – лес.

И ты пойдёшь сквозь ельник на осины,

Подумаешь: «Как, Господи, красиво!»

И кто-то с тонкой ветки подтвердит,

Что лучший день: настоянный, осенний.

Октябрь – твой приют, твоё спасенье.

И тихо и покойно на душе,

Что все твоё – оплачено уже.

 

Твоё давно оплачено уже.

Метёт зима холодное драже,

Ты дышишь над коричневою чашкой,

День нынешний как будто бы вчерашний.

А вьюговей январский за окном

С березами танцует по просёлкам,

Все норовит пообниматься – к ёлкам,

И, заметавшись между старых груш,

Намается да и уснёт к утру.

 

…Намаявшись, уснёшь и ты к утру.

Как ни крути, а новый день – к добру:

Жердёлы закипают белым цветом,

И сплетничают воробьи об этом.

Ещё про то, что майский день хорош,

Чтобы уйти и чтоб вернуться снова

Осокою, январским ветром, словом

Прозрачным, как зелёная вода.

И ты согласно улыбнёшься: «Да…»

 

ПВ-27

 

Идя в бессмертие…

 

Гул шагов бессмертного полка

Не в последний раз услышать мне бы!..

Отпускает детская рука

Белый шарик в солнечное небо.

 

Словно стайку белых голубей

Поднимает память чьи-то души –

Выше всех сует тревог и дней,

Не боясь покой живых нарушить…

 

Фотографий черно-белых строй,

И глаза, глядящие упрямо,

Тех, кто был на «ты» с бедой -войной,

И о ком молилась долго мама…

 

Здесь мой дед –  в солдатском, молодой,

Чей портрет нести доверен внуку,

А пилотка с красною звездой,

Что « на вырост», – верная наука.

 

…Не стирает время имена,

О былом рассказы не тускнеют,

Сила слова – избранным дана,

Сила духа – видится яснее.

 

Май ведет в бессмертие с полком…

Оживают книжные страницы…

Внуку о войне прочту потом,

А сегодня –  с шага бы не сбиться!..

 

 

ПВ31

           На лимане

 

Поволока синяя тумана,

В пойме Дона сладко дремлет плёс;

А на сонном острове лимана

Беспричинно лает чей-то пёс.

 

Ржавый остов старого причала

Привиденьем плещется вдали.

Отраженье заводи качает

Старых крыш кривые горбыли.

 

На пруду охотником бывалым

Цапля одноногая стоит.

В зазеркальной глади лучик алый

Полосой рассветною горит.

 

Небеса румянятся стыдливо,

Засмотревшись на чужие сны;

А меня покорностью пленило

Жёлтое молчание луны.

 

ПВ32

Память крови

 

На коня - без седла, босая,

По росе нагайкой стегаю.

 

Разметались чёрные косы...

По тропинке лечу к белым плёсам.

 

Холодна вода - режет кожу,

Отпущу коня, не стреножа.

 

Пусть напьётся всласть ранним утром,

Когда волны, рябью некрупной.

 

Да, по зорьке - в степь за рекою,

Где тюльпаны - алым прибоем.

 

Затрепещет душа, задышит,

Полетит в поднебесье... Выше...

 

Распластает над степью крылья,

Память сердца разбудит былью.

 

Осыпаются в диком поле

Лепестки. Ранят эхом боли...

 

Для души казачьего кроя

Цвет лазоревый -

Память крови.

 

 

ПВ34

Песня давних и недавних дней

 

Солнце дарит тепло и лучится в играющих волнах,

Разгоняя туман над лазурною гладью затона.

Вольный ветер поёт на поросших бессмертником склонах,

Средь ковыльных степей раздольного Тихого Дона.

 

Здесь хранят свои тайны курганы в душистой полыни.

Тут звенящею шашкой встречали незваных гостей.

Здесь во все времена знали цену свободы и жизни,

И богата земля на достойных и смелых людей. 

 

В песнях, былях, легендах слышим Платова к бою призыв,

Звон клинков, стук сердец войск восставших Кондратия Булавина,

Звук трубы кавалерии красной идущей в прорыв,

Эхо взрывов гранат под Ростовом на самой окраине.

 

Дон связал всех родившихся здесь прочной нитью времён,

А судьба редко дарит им мир меж невзгод и баталий.

Но заветами предков этот край был для нас сохранён,

И аккордом звучит в вышине песня вольных бескрайних далей...

 

 

\ПВ 37

 

Степь ковыльная. Степь раздольная.

Голова седа – несклонённая.

Дума горькая, потаённая.

Душа чистая, непокорная.

 

– Воля-волюшка! Ты в родном краю

Средь берёзонек бродишь нервною.

В басурманский стан отыщи тропу.

Поползу по ней ночкой верною.

Возвращусь домой и на смертный бой

Созову народ за Святую Русь!

Поведу полки смело за собой. –

Победим врага! Богу в том клянусь!

 

ПВ 38

 

Калинину

 

Не стреножены горе-темами,

Блефом будней и беззаконий –

Принеслись к водопою Времени

Незабвенные бы?ли-кони.

В гривах – сочное многоцветие,

Лебеда да полынь кудрявая...

А на сёдлах – из лихолетия –

Пыль военная, стародавняя.

Ржут восторженно – сладкозвучные,

Ненасытно пьют воду синюю.

Ты почувствуй, как – неразлучная –

Рядом с ними – душа Калинина. –

Ей отрадно, светло, немаетно.

Небо льётся в  неё – безгрешное.

Сколько Жизни, Тепла и Памяти!

Всё по-прежнему.

Всё по-прежнему...

 

ПВ - 40

У дома А. В. Калинина

 

Среди неписанных красот,

на берегу седого Дона

всё также Клавдия живет

под крышей старенького дома.

 

Всё тот же выцветший платок,

всё та же грустная улыбка

и беззаботный ветерок

скрипит изношенной калиткой.

 

Мечтает Клава на заре

дождаться весточки с ответом…

Как в позапрошлом январе,

как много лет зимой и летом.

 

Здесь время выбилось из сил

забвенье глупое пророчить –

спустя полвека также мил

любимый образ, между прочим.

 

Пройдут века, но не умрет

мечта талантливого слова,

рождённого среди красот

верховья ласкового Дона.

 

ПРОЗА

         

ПрВ-6

                                           У калитки.

                                                                      (рассказ)

 

Дед Егор совсем состарился. Хоть на глаз глянуть, хоть по паспорту, а девятый десяток давно разменял. И сидит дед летними днями напролёт на лавочке у своей калитки. Бывало, наклонится слегка вперёд и чертит что-то хворостиной на пыльной земельке против ног своих. Чертит и чертит, то разгладит подошвами башмаков пылючку, разровняет её и художничает. А может, что высчитывает? Бог его знает! Народ, особенно по выходным дням, шмыгает туда-сюда по переулку – кто на рынок, кто с рынка, кто куда. Дед Егор нет-нет, да и затронет кого-нибудь «разговоры разговаривать» или «новостей каких спросить всё ж оно к разнообразию «стариковской старости». Соседи – всё теперь молодёжь. Затронь кого на разговоры: «Не-е-е!» – бегут все «кудысь», торопятся. Некогда им! А рядом, та вот, через изгородь, сосед деда Егора живёт – Василь. И по годам ровня. Но сколько уже десятков годов живут бок о бок, но никакого благожелательного контакта между ними никто не заметил. Живут себе и живут. Людям зла не чинят.

Вот и сегодня утром, чуть жаркое, летнее солнышко поднялось, спряталась ночная прохлада под огромным, раскидистым орехом, а дед Егор тут как тут, примостился уже на своей лавчонке у калитки, в холодке.

Подъехала и остановилась легковушка. Из неё выпорхнула молодица и заторопилась в сторону рынка.

Росистое утро покорно сдалось палящим солнечным лучам, и с каждой минутой летний, степной зной всё настырнее и настырнее демонстрировал свою беспощадность.

Водитель легковушки приоткрыл дверь своей машины и закурил сигарету.

 - Сынок, иди, садись рядом в холодке, что ж на солнцепёке жариться! Захвати и мне сигаретку… Никак на рынок супружницу привёз?

 -  Ну, да! Я не люблю по рынку с ней.

 -  О-о! Женщины – они девчата такие: их мёдом не корми – дай по рынку пошастать. Всякие там рюшечки-тряпушечки… А бы шо дельное, а то так… Хорошая у тебя машина! Красивая! На рыбалку на такой бы! Рыбалкой не увлекаешься? Нет? Жаль!.. Хорошая машина! А я вот сижу, солнышко пригревает, утренняя роса стала испаряться и, вроде, как рекой запахло, водорослями и молодой кугой. И так захотелось на рыбалку! Снасти у меня всегда в порядке. Червей токо копнуть, да всего там по мелочи…  Пырхнулся я, было, к Василю сходить, потолковать насчёт рыбалки. Василь – это сосед мой, такое же древнее ископаемое, как и я. У него в гараже стоит машинёнка. Так хоть бы ездил на ней куды, а то выкатит её из гаража, со шланга обольёт и тряпкой полдня елозит, елозит, дыры скоро попротирает. Намекну когда-никогда насчёт рыбалки, так куды там: «Лишний оборот колеса!..» Сам на ладан дышит, а всё в тревожном волнении – чи ни стёрся там какой протектор. Жадюга ещё тот! О-о-о! Вот тебе и обозначился! Глянь: выглядывает из-за калитки. Иди сюды, статуя плешивая! Пусть двор твой хоть трохи проветрится от твоей трухлявости. Не хочет! Ушёл! Василь – он и есть Василь! Завидки берут, что ко мне подходят люди разговоры разговаривать какие или ещё что… Не рыбачишь, значит?.. Как ни крути, но если на рыбалку – то на Маныч! Если где в прудочке примоститься – какой интерес?! Кода-никода клюнет какая-нибудь плотвичка с палец и та сорвётся с крючка, червяка стащит, и – плюх в воду, шмыг долой, как, вроде, насмехается, думает, что я расстроюсь. Нужна ты мне была! Червяков на вас, вертихвосток, не настачишься! Нет! Маныч – другое дело! Бывало, только замахнёшься удилищем, поплавок ещё воды не коснулся – тут же тебе в полсекунды времени – хвать! – леска струной звенит, удилище в дугу, а в душе тревога молнией бьёт: «Не ушла бы рыбина!» Та, куда ей деться! Крючки у меня надёжные! Это у Василя хлюпкость всякая, не крючки… На Маныч бы – оно, конечно! В молодые годы проще было – прыг на мотоциклет и запылил по степным накатам, хоть где какая ямка или промывина поперёк дороги, а молодому организму оно-то и нипочём, даже в радость. А сейчас: кинешься что подладить в сараюшке молотком или пилой деревяку какую перечиргыкать – так шпыгнёт под рёбрами или в плечо вступит нытьё болезное – так ото и всё. Старухе, хоть, не говори, не жалуйся, тут тебе целую пригоршню таблеток суёт, где и берёт столько?! А попробуй откажись – «брехуном» обзывается. Холера! Баба как баба была, а сейчас хуже ВасилёвойПалашки – слова доброго  не услышишь. Василь, тоже – мякиш хлебный! Поперёк своей гундявки и слова не вставит. Кодась, может, в пятьдесят шестом, читрохи раньше, на собрании премировали колхозников за трудовое прилежание, и ей грамоту; так она давай слово держать в благодарность, мол, спасибо, я работала хорошо, теперь ещё лучше буду работать – всю картошку с сорняками уничтожу! Смеху-то было! Смеху!.. Так Василь давай защищать её, якобы,  от волнения она запуталась в озвучании словесном. С тяпкой – оно-то привычнее управляться или по хозяйству – чё ни буркни скотине – всё понимает. Скотине не слова, интонацию озвучь, всё поймёт! А тут люди! Любого пихни на сцену, президиум рядом, -  всякий разволнуется. Защитник нашёлся! Мякиш – он и есть мякиш! А жадный! Жадней поискать – не найти! Чё ни попроси – не даст! Дружок, называется! И сердится неделю цельную, как капризная баба. Чё сердиться?! По нашей стариковской старости, бывает, если и выскочит какое каверзное слово, так без злобного сердца, так, для разговору. Чё сердится? …Ох! Солнце распеклось! Ты, сынок, двигайся сюды, на край, тут тенёк поплотней… Вот, я тебе расскажу один случай. Давненько, правда, было. Поехали мы с Василём на Маныч, на рыбалку с ночёвкой. Модно тогда было с ночёвкой. Мой моциклет был на ходу ещё. Едем, а тут дорога через село пошла. Тычет он мне в бок и спрашивает: «У тебя деньги есть, а то я сигареты дома забыл, трудно с ночёвкой без сигарет.» Было у меня три рубля, ну, тогдашними ещё, думаю: сдачи принесёт. Так он на всю трёшку сигарет припёр. До сих пор долг отдаёт. Сходить, что ли, ли к нему, та, может, сладимся куды на рыбалку? Не, не пойду! Подумает ещё, что за долгом пришёл. Или пойти? Так ото ж: приехали мы под вечер, закидушкипозакидали на судака. А судак, он по тёмному будет браться. Время коротаем. Развели костерок, харчи повытягивали из сумок. Сидим. Жуём. Болтаем… Смеркается. А Василь, он как дитё малое, чуть свечереет – уже тебе зевота у него, спать ладится. Натягал соломы от скирды и мостится. Ну, думаю, - это мне одному всю ночь бессоньки – и свои, и его закидушки проверять. Совсем совести нету! Та откуда она у него возьмётся?! Василь – он и есть Василь! Так вот… Вдруг, слышу шаги, трава шуршит, бурьян сухой потрескивает, а тут ещё свет от костра в глаза бьёт, а вокруг уже темень такая обнаружилась, что и смелому страшно. Раз! – и проявился человек из тьмы кромешной, как привидение какое, а ж по телу мурашки пробежали. Остановился он и говорит: «Доброго здоровьица,  добрые люди! Вижу, костерок горит, не прогоните, если погреюсь немножко?» Подошёл ближе к костру, а на нём одежда поизорвана местами, неухоженный сильно, на одной ноге ботинок, а на другой – башмак, как у физкультурников, спортивный башмак. И тут смекаю: бродяжный человек, должно быть…

 - Бомж, наверное?

 - Ну, да, да… Сейчас, вроде, так их называют. Ну, говорю, чё не погреться. А тут и Василь поднялся с лежачего положения, сел, глаза вытаращил. Молчит. Я и говорю ему: «Вот человек, погреться ему, мол…» Ну, слово за слово, разговорились. А Василь с расспросами: что, да как, да откуда, чего, мол, бродяжничаешь? Думаю: нет, не дам в обиду человека! Василь – он и есть Василь! Стыдоба! Срам сплошной! Та разве ж угомонишь такого! Добился своего, рассказал бродячий человек про судьбу свою горемычную…О-о-о! Глянь: бабы с полными сумками с рынка идут, из стороны в сторону переваливаются, как сдобные пампушки. Худеют всё! Понапихали в сумки колбас всяких да печеньев, зубов не жалко. Поистераются враз, а других где взять потом, в старости. На всю неделю запаслись, а съедят за два дня. Худеют! Так вот… Работал он в Клиновой, это от нашего хутора километров тридцать с гаком. Посёлок большой, по-моему, даже районного значения. Работал, значит, он там на хорошей должности, что ли заведовал мастерской по ремонту телевизоров. И семья у него состоялась. Малец  рос на радость. Жена миловидная такая – из красивых красавиц. А тут, какие были предприятия, понакупили компьютеров  разных. А как с ними обращаться, никто понятия не имел. Это сейчас, всякое дитё, ещё на горшок ходит, а уже тычет пальцем по клавишам, а картинки цветные, так и мелькают, как скаженные. Так вот: обратились к нему, а он, видно, смекалистым был, быстро разобрался, что к чему и приобрёл известность и уважение. А один из больших начальников предложил ему возглавить курсы по обучению всяких людей с этих предприятий. Взялся он за это дело, да так увлёкся, что не заметил, как его жинка закружила с тем начальником не на шутку. И решили они избавиться от нашего рассказчика. Сочинили выдумку, будто он брал с народа деньги за обучение и – себе в карман, а в документациях подтасовки какие-то обнаружились. Ну, то да сё – дело в суд, да на всю катушку! Вот видишь, сынок, как этому женскому роду доверяться? Э-э-э! Не зевай только! Видишь, как оно бывает… Если не сбрехал – жалко мужика!

 - А  как он выглядел? С виду какой, высокий, полный?

 - Какой полный! Что ты! Худющий, зарос, не бритый. Глаза запомнил – дюже грустные. Жалко мужика! Лучше б Василя посадили – одно трёт свою машину тряпкой. Хоть бы ездил куда, а то так! А скупой, не приведи господи! Попроси у него закурить, думаешь, даст? Ага!

 - Деда! А на его руки вы не обратили внимания?

 - А чё, руки? Руки как руки. Мы его едой угостили, брал руками, ел. Голодный!  - ясно было. Правда, Василь, я б ото и не заметил, спрашивает Василь: «Ты где это двух пальцев лишился? Никак в циркулярку попал или ещё как?» Пристал к человеку, стыда нету совсем. Василь – он и есть Василь! А пришелец тот помолчал, помолчал, потом и говорит: «Кольцо обручальное…снять не мог… Ударила дурь в голову, что смерч какой, схватил топор, руку на колоду и…рубанул с замаху…»Такое молчание меж нами образовалось, что даже ночные сверчки, и те умолкли. Василь, так тот скукожился весь и застонал ещё вдобавок. Жалостливость свою напоказ скорей. Василь – он и есть Василь! Чё скажешь?! А мужик тот вынул из кармана примятую пачку папирос, выковырял из неё одну папироску, нам предложил. Я-то не стал брать, посовестился, а Василь, разве, откажется надурняк? Э-ге! У самого на всю трёшку сигарет в сумке. Жадность так внедрилась в его кубышку, что вместо волос из головы колючками острыми торчит. У человека такая трагедия случилась, слушать и то боязно, а ему хоть что – лишь бы цигарку надурняк. Выкурил так, что и выбрасывать нечего было. Смотрю: мостится на соломе, зевает. Спи, давай, засыпай! Пусть тебе не судак приснится, а рак здоровенный, с корявыми клешнями, да чтоб откусил тебе жадность твою и ещё что-нибудь впридачу!

 - Дедушка! Идёт моя жена с рынка. Спасибо вам за скамейку, за холодок!

 - Постой, сынок! Тут как же всё кончилось… Василь, как только наполнил всё пространство над степью своим храпом, пошёл я проверять закидушки, вернулся, а пришельца и след простыл. Я давай звать: «Эй-эй!..”»– молчок. Ну, думаю, украл что-нибудь, и дёру. Ой, Боже! Давай смотреть, давай смотреть! В костёр подбросил сушняка и вижу: рядом с харчами лежит та его помятая пачка и папироски в ней есть. Забыл, должно быть. А так ничего не тронуто.

 - Оставил он вам, дедушка! Прощайте! Недельки через две, как с делами управлюсь, поедем с вами на Маныч на тоже  место. Согласны?

 - Как величают тебя, сынок?

 - Валентином.

Машина завелась и тронулась.  Вдруг дед Егор замахал руками: «Постой, постой, сынок! Чуть не забыл… тут один прохожий поведал мне недавно, будто энтой зимой чабаны возили подводами солому от скирды и обнаружили в ней мёртвого человека. Видно, замёрз в лютый мороз. Говорили, что на левой или на правой руке не было пальцев. Видишь, как оно вышло? Ну, с Богом! Езжай, сынок, езжай! »

Валентин вёл машину, жена что-то рассказывала о своих покупках, но он её не слушал. Рассказ деда не выходил из головы. Уж много в рассказе его схожего с тем, что он знал о своём отце. Мать о нём говорить не любила и не сохранила ни одной его фотографии, но рассказала однажды, что он сидел в тюрьме то ли за растрату, то ли ещё за что-то, и что отец незадолго до тюрьмы, разделывал крупного сазана топором, и один из ударов пришёлся по пальцам левой руки. Из тюрьмы не вернулся, и где он – никто не знает. Да и живой ли? «Всё же, если с дедом Егором поехать, найти этих чабанов и расспросить… Раз замерз человек – где то ж его похоронили?» – мысли путались в голове у Валентина, наскакивали одна на другую, то разбегались в разные стороны, то вдруг соединялись и вихрем кружили разум.

Недели через две Валентин подкатил к хатёнке деда Егора, но на лавочке деда не было. Калитка была на запоре и открыть её не удалось. Из соседнего двора вышел дед Василий.

 - Кого тебе надо, добрый человек?

 - Да я к деду Егору. То ли он не проснулся ещё?

 - Дед Егор, сынок, надолго уснул. Третий день, как похоронили. Что-то резко слёг, да так расхворался!.. Ну, хоть, не долго мучился. Так то оно, сынок!.. У тебя, небось, дело какое-нибудь было или так чево?

 - Мы тут с ним, по случаю, вместе на лавочке сидели, в холодке. Разговорились. Дед Егор, видимо, заядлым рыбаком был. Так я пообещал его свозить на Маныч, на рыбалку.

 - Кто заядлый?!  Егор? Ему верить – себя не уважать! Заядлый… Выдумщик он, каких поискать! Чуть ни век жили с ним по соседству – сроду не был он на рыбалке. Удочки по телевизору только и видел. Заядлый… Жадный он был до невозможности! Прости, Господи, говорить что приходится! Так не скажешь тут…  Просидел на своей лавке всю жизнь. Чуть ни у каждого всякого мужика прохожего папироску просил. Любитель был надурняк. Свои курил бы – жил бы ещё! А бабка его, по материнской линии, то же – яблоко от яблони…  В начале войны за узловую станцию такой бой был, такой бой! Самолётов налетело ихних, что ворон на свалку. Бомбы кидали – чуть земля не растрескнулась на куски какие. Ну, чё ж?! Побили наших…У наших, кроме винтовок и вшей, больше ничего не было, может, только у такого, как Егор, полный кисет табаку. Та разве ж он с кем поделится? Ага!.. Ну, а к вечеру бой затих. Выстроились немцы в колонну, грязные, в пылюке и двинулись к нашему селу на передых, видно, а спереди офицер, немчура, на коне, верхом, с биноклем. Приближаются. Наши хаты тогда ещё крайними были… Бабы все в страхе позаховались с детьми кто куда, молодицы сажей морды поизмазали, из-за занавесок подглядывают, а бабка Егора, чё удумала – набрала в подол куриных яиц – и к офицеру, что на коняке верхом, кланяется ему, кланяется. А тот поравнялся с ней, наклонился, схватил пятернёй яиц, сколько смог и все их с размаху швырнул прямо в неё. Срамоту такую не видеть бы никогда! Расскажи кому – не поверят! Деда похоронила, носила в церковь узелок с землёй – святость почитала… Святость!.. Святость яичницей по ней растеклась… Яблоко от яблони… Курил бы свои – жил бы ещё! Живи тут один, теперь! Куды не кинь глазами – молодёжь сплошная… Придумал… Чё не жить было!.. Оно, конечно, выйдешь к калитке, глянешь – сидит, чиркает хворостиной по земле, так, вроде, и ничего, день как день! А по ночам чё? Бессоньки сплошные. Мысли комкаются так, что аж муторно в другой раз. Такое нам, старикам, наказание, если долго живёшь!  А эти дни? И знаю, что Егора уже нету, а глаза сами так и пялятся на его лавку – чи ни сидит там дед? Лучше б сидел!.. Курил бы свои – жил бы ещё! О-хо-хо!.. Ну, доброго здоровья тебе сынок! Пойду я, може чего сделаю по двору, а може и не… Эх, жизня, жизня! ..

Дед Василь скрылся за своей изгородью, оставив Валентина один на один с увядающей надеждой. То ли сочинил дед Егор небылицу, то ли слышал краем уха то, о чём рассказал. Как теперь думать? Поехать к Манычу? Та разве мало там чабанов с отарами по необъятным его берегам? Может они и слыхом не слыхали такую историю? Придумал дед Егор всё это на ходу, придумал! А, может, и правда?!..

Громыхнуло где-то со стороны Маныча, словно пустая, рассохшаяся бочка покатилась по далёкому горизонту, спотыкаясь о чёрные тучи, и рассыпалась томным гулом. Измучившаяся под палящим, июльским солнцем, Сальская степь затаилась в нетерпимом ожидании прохладного дождя, желая скорее напиться вдоволь небесной, волшебной влаги, и запарить, запарить всем своим раскалённым телом, и задышать, задышать во всю свою могучую грудь.

А навстречу этой небесной канонаде, туда, где уже вспенился и загудел седой Маныч, мчалась по степным дорогам легковушка, поднимая горячую пыль. Зачем она торопится туда?.. Знает ли кто?..

 

ПрВ - 23

 

ПРО ДЕДА ПЕТРА

 

рассказ

 

 

 

 Здравствуйте, дед Петро!

   - Здрастуй, здрастуй, голубка моя. Давно тебя не видал. Як живешь? Шо-то в твоих глазочках огонька нету. Куда дела? Хто потушив? Или хто порчу навел на тебя, голубка моя? Я  знаю, як любов светится! – заговорил дед Петро с украинским акцентом.

   - Стихи пишите? А песни сочиняете? Так и  играете на гармошке, сидя у дома на лавочке? Вы как-то изменились, - уходя от ответа, спросила я.

     Дед Петро взял меня под руку и повел к скамейке под старым вязом.

    - Время то хоть есть у тебя, голубка моя?

    - Есть! Много времени.

   Я готова была слушать его украинский говорок, смешанный с русским, видеть его искрящиеся глаза хоть целый день.

   - Одной тебе, голубка моя, расскажу о своей беде и радости. А хто меня поймет и услышит як не ты? Ты заметила мои перемены… Верно. Такое есть. Так слухай.

         Он тяжело вздохнул и начал свой рассказ.

   - Ты помнишь нашу последнюю встречу, помнишь, сколько я стихов прочитал тогда и все они были о моей женушке Маруси. Якая, она красивая  в  сарафане с белыми ромашками в моих стихах. Помнишь?

    Как любил расплетать ее русую косу, а как пахнет молоком ее тело… Вам женщинам этого не понять!

    Бывало, с Марусечкойбежим  к речке, чтобы успеть окунуться в водице на рассвете.

 Сколько счастья было с Марусей!

 Сколько стихов написал, а сколько песен!

    Я вспомнила, как год назад дед Петро читал мне стихи о своей любимой. Они сливались с его уст медовыми ручьями.

   -Так вот, голубка моя,- продолжал дед Петро - настал день, когда я не смог писать стихи и петь песни. Опротивела мне Маруся враз!

Не могу смотреть, как она ходит, как ест, как говорит!

Сжег я тогда все тетради со стихами. На чердак закинул  гармошку  и слег.

Отказался от еды, пил только воду. Маруся моя вьется вокруг  меня и не знает о том, что видеть ее не могу. Лучше смерть, чем жить в обмане и без любви.  Так я думал тогда. Пролежал я неделю, другую, ослаб совсем.

И стал у бога смерти просить.

   Прошу смерти, а мне как будто кто-то мешает просить . Прислушался я к тому, невидимому и слышу голос спокойный, тихий такой:

- Проси у Бога любви и живи!

 -Да, это ж ангел со мной говорит", - обрадовался я. И все во мне перевернулось!

 - Да и правда, – подумал я, – что же я смерти прошу дурашка, попрошу у бога   любви, та и жить буду!

    Еле дождался я конца ночи, встал с постели, оделся и пошел к реке. Заря только стала загораться. Подул ветерок, оживилась вода рябью. И так, моя ты голубка, жить захотелось! Лоб мокрый  сделался, руки дрожат, колени слабые, ходором ходют. А тут и  Солнце поднимается! Упал я на колени перед светилом, протянул руки к небу, та и заплакал.

    Тебе, голубка ты моя, душу доверяю, а ты уж никому не ведай про меня в станице, засмеют!

    Глаза деда Петра сделались влажными, в лице появилось что-то новое, едва уловимое: казалось, что он вовсе не принадлежит себе.

   - Господи! – говорю - Ты Всемогущий, ты один знаешь мою беду и один можешь мне помочь. Любов движет жизнью человеческой. Только она  неживого человека может оживить. Только любов, может творить чудеса.

    Господи, Всемогущий, Всемудрый Боже, подай мне любов!

   Оживи мое сердце и душу мою. Я давно одна оболочка. Подай мне любов такому грешному!!!

    Наплакался я тогда на берегу у ивушки.

   Легко мне стало, тишина в душе моей наступила и покой, ни мыслей, ни желаний и так несколько дней.

  И вдруг,  я остановил взгляд на соседке Насте. Настя - молодица тридцати лет красивая, статная, кожа  белая, улыбается: зубки - жемчуженки, всегда веселая ходит по двору, ну королевна! А деток двое бегают за ней: ухоженные, радостные лепечут. Супруг Насти - Михаил – казак,  слов на ветер не бросает, держит семью  крепко. Смотрю на Настю, и насмотреться не могу, дите она,  а я…?

   Та мне ж  через годок семь десятков!  Не могу ни чего с собой поделать, люба мне Настя и все тут! Так началась моя тайная любовь – мука! Ночь в мечтаньях, день как тот вор у забора с утра до вечера, туда - сюда, туда - сюда. Маятник, ей богу!

    Горю огнем, пепел летит! В душе песни льются, стихами заговорил, а записывать не могу, не дает какая-то сила писать. И понимаю, глупо мое действо, но побороть себя, нет   сил. К Марусе стал испытывать страшный стыд. Не могу, голубка моя, ей в очи смотреть! Думаю о ней, ангела вижу, о себе подумаю, вижу свинью болотную. Истерзался я весь. Свет не мил.

   И в один день такая заря вечерняя была, кровавая!

Пошел я в поле, вокруг не души, смотрю на зарю, а слезы сами из глаз катятся.

   - Господи, – говорю, -  ты мне не то дал, забери у меня любовь к Насте и прости меня,  дурака седого! Марусе в глаза смотреть не могу, себя хряком в болоте вижу, да и молодицу извел своими блудными помыслами!

Прости меня Господи, за то, что сам не знаю, чего хочу! Видно душа моя давно блуда хотела. Прости меня, Господи, грешного!!!

        Солнышко закатилось за лесополосу, край неба оставался красным и  эта красная полоса, голубка моя, вызывала во мне тяжкое чувство вины и стыда перед богом и самим собой.

          Я вздохнул и потилипав до хаты.

Пидходю до двора, а Маруся мне из открытого виконця   крычить:

   -  Где ты ходишь, Петро? Банька стынет. Я давно выкупалась и косу почти высушила, а ты пропал…

Зашел я в хату,  глянул на Марусю свою и ахнул.

Стоить моя Маруся, в батистовой сорочке, с распущиными волосами ниже пояса, як та Олеся из полесья, о которой Куприн писал и смотрить своими добрыми очамы в мои беcстыжие глаза.

  И первый раз за полгода, я посмотрел Марусе в глаза, и мне не было стыдно.

 - Эх, вот она моя любовь, а я по пид забором бегал як тот цуцык.

      И полилась моя песня в душе моей. Купил я общие тетради, третью заканчиваю, стихи в них записываю о нас с  Марусей. Видать простил мне Господь грех прилюбодияния.

      Слухай, голубка ты моя, а у тебя в глазочках звездочки горять, пока мы с тобой тут сидим, я не раз замечал.

     Я улыбнулась.

    – А как без звездочек жить? Здравствуйте, дед Петро!

   - Здрастуй, здрастуй, голубка моя. Давно тебя не видал. Як живешь? Шо-то в твоих глазочках огонька нету. Куда дела? Хто потушив? Или хто порчу навел на тебя, голубка моя? Я  знаю, як любов светится! – заговорил дед Петро с украинским акцентом.

   - Стихи пишите? А песни сочиняете? Так и  играете на гармошке, сидя у дома на лавочке? Вы как-то изменились, - уходя от ответа, спросила я.

     Дед Петро взял меня под руку и повел к скамейке под старым вязом.

    - Время то хоть есть у тебя, голубка моя?

    - Есть! Много времени.

   Я готова была слушать его украинский говорок, смешанный с русским, видеть его искрящиеся глаза хоть целый день.

   - Одной тебе, голубка моя, расскажу о своей беде и радости. А хто меня поймет и услышит як не ты? Ты заметила мои перемены… Верно. Такое есть. Так слухай.

         Он тяжело вздохнул и начал свой рассказ.

   - Ты помнишь нашу последнюю встречу, помнишь, сколько я стихов прочитал тогда и все они были о моей женушке Маруси. Якая, она красивая  в  сарафане с белыми ромашками в моих стихах. Помнишь?

    Как любил расплетать ее русую косу, а как пахнет молоком ее тело… Вам женщинам этого не понять!

    Бывало, с Марусечкойбежим  к речке, чтобы успеть окунуться в водице на рассвете.

 Сколько счастья было с Марусей!

 Сколько стихов написал, а сколько песен!

    Я вспомнила, как год назад дед Петро читал мне стихи о своей любимой. Они сливались с его уст медовыми ручьями.

   -Так вот, голубка моя,- продолжал дед Петро - настал день, когда я не смог писать стихи и петь песни. Опротивела мне Маруся враз!

Не могу смотреть, как она ходит, как ест, как говорит!

Сжег я тогда все тетради со стихами. На чердак закинул  гармошку  и слег.

Отказался от еды, пил только воду. Маруся моя вьется вокруг  меня и не знает о том, что видеть ее не могу. Лучше смерть, чем жить в обмане и без любви.  Так я думал тогда. Пролежал я неделю, другую, ослаб совсем.

И стал у бога смерти просить.

   Прошу смерти, а мне как будто кто-то мешает просить . Прислушался я к тому, невидимому и слышу голос спокойный, тихий такой:

- Проси у Бога любви и живи!

 -Да, это ж ангел со мной говорит", - обрадовался я. И все во мне перевернулось!

 - Да и правда, – подумал я, – что же я смерти прошу дурашка, попрошу у бога   любви, та и жить буду!

    Еле дождался я конца ночи, встал с постели, оделся и пошел к реке. Заря только стала загораться. Подул ветерок, оживилась вода рябью. И так, моя ты голубка, жить захотелось! Лоб мокрый  сделался, руки дрожат, колени слабые, ходором ходют. А тут и  Солнце поднимается! Упал я на колени перед светилом, протянул руки к небу, та и заплакал.

    Тебе, голубка ты моя, душу доверяю, а ты уж никому не ведай про меня в станице, засмеют!

    Глаза деда Петра сделались влажными, в лице появилось что-то новое, едва уловимое: казалось, что он вовсе не принадлежит себе.

   - Господи! – говорю - Ты Всемогущий, ты один знаешь мою беду и один можешь мне помочь. Любов движет жизнью человеческой. Только она  неживого человека может оживить. Только любов, может творить чудеса.

    Господи, Всемогущий, Всемудрый Боже, подай мне любов!

   Оживи мое сердце и душу мою. Я давно одна оболочка. Подай мне любов такому грешному!!!

    Наплакался я тогда на берегу у ивушки.

   Легко мне стало, тишина в душе моей наступила и покой, ни мыслей, ни желаний и так несколько дней.

  И вдруг,  я остановил взгляд на соседке Насте. Настя - молодица тридцати лет красивая, статная, кожа  белая, улыбается: зубки - жемчуженки, всегда веселая ходит по двору, ну королевна! А деток двое бегают за ней: ухоженные, радостные лепечут. Супруг Насти - Михаил – казак,  слов на ветер не бросает, держит семью  крепко. Смотрю на Настю, и насмотреться не могу, дите она,  а я…?

   Та мне ж  через годок семь десятков!  Не могу ни чего с собой поделать, люба мне Настя и все тут! Так началась моя тайная любовь – мука! Ночь в мечтаньях, день как тот вор у забора с утра до вечера, туда - сюда, туда - сюда. Маятник, ей богу!

    Горю огнем, пепел летит! В душе песни льются, стихами заговорил, а записывать не могу, не дает какая-то сила писать. И понимаю, глупо мое действо, но побороть себя, нет   сил. К Марусе стал испытывать страшный стыд. Не могу, голубка моя, ей в очи смотреть! Думаю о ней, ангела вижу, о себе подумаю, вижу свинью болотную. Истерзался я весь. Свет не мил.

   И в один день такая заря вечерняя была, кровавая!

Пошел я в поле, вокруг не души, смотрю на зарю, а слезы сами из глаз катятся.

   - Господи, – говорю, -  ты мне не то дал, забери у меня любовь к Насте и прости меня,  дурака седого! Марусе в глаза смотреть не могу, себя хряком в болоте вижу, да и молодицу извел своими блудными помыслами!

Прости меня Господи, за то, что сам не знаю, чего хочу! Видно душа моя давно блуда хотела. Прости меня, Господи, грешного!!!

        Солнышко закатилось за лесополосу, край неба оставался красным и  эта красная полоса, голубка моя, вызывала во мне тяжкое чувство вины и стыда перед богом и самим собой.

          Я вздохнул и потилипав до хаты.

Пидходю до двора, а Маруся мне из открытого виконця   крычить:

   -  Где ты ходишь, Петро? Банька стынет. Я давно выкупалась и косу почти высушила, а ты пропал…

Зашел я в хату,  глянул на Марусю свою и ахнул.

Стоить моя Маруся, в батистовой сорочке, с распущиными волосами ниже пояса, як та Олеся из полесья, о которой Куприн писал и смотрить своими добрыми очамы в мои беcстыжие глаза.

  И первый раз за полгода, я посмотрел Марусе в глаза, и мне не было стыдно.

 - Эх, вот она моя любовь, а я по пид забором бегал як тот цуцык.

      И полилась моя песня в душе моей. Купил я общие тетради, третью заканчиваю, стихи в них записываю о нас с  Марусей. Видать простил мне Господь грех прилюбодияния.

      Слухай, голубка ты моя, а у тебя в глазочках звездочки горять, пока мы с тобой тут сидим, я не раз замечал.

     Я улыбнулась.

    – А как без звездочек жить?

    - Да, звездочки зажигает любовь и только та, что дает радость, жизнь, а не та, что уродует человека,  та,   что уродует она и не любовь, - продолжал рассуждать дед Петро.

 

 

ПРВ-30

Однажды под Новый год

 

В начале 60-х годов я училась в Ростовском культурно-просветительном училище на втором курсе библиотечного отделения.  Жила я на съёмной квартире вместе с девочкой Наташей. С ней я познакомилась на вступительных экзаменах.

Перед Новым годом моя старшая сестра  Валя пригласила меня к себе на праздники. Жила она в хуторе Кременском, что в двадцати километрах от станицы Константиновской. Приглашению я была рада, потому что очень соскучилась по племяннику Серёженьке. Ему к этому времени исполнилось девять месяцев.

Я купила в авиакассе билет на самолёт до станицы Константиновской на 29 декабря и сообщила об этом телеграммой Вале. Стала я собираться в дорогу. Серёженьке купила погремушку, сестре и зятю приготовила новогодние подарки. Всё это сложила в небольшую балетку. К этому времени пришла от сестры ответная телеграмма. В ней она просила по прибытии в станицу переночевать в Доме колхозника, а утром, писала она, меня заберёт водитель молоковоза. Дело в том, что от станицы до хутора не было автобусного сообщения, добраться можно было только на попутной машине, а сестра не хотела, чтобы я ехала на попутке.

В день вылета в Ростове стояла тихая, солнечная погода. Стала я думать, во что мне одеться. Решила тёплое пальто не надевать, оно мне не нравилось.  Надела любимое демисезонное пальто приятного зелёного цвета. Оно хорошо на мне сидело и чётко подчёркивало мою осиную талию. Зимней обуви у меня не было, а были резиновые ботики. Я их носила со старенькими туфельками. Тогда носили чулки,  и я надела фильдеперсовые. Подружка Наташа дала свою каракулевую невысокую кубанку серо-голубого цвета, она шла к моим глазам. Ко всему этому у меня был ярко-голубой шарфик. В общем, мне казалось, что я оделась с шиком.

Вылетела я из Ростова в два часа дня, а в два тридцать была уже в станице. Пока добралась до Дома колхозника, уже стемнело. Там меня поселили с молоденькой девушкой Галей. Я узнала, что она учится в Новочеркасске и едет домой в хутор Кременской на праздники. За ужином она познакомила меня ещё с двумя студентами, они тоже ехали в Кременской. Вечер у нас прошёл весело, интересно. Мы ещё перед сном прогулялись по станице. Погода была отличная.

Но, боже мой, какое было утром разочарование, когда мы выглянули в окно! За ночь навалило много снега, и снег всё ещё продолжал валить. Дворник не успевал расчищать дорожки. Ну всё, думаю, застряли мы в этом Доме колхозника. Молоковоз в хутор, конечно, не поедет (он, действительно, поехал только через неделю), к Вале мне теперь не попасть.

Мы спустились в холл, чтобы выйти на улицу и посмотреть, что там творится. В холле какой-то молодой человек искал попутчиков до Кременского, чтобы пойти туда пешком. Галя и знакомые мне студенты сразу согласились идти, я тоже к ним присоединилась. Потом подошли ещё три женщины среднего возраста, и всего желающих идти пешком набралось восемь человек.

Молодого человека, который организовал наш поход, звали Александром. Он велел всем быстро взять свои вещи и спуститься в холл. Вскоре все были на месте. Александр внимательно оглядел всех, и его взгляд остановился на мне.

— А вы куда в такой обуви, девушка?

Я испуганно смотрела на него, а он продолжал:

— Вам срываться в такую дорогу нельзя.

— А что же мне делать? – спросила я его со слезами на глазах.

— А вам до какого пункта добираться?

— До Кременского.

Он подумал и сказал:

— Хорошо, что-нибудь придумаем. Вас как зовут?

— Зина.

— Вот что, Зина, здесь совсем рядом живут мои тёти. Они нам, думаю, помогут. Идёмте!

Мы с ним вышли на улицу.  Не успела я шагнуть, как потеряла ботик в сугробе. Стою на одной ноге, как цапля на кочке, и не знаю, что делать. Александр мне  помог выбраться из сугроба, а потом стал протаптывать для меня дорожку. Так мы и добрались до двора его тётушек. Нас встретили две очень пожилые женщины. В разговоре, узнав, как меня зовут и куда я добираюсь, они в два голоса спросили, не к Валентине ли Стефановне иду. Да, ответила я, это моя сестра. Оказалось, что Валя у них стояла на квартире, когда проходила практику в их районной больнице.

Стали меня снаряжать в дорогу.  На пальто надели широченную фуфайку, на нарядную кубанку повязали старенький пуховый платок. Он был настолько большой, что хватило обвязать меня вокруг талии, тем самым закрепить фуфайку на мне. На ноги надели мне старые валенки с дырами на задниках, а чтобы не набивался снег в них, надели галоши, привязав их к валенкам  тонкими верёвочками. Боты мои переложили в авоську. Таким образом, я была собрана в путь.

По станице мы проехали на местном автобусе вслед за снегоочистительной машиной — трактором «Беларусь» с лопатой. Дальше пошли пешком. Наш предводитель Александр обратил наше внимание, что дорога занесена снегом, её не видно, и легко можно сбиться с пути. Он сказал, что ориентироваться будем по скирдам (их всегда ставят вдоль дороги, чтобы забирать было удобно) и по линии электропередачи.

Особая сложность была в том, что по дороге встречаются овраги, глубокие, с крутыми обрывами. Через овраги проложены мостики с очень низкими перилами — полметра, а то и ниже. Мостики эти тоже под снегом.  Поэтому будем идти гуськом, объяснил наш предводитель, и будем предельно внимательными, чтобы никто не отбился и не провалился в глубокий сугроб. Мы построились и отправились в путь. Впереди шёл Александр с длинной палкой, которой он проверял глубину снега, за ним следовали женщины, а замыкали шествие мужчины. Им поручено было следить, чтобы никто из впереди идущих женщин не отстал, не сбился с дороги и не провалился в сугроб и в случае чего — прийти на помощь.

Мы брели целый день. Идти было очень трудно, снег забивал всё лицо и глаза, налипал на ноги. Иногда останавливались около скирды передохнуть. К вечеру ветер стих и перестало мести, стал крепчать мороз. Снег подсушило, и он хрустел под ногами.

Вдруг я заметила, что за мной никто не идёт (а за мной шли парни). Оглянулась — правда,  нет никого. По цепочке сообщили об этом Александру. Он остановил группу и по свежему следу быстро нашёл парней. Они улеглись под скирдой отдохнуть и заснули.  Когда он их разбудил, они стали оправдываться, что очень устали и хотели немного отдохнуть, а потом догнать нас. Александр был возмущён, пристыдил ребят, заставил их идти в цепочке за ним, а женщин попросил занять их места. Группа двинулась дальше.

Наступила ночь. Небо прояснилось, высветила луна, мороз крепчал, хватал за щёки и руки. К полуночи погода совсем установилась, стало тихо, как-то глухо. Наши шаги раздавались, казалось, на всю округу. Обзор вокруг был таким необъятным, что мне показалось, что мы не на Земле, а где-то за её пределами. С высокого, тёмного небосвода светили яркие, крупные звёзды, я таких прежде и не видела. Они загадочно подмигивали нам. И хотя я устала, но в душе был восторг от красоты Божьего мира и необычайный душевный подъём. Мои спутники испытывали те же чувства. Мы остановились и смотрели на звёзды.

Идти стало легче, ноги перестали постоянно проваливаться в сугробы. Где-то к трём часам ночи подошли мы к хутору Кременскому.  Он мирно спал в зимнем убранстве. Вокруг нас была сказка. Я огляделась, и мне показалось всё незнакомым. Весной хутор был другим. Я поняла, что не могу узнать Валин двор.  Помог кто-то из жителей хутора, указал нужный двор.

 

Калитку открыть мы не смогли.  Перелезли через высокий каменный забор, попали во двор, а здесь встретили ещё одну преграду. Ступеньки куреня были высокие и все покрыты снежной скользкой коркой. Мы еле взобрались на крыльцо. Я подошла к окну и постучала. Через некоторое время к окну подошёл Саша, муж сестры. Он прильнул к стеклу и я тоже. Вдруг он как шарахнется от окна. Я кричу: «Это я, Зина! Саша, открывай!» Он как-то боком, неуверенно подходит снова к окну, но уже к стеклу не прикасается, а на некотором расстоянии спрашивает: «Зина, это ты, что ли?»  Я кричу: «Да! Саша, открывай!» Он открыл и говорит: «Да тебя не узнать! Ну, просто снежная баба. Я даже испугался».

Мы стали входить в коридор друг за другом. Саша смотрит и говорит: « Да сколько же вас будет?» А нас осталось пять человек, трое разошлись по свои дворам. «Ну да ладно, - говорит Саша, -  раздевайтесь, а я пойду организую что-нибудь поесть. Думаю, что вы очень голодные после такого похода».

Уходя, он позвал Валю. Вошла она и ахнула: «Да как же вы добирались по такой погоде?! Вас невозможно различить. Зина, где ты?»  - «Да вот я!- отвечаю. Она тут же стала стягивать с меня одежду, охая и причитая.

Пока мы раздевались, Саша накрыл стол. Налил всем горячего борща, нарезал сало, поставил хлеб, налил по стопочке, сказав: «Выпьем за благополучное прибытие, знакомство и сугрев».  Поев, гости передохнули, покатом на полу. Утром, когда рассвело, разошлись по своим хуторам.

Больше полувека прошло с тех пор, а в памяти всё живо, всё до самой малой подробности хранится в ней: наш нелёгкий, почти двадцатичасовой переход от станицы к хутору, хруст снега под ногами, величественная зимняя ночь и огромные звёзды над заснеженной донской степью. И  чувство необыкновенной, светлой радости и благодарности Всевышнему за то, что мир этот так прекрасен, вновь заливает мою душу.

 

ПУБЛИЦИСТИКА

ПубВ-3

«Живя на донской земле, трудно было не потянуться к перу…»

Очерк.

 

 

Так говорил о себе писатель Анатолий Калинин, который ещё подростком, в 13-14 лет посылал свои заметки в краевую газету «Ленинские внучата», стихи – в детский журнал «Костёр». И удивлял взрослых каким-то своим недетским, зорким взглядом на окружающий мир…

В неполные 19 лет Анатолий Калинин – уже спецкор «Комсомольской правды» по Ростовской области.

Начало.

Дон, Кубань,  Кабардино-Балкария, Крым, Украина, Армения… Молодой корреспондент без устали ездит по заданиям  «Комсомолки»,  зачастую сам проявляет инициативу, пишет о первых успехах колхозов, об интересных людях, которыми часто увлекался, а потом некоторые из них становились его друзьями. Но больше всего его волновала Донщина, где он вырос, казачий край с его бытом, традициями, народным языком. Он писал очерки, рассказы, стихи.

1940год. В печати появился его первый роман «Курганы», где  уже ощущался самобытный талант автора.

1941год. Родина в опасности. Анатолий Калинин – военный корреспондент «Комсомольской правды» по Ростовской области. Его неуемность, работоспособность были поразительны. Он писал свои информации, очерки и посылал в родную газету и в  «Молот». Его очерк «Казаки идут на запад» в 1943г. публикуется в трёх номерах  «Молота», рядом – стихи из фронтового блокнота. Он пишет свои  материалы под непрерывный гул снарядов, свист пуль.

Образ генерал-майора Селиванова, первого командира5-го Гвардейского Донского казачьего кавалерийского корпуса, надолго запал в душу и сердце молодого журналиста. И вот уже готов новый роман «На юге», где  генерал в центре произведения. Потом появилась повесть «Товарищи», 12 глав из которой публиковались в местной печати, и в журнале «Дон», и популярном «Новом мире». Это были рассказы о подвигах русских солдат, объединенные потом в роман «Красное Знамя» (1951г.).

Его произведения военного лихолетья – это проза, написанная по горячим следам. Его Донской казачий корпус, с которым он прошёл путь от Терека до Австрийских Альп, солдаты, офицеры 5-го Донского – неизменные герои в начале очерков, а потом и художественных произведений.

Любопытно, что главы романа «На юге», публиковавшиеся в 1944 году, пестрели вымышленными фамилиями, именами солдат и офицеров. Но в 1996г. у Калинина появилась возможность переиздать роман «На юге». Здесь и были восстановлены подлинные номера казачьих соединений, фамилии их командиров, не названные по условиям военной цензуры в 1944году.

И роман словно зажил второй жизнью. Сегодня страницы романа о боях на Дону, под Ростовом читаются буквально на одном дыхании.

– Прочитал недавно роман «На юге», – признался мне как-то участник Отечественной войны Н.И. Белов. – Не расстался с книгой до утра. Всё так и было. Это сама жизнь! Как честен и талантлив автор!

Да, честность таланта – сила великая. И встречается это свойство не часто.

«Эмоциональный оттиск сердца…»

1946 года живёт Анатолий Вениаминович Калинин с семьёй в хуторе Пухляковском. Он и не скрывает, что пример самого для него любимого писателя, бесконечно близкого по духу человека-Михаила Александровича Шолохова, обосновавшегося в станице Вешенской, сыграл для него в жизни большую роль. Жить рядом со своими героями на земле, политой кровью его земляков, не отпускать от себя неизменную тему – донское казачество – всегда оставалось смыслом его жизни, наполненной тревогами, думами и практическими делами.

«Другой земли у меня нет и не может быть», – сказал как-то А. В. Калинин в беседе с нами, журналистами, не раз бывавшими у него в гостях. Он не уставал, размышляя вслух и одновременно как бы про себя, вспоминать об интересных эпизодах из своей жизни, достаточно длинной и наполненной до краёв. Очень искренне говорил о своих пристрастиях – литературных, нравственных, политических. Но особенно охотно и тепло вспоминал о встречах с Михаилом Шолоховым, подчёркивал, что жизнь Нобелевского лауреата была вовсе не такой радужной, как это представляется многим.

В своих письмах великий писатель называл Анатолия Калинина «родным сынком». Не скупился на добрые слова в его адрес (обычно Михаил Шолохов ими не разбрасывался), не раз повторяя, что «от Анатолия Калинина горячее человеческое тепло далеко идёт». А сам Анатолий Вениаминович замечает: «Всё, что я писал о Шолохове – это эмоциональный оттиск сердца. Я давно уже пришёл к выводу, что, живя на донской земле, трудно было не потянуться к перу. Тем более, если тебя окружают люди, которые не могут не оставить след в жизни».

Роман Анатолия Калинина «Запретная зона», посвященный строительству Волгодонского канала, жжёт своей голой правдой. Не случайно писатель вместе с семьёй просто переехал в станицу Цимлянскую, чтобы оставаться в гуще событий. Заколотил окна своего пухляковского куреня и переехал в Цимлу…

В 1962 году вышла в свет первая часть романа. Это было Слово о совести и чести человека крупного масштаба, руководителя. Герой романа Греков не был придуман, а взят из жизни, как, впрочем, и очень многие персонажи его романов и повестей – «Суровое поле», «Эхо войны», «Возврата нет» и даже «Цыгана»… Придумывались лишь сюжеты, ситуации, но это уже право писателя. Потому и остаётся Василий Греков удивительно современным и сейчас, сегодня, в наше нелегкое и отнюдь не героическое время. Но это наши времена, и никуда нам от них не деться!

Несколько лет назад была переиздана часть «Запретной зоны», изданы вторая и третья, о которых, он долго думал, что пишет «в стол».

«Творчество начинается с тревоги», – говорил Калин не раз тем, кто способен его понять. И верил в будущее этого романа.

 

«Живая вода тихого Дона»

Так было названо выступление депутата Верховного Совета РСФСР в далёком 1988 году на очередной  сессии в Москве. Слово Калинина оказалось таким неожиданно страстным, эмоциональным - ведь он говорил о донской стороне, о судьбах земляков родного края,- что задремавшие было коллеги – депутаты очнувшись, даже встали с мест, не раз прерывали его выступление бурными аплодисментами. «Но довольно ли уже на долю донской земли и расказачивания, и затопления тучных займищ!» – звенел его голос в Большом Кремлевском дворце…

Писатель с болью говорил о том, что из окна своего дома, у самого Дона, давно не видит, как «взблеснёт на солнце сазан», ибо негодными оказываются очистные сооружения предприятий, расположенных вдоль великой реки. Он вспомнил и о «бескормице в животноводстве»… Это волновало многих депутатов, особенно сельчан.

Анатолий Калинин напомнил и о том, что «прославленный Дон впадает не только в Азовское море, но и в океан мировой культуры». Не преминул сказать и о несправедливых нападках на Михаила Шолохова.

К сожалению, – заметил писатель, – революциям обычно некогда бывает защитить своих певцов и летописцев при их жизни. Вспомнил о любимых поэтах – Владимире Маяковском и Сергее Есенине. Он обратился к новой власти (ведь уже звенела перестройка!) «брызнуть на эти факты «живой водой» из тихого Дона».

Сегодня, через 20 лет, почему-то возникает ассоциация с самим Анатолием Калининым. Несмотря на то, что ему многое  удалось сделать для благоустройства родного хутора Пухляковского, для людей, которые нуждались в его защите, опубликовать десятки своих произведений, он и сам нуждается в этой «живой воде», сам порой оказывается не защищённым…

          Порой и его награды – ордена и медали, среди которых – орден Ленина, орден Октябрьской революции, орден Отечественной войны 1 степени, Орден Красной Звезды, Трудового Красного Знамени, Дружбы народов – не помогают…(Но это просто к слову… У писателя слишком чуткое, хрупкое сердце…)

От первого лица…

Отлично изданный сборник романов и поэм Анатолия Калинина «И вешних крыльев плеск» (общую редакцию книги осуществляла его дочь, член Союза писателей России Наталья Анатольевна Калинина), возвращает читателя не только к уже известным произведениям. Интересен сборник и завершенным романом «Запретная зона» - (именно этот роман писателю особенно дорог).

Его поэма «В саду Саида» давно не переиздавалась и перечитываешь её будто впервые. А поэтическое послесловие к роману «Цыган» – это как бы его продолжение – заключение, хотя написано не в прозе, а в стихах. И тем по-доброму удивляет, увлекает, даже завораживает и мыслью, и словом, и сюжетом…

Говорить подробнее на эту тему, думается, нецелесообразно, просто всё нужно читать. Поэтический «Реквием», опубликованный в сборнике, автором не обозначен как жанр.

Он посвящен «Памяти М.А. Шолохова» и не позволяет говорить о стихах вскользь, скороговоркой. «Реквием» лучше всего читать наедине с самим собой, настолько исповедальны, талантливы строки. Судите сами по такому небольшому отрывку:

 

Заоблачных лампад струится вечный свет,

Над Доном листопад, а Шолохова нет.

Вздымая гриву волн, бессмертной славе вслед,

К Азову рвётся Дон, а Шолохова нет.

Причалив к яру струг, с серьгою в ухе дед,

Скликает всех на круг, А Шолохова нет.

И так слепит глаза лампасов вешний цвет,

Что катится слеза, а Шолохова нет.

 

Поэма «Вешних крыльев плеск» сразу заняла особое место в творчестве Калинина. Это произведение абсолютно современно, оно посвящено   событиям хорошо знакомых нам, живущим в России. Это поэма о любви. Точнее – о торжестве любви. Замечу лишь, что читается она с упоением. В центре её – и «Герой» и «Антигерой», каких немало в нашей действительности.

Побеждает любовь. Конец поэмы – как будто счастливый. И, несмотря на это, ощущаешь некую горечь от бессмысленной жизни, а потом и гибели «Анти-героя», который говорил о себе:

 

Нет, я не белый и не красный,

И я не ворон, не орёл -

Я просто сын страны несчастной,

Переживающей раскол.

 

И в центре поэзии, как и в прозе, у Калинина всегда остаётся человек с его радостями и страданиями. Поэзия даёт возможность Анатолию Калинину сказать слово от себя, от первого лица. Это одна из задач, которую строгий, взыскательный художник непременно решает для себя сам. И свидетельствует о вечной молодости писателя, о глубине его нестареющего таланта.

 

                                                                       ПубВ-5

 

 

                 Памяти Анатолия Вениаминовича Калинина

 

Этот хутор, приютившийся у реки Дон, на склоне холмов, был щедро одарен солнечным светом. Благословенное место. И когда стоишь на взгорье над Доном, над хутором Пухляковским, то зримо и осязаемо ощущаешь, будто бы присутствие рядом Анатолия Калинина. Конечно, это самонадеянное предположение. Но только сейчас стоя здесь начинаешь понимать, почему он выбрал для жизни и творчества этот земной укромный уголок.

 Разве можно оставаться равнодушным, взирая с высоты птичьего полёта на даль, покрытую загадочным маревом. Издали невольно слышишь: и ржание диких лошадей, и дальние оклики пастухов, и щелчок кнута, а вокруг невообразимый птичий звон.  

Жизнь человеческая – это краткий миг. Попробуй его заметить. А вот жизнь Анатолия Калинина оставила след в жизни хутора Пухляковского, так же как и в жизни других донских хуторов. И не только оставила след дорогами, школами, клубами, больницами, но и в душах своих соплеменников. А он любил этих обыкновенных людей искренно и благородно. И они как читатели были тоже благодарны ему за его творчество и были прозорливее многих критиков, принимая всей душой его книги. Здесь вдали от городов, у песчаных донских плёсов ему хорошо дышалось и работалось.

С этим степным краем, с его природой, словно породнился писатель. И представилось мне, как он, вглядываясь, в необозримые степные дали, вслушиваясь в курлыканье журавлей, вдыхая будоражащие воображение дурманящие степные запахи, вынашивал здесь свои простые думы, наполненные человеческой мудростью, которыми не мог не поделиться с людьми.

Глядя с высоты пухляковских бугров, видишь, как поблёскивает Дон, а вдали на берегу приютилась верба. Не под ней ли, задумавшись и  прислушиваясь к шёпоту донской волны, у писателя зародился замысел повести «Цыган», и родились многие его стихи. Это ещё одна грань его таланта. Стихи, которые идут от сердца и так органично вплетаются в жизнь родной земли, в людские судьбы. И столько в них любви и правды!

Много ещё разных мыслей приходит здесь наверху. Прикипели донские писатели душой к Дону, к степным просторам, к его людям.

Одним из таких прикипевших и был Анатолий Калинин.

Одну особенность я подметил в жизни. Верная, неверная она – не знаю. Но как не спрошу у иных своих товарищей, поселившихся у Дона, откуда они, и с каких мест. Так всегда найдётся у них воспоминания о какой-то, пусть малой безымянной речушке, у которой они родились и жили. И все они, в конце концов, поселились у реки. Откуда такое влечение. Или это западает с детства в душу? Я сам родившийся на реке Донец всегда ощущал тягу к воде. И тоже поселился у реки, пусть и в большом городе.

А Калинин ведь тоже родился у реки Северный Донец, несущей свои воды к Дону батюшке.

И степные дороги привели его жить опять к реке. К реке Дон, в этот хуторок, где он познал истинную любовь, и признательность людей, и ощутил силу своего таланта, расцветшего здесь ярко и самобытно.

Хотя надо отметить к Калинину рано пришло осознание своего призвания, и была им избрана жизненная цель – стать писателем.

«Ведь это же так интересно, надо только овладеть музыкой слов, вслушаться в неё, в сочетание этих слов. А знать-то я к этому времени по-настоящему ничего еще и не знал. Только чувствовал» – вспоминал он.

А начиналось так, – в Новочеркасске, он начал работать литературным сотрудником районной газеты. Потом молодой писатель опубликовал свои первые рассказы и очерки в краевой газете «Молот».

Но не хочется пересказывать всю биографию Анатолия Калинина. С ней можно познакомиться во многих источниках.

А хочется понять – откуда идут истоки его творчества. И опять поневоле соприкасаешься с детством. Это как родник, из которого не один писатель испил.

Наверно, и ему не раз вспоминались: и игры с ребятами, и сражения на деревянных саблях, и ночные переливы цикад, так волнующие и бессознательно входящие в его детскую душу.

А казачья песня. Тронет душу, не отлипнет. А вокруг с детства все пели. «Где искать гармонию музыки жизни и музыки слова, как не в казачьей песне», — писал он впоследствии. Может это казачья песня, привела его неведомыми тропами судьбы к хутору Пухляковскому. Уж больно ей просторно здесь было.

И вот этот небольшой хуторок вместил столько в себе тайн и откровений донской земли, и мирных и военных, что их хватило с гаком на долгую писательскую жизнь Анатолия Калинина.

И вспомнилось как в далёкие 60-е годы, прошлого уже столетия, мы с братом, обучаясь тогда в Пухляковском техникуме садоводства и виноградарства, кстати, тоже находившегося под опекой Анатолия Калинина, проходили мимо его дома. Деревянного дома в два небольших этажа, зелёного цвета, прижившегося в тени деревьев, на берегу Дона. И брат уже второкурсник, мне недавно поступившему первачку, с гордостью сказал: – Здесь живёт Калинин. Писатель!

Он это так сказал, с таким уважением: – Писатель! – что стало ясно, – это сказано о чём-то значимом и авторитетном.

И мне захотелось, увидеть этого, как мне казалось, необыкновенного и большого человека. И почему-то он тогда мне в воображении представился человеком не маленького роста и обязательно с казачьей бородкой и, конечно же, с зычным повелительным голосом.

Мы заглянули с братом сквозь щель в заборе, и вдруг я увидел, как спускается со ступенек домика не такой уж высокий человек и говорящий кому-то просто и понятно своим совсем не басовитым голосом. Так вот он, какой писатель. Обыкновенный человек. Писатель, который ни чем не отличался от нас, но владеющий таким даром слова, что затрагивал самые потаённые струнки в душах людей.

Я в этот же день взял в библиотеке повесть «Цыган» и запоем её прочитал. И всё выстраданное, пережитое им словно коснулось меня, и если можно так сказать, вошло в мою кровь, породнившейся теперь накрепко с донской землёй. И вспомнилось, как я сам в юности бродил по этим пухляковским буграм. Вдыхал аромат степных трав, слушал в высоком донском небе пение жаворонка, но уже к тому времени не застав, как по этим склонам спускались когда-то виноградники, и ещё не зная, что я смогу в будущем что-то по-человечески простое написать о писателе Анатолии Калинине. Бродил я и сейчас, присматриваясь вокруг, словно что-то забытое, утерянное в юности здесь искал.

Много донской воды с тех пор пронеслось, и в моей судьбе, и мимо его дома, мимо хутора Пухляковского.

Покоится он теперь в этой земле приютившей его и давшей ему в своё время силы жить и творить.

В его саду поют неугомонные цикады, жужжат труженицы пчёлы, расцветают, радуясь солнцу цветы. И всё это окружение как бы приоткрывает его чуткую душу, наполненную всеми звуками донской земли.

Тихо течёт рядом Дон батюшка, хранящий наверно тоже память о человеке когда-то подолгу сидевшего на его берегу и много передумавшего здесь.

А чего стоят в его жизни бессонные ночи раздумий! Раздумий записанных в его черновики, им чёрканных перечёрканных. А те мысли, что передуманы и не записаны. Где они? О чём они, – никто об этом уже не узнает. Но думается, все они о человеке и его судьбе, так тесно связанной с родной землёй.

И самому хочется присесть у этих вод и подумать о многом. И о нём гражданине и писателе, в котором сердце невыносимо болело за свою землю и за людей, живущих на ней. Но, наверно, многим он своей принципиальностью и мешал… Были не только почитатели, но и хулители. И надо было иметь мужественное сердце, чтоб не поддаться им и не отступить от своего выбранного в жизни пути.

Я часто вспоминаю последнюю поездку в хутор Пухляковский. И помнится мне, как мы члены литобъединения «Созвучие», уезжая, остановились снова на верху, над Доном. Подошли к самому краю склона. И взглянули в седые дали простирающего свои просторы задонья, и так маняще зовущие нас в неведомую свою даль.

Здесь на излуке, река убыстряет свой ход и несёт свои воды к самому Азовскому морю и с ней несутся наверно, отпечатанные в ней особой памятью его мысли и чувства, которые вливались выношенным словом в его книги и продолжали течение уже в душах читателей.

Здесь в степном донском крае любят и знают Анатолия Калинина. Кажется, и ковыли ласково шепча вслед проходящему могут, что-то о нём рассказать. Рассказать о человеке, чьё творчество пронизано болью и печалью о человеке, и ещё поведать о его мучительных раздумьях о жизни. Так мог писать только страдающий и влюблённый в эти края человек.

И в который раз, вглядываясь в донские просторы, диву даешься, как щедра эта земля, порождающая таких талантливых и страдающих за неё людей.

Любил он человека. А человек он разный. Доводилось мне и такое слышать:– А чтоб так не жить. На всём готовом. И я б понаписал кучу всякого, от нечего делать. Любой бы смог.

Не любой дорогой человек!

Многое пришлось пережить Анатолию Калинину. А чего стоит момент, когда в него стреляли в упор, и жизнь была на волоске от смерти.

Он в жизни и творчестве отстаивал принципы справедливости. А кому это понравится?

Так что не любой дорогой человек!

Откуда такое в человеке не любопытство, не доброжелательство, нежелание обременять себя раздумьями. Скольжение по поверхности и зависть к более умным, и трудолюбивым. Кажется, не ради таких, он вложил столько души в свои книги. Ан нет! Наверно, и ради таких… Писал он ведь со светлой верой в доброе в человеке.

И никто Анатолию Калинину не давал всё даром, и всё что им написано, выстрадано его сердцем, его кровью, его любовью к родному краю. Потому живы и будут жить его слова, написанные так искренно и красиво, и посвящённые родной донской земле, хутору Пухляковскому: 

« Место и на самом деле было удачное: широкая река с островом посредине, вербный лес на том берегу, а за лесом заливные луга. Пёстрые пятна станиц и сёл на зелёном холсте и дальше табунные степи. На этом же берегу виноградные сады, тяжёлыми волнами спадающие к реке по склонам». (Лунные ночи).

Так просто и трогательно сказано о малой родине.

И будто устами героя из повести «Суровое поле» говорит он сам: – Сколько раз и на родине, а во время войны и на чужбине, был схвачен за полу и остановлен щемящим чувством: «Посмотри, что тебе ещё нужно?!»

Но почему-то только здесь окончательно сдался, присох сердцем. Почему? Он так бы и не сумел бы ответить»

И во всём этом такая преданность сквозит к донскому краю, к окружающим людям, что западает в самое сердце, и начинаешь понимать и любить эти края ещё с большей, невыразимой силой. Такой же силы в нём был и дар слова.

Я вспомнил, как в юности вечерней порой, слушая многоголосье живого мира степи, я увидел, как мелькают над темнеющими буграми светлячки. Завораживающее мерцание. Может это чьи-то души или послания нам? А сейчас мне кажется – его мысли и чувства не исчезли и летают, так же, как эти светлячки над склонами и, своим мерцаньем затрагивают души людей.

Касаются они и ещё одного сердца. Сердца его любимой жены, Александры Юлиановны. Эта пожилая красивая женщина, каждое утро, словно идёт на свидание с мужем, присаживаясь к столу и разбирая его записи.

Я представил её в утренней комнате. И будто наяву увидел, в падающем мягком свете от окна, как лицо её светлеет и словно становится моложе.

Удивительно как она преображалась, когда касалась записей своего мужа. И в свои девяносто шесть лет, садясь за стол, прежде чем приступить к делу, Александра Юлиановна, наверно, (во всяком случае, так мне кажется), в начале говорила:– Здравствуй любимый!– и только тогда приступала к разбору его черновиков. Она снова и снова искала среди его разбросанных записей жемчужины мыслей и чувств. И находила, и, собрав всё в единое целое, щедро дарила их его читателям.

И чему она радовалась в эти минуты, а чему печалилась в своём сотворчестве с дорогим человеком, никто не знает. И только может ночью, когда опускалась синяя мгла на Дон, она выходила на берег к месту, под старой яблоней, где он любил сидеть, и подолгу смотрела на воду, с которой он умел разговаривать, и облегчённо вздыхала, словно тоже поговорила с ним.

И ещё одна женщина была в этом доме – это его дочь Наташа. Она как цветок, выросшая в этом гудящем, звенящем живом дворе, у большой реки, впитала в себя всю красоту и глубину донского края и ещё впитала даровитость рядом жившего с ней человека – её отца. 

Она, талантливая писательница, и сейчас, как и отцу в своё время, была первой помощницей матери, положившей жизнь на алтарь служения творчеству своего любимого мужа.

Помнится, в наш приезд ростовских литсозвучинцев, мы шли с ней, с Натальей Анатольевной, через сад, через его наверно «зелёный» кабинет. Шли, к могиле, Анатолия Калинина. Вокруг нас творилось невообразимое волшебство. В ушах гудел звон цикад, перебиваемый птичьим пением, и кругом всё благоухало цветами. И в это благоухание проникал еле уловимый степной терпкий запах, так любимый им. Наталья Анатольевна, тогда с любовью указала нам на берёзки.

Оказывается, это руки отца бережно посадили их.

И теперь, среди всей этой красоты, белели сарафаны берёзок, и своим чистым светом, словно отражали его глубокую, ранимую и совестливую русскую душу:

 

Когда вечерняя заря

Совсем в окне моем сгустится,

Смогу ль сказать я, что не зря

Мне довелось на свет родиться?

Что я себя не уронил,

Что я себя не опозорил,

И злу поддаться не позволил.

Смогу ль, не зная угрызений,

В мир запредельный отойти,

Чтоб там без всяких сновидений

Покой желанный обрести?

 

Под этими словами мог бы подписаться каждый донской поэт.

Да и не только донской.

И ещё не одно чуткое сердце откликнется на эти слова.

 

Светлая память Анатолию Вениаминовичу Калинину.

 

 

ПубВ-7

 

                                             Золотой  осенью

 

  Писателя Анатолия Калинина я знаю с отрочества. Мама моя тридцать лет работала библиотекарем, я и вырос среди книг, одним из первых в селе читал его повести и романы, переживал за Клавдию и Будулая, Сергея Михайлова и русского солдата Андрея Сошникова, Антонину Каширину и Николая Никитина, таких своих, земных героев, любовно выписанных великим мастером. Через годы, сам уже будучи начинающим автором, старался не пропускать его новые публикации, следил за непростыми  перепитиями его судьбы.

        Было всё. Заслуженная слава, депутатство, премии, масса добрых дел во благо донщины, страны. Но вместе с тем – отторжение части хуторян в девяностые годы, когда поднял он голос в защиту интернациональной семьи пухляковских интеллигентов, покушение, трагические потери сына, любимой, талантливой внучки Наташи «златокрылой птицы»; многое вместила его большая, насыщенная событиями жизнь.

       Первая личная встреча с великим человеком произошла ещё в конце уходящего века. Познакомил нас донской живописец Николай Шехавцов, за обильную  растительность на лице и буйную шевелюру прозванный Калининым Будулаем. В то время гостили на Дону у «деда» московские мастера кисти предводительствуемые заслуженным художником России Марией Владимировной Савченко, много сделавшей для пополнения фондов созданной писателем художественной галереи. И разговор наш велся в основном о живописи, культуре, поныне храню памятные альбомы с автографами авторов. Оставил я в тот раз Калинину «на смотрины» свой сборник рассказов «Родные люди».

       Золотой осенью 2003 года вновь выпало мне счастье пообщаться с Анатолием Вениаминовичем. По договоренности, выехали мы к нему целой делегацией: Василий Воронов, Михаил Астапенко, Георгий Губанов и я. Привезли с собой книги, гостинцы к чаю, хозяин выставил на стол кувшин домашнего вина, был в тот день в добром здравии, хорошем настроении, и затянулась наша встреча на добрых четыре часа. Говорили о жизни, литературе, читали стихи, отрывки прозы. Умел он всех выслушать, тактично, но точно поправить, дать совет, к счастью, и сам озвучивал нам новые, с рукописи, ещё не изданные вещи. Встав у окна, раскрасневшись, утверждающе взмахивая рукой, эмоционально прочёл  авторский вариант поэмы «А на рассвете грянул гром». Дрожал его голос, повторяя неоднократно строку: «…а Шолохова нет!»

      Побеседовал с каждым. Вспомнил мой первый визит, выделил из сборника один рассказ: «Тюльпан твой хорош!» Удивился, что привёз я его четырехтомник, изданный ещё в начале восьмидесятых, оставил в  нём  памятную надпись: «…  с благодарностью за внимание. Рад знакомству. А. Калинин».

      Гурьбой вышли все на улицу, радовались золоту осени, счастью общения, фотографировались. А он всё напутствовал нас: «Боритесь, пишите о больной стране, клеймите воров», - старик не принял хаоса перестройки и последующего развала союза, до конца оставался в том, навсегда ушедшем времени. Времени, которое защищал, воспевал, формировал своим творчеством. Думается, поэтому и власть имущие не испытывали почтения к пухляковскому затворнику. Иначе чем объяснить стыдный, сверхскромный, трёхстрочный бесфамильный некролог администрации области в газете «Молот» по  случаю  кончины  Мастера. Что ж, через годы всё отлежится, станет на свои места и всем воздастся по заслугам. Гению в его героях – жить.

     Вспомнилось шолоховское о побратиме,  «сынке»,  из юбилейного письма Калинину: «…доброе и совестливое сердце».  Остановилось оно, изношенное и усталое, не стало младшего из великих друзей. До конца честно, будучи безмерно требовательным к себе и людям, прошел он суровым полем жизни.

    Скажем по-христиански от всех земляков – донцов: Царствие Вам небесное, Анатолий Вениаминович!   Мы помним…

ПубВ – 12

 

Светлой памяти Петра и Акулины Стокоз посвящается...

 

     Как бабка Евдокия решила проблему его семейного счастья, Петро не знал, просто уступил ее настойчивым рекомендациям:

     - Посмотри на Акулину, познакомься поближе с женщиной. Ничего, что она с детками, ты сам вдовец. Больно хорошая она, Петро, посмотри!

     Голодное было время, 1925 год. Так плохо в степном Ставрополье никогда еще не было, даже хуже, чем в далекие годы заселения этих земель русскими крестьянами, зачастую беглыми. А жили здесь раньше кочевые племена: ногайские, туркменские, калмыцкие. Первые государственные крестьяне-переселенцы были потомками служилых людей, стрельцов, боярских детей, попавших в Ставрополье еще в шестнадцатом-семнадцатом веках для защиты от набегов астраханских и крымских татар.

     Назывались такие крестьяне однодворцами и до отмены крепостного права составляли в Ставропольской губернии более 70% всех крестьян-переселенцев. Были однодворцы достаточно зажиточными, некоторые из них даже имели крепостных, сами обучались грамоте и детей хорошо воспитывали, давали образование.

     Евдокия помнила рассказы родителей об их воронежском прошлом, точнее, даже не родителей, а еще их предков.

     Помимо однодворцев в селах были экономические крестьяне, казенные, пахотные солдаты, войсковые и казенные обыватели. Так дед рассказывал об односельчанах. Сам он был беглым, малограмотным из Воронежской губернии, но здесь, в Ставрополье, глаза на такое бегство закрывали. Хозяевам деда рекрутскую квитанцию отправили. До однодворцев он не дотягивал, но был трудолюбив, таких же детей вырастил, и стала семья жить хорошо, даже зажиточно. Еще дед был жив, выделились со своим хозяйством на хутор, земли стало больше, работы - непочатый край, но жили весело. За мужиков этой семьи хороших невест отдавали. И, когда отменили крепостное право и в Ставрополье устремился огромный поток новых переселенцев, Стокозы чувствовали себя уверенно, они уже считались старожилами.

      Мама Евдокии имела украинские корни, ее мягкий говорок унаследовали дети, могли и по-русски, и по-украински разговаривать. Особенно любили петь, да так многоголосо и ладно, что на их семейные посиделки сходились другие жители разросшегося хуторка.

      В хозяйстве Евдокии были пара волов и четыре лошади, своя косилка, небольшое стадо овец. Отец Евдокии был большой выдумщик на новшества: то красавиц мальв насадил перед двором, то огромные ворота соорудил, верблюда завел, завез саженцы винограда без косточек, которые хорошо принялись и оказались настоящим лакомством, гордостью семьи Стокозов.

      А потом пришла революция, как кошмарный сон. Красные, белые, снова красные, тиф и смерть.

      Хуторок в степи не минуло лихо: умерли от тифа двое взрослых и пятеро детей, не осталось ни овец, ни волов, ни лошадей. Евдокия, долго переживавшая смерть отца в 1915 году, в20-м осталась без мужа. "Отец бы не вынес этого лихолетья",- думала она.

      Однако, новая власть быстро укреплялась. Забрали в Красную армию обоих сыновей, остались одни женщины с выжившими детьми.

      В марте 1920-го находившийся неподалеку Георгиевск снова был взят деникинцами. Ползли слухи, что взят Ставрополь, потом опять белых разбили. От сыновей не было известий.

      Давно забыли Стокозы о своем дореволюционном благополучии. Продразверстки в 20-м обобрали дочиста всех хуторян. В 21-м сеять было нечего. Пустел хуторок, большинство домов стояли заколоченными.

      А вскоре еще беда в дом - поступило известие: старший Иван погиб под Ставрополем. Потужили всей семьей и по настоянию невестки, жены Ивана, отправили ее с сыном на Кубань к старикам родителям. В начале 22-го отпустили домой Петра, но мать встретила его с плохими вестями: умерла его жена Ксения, и от троих деток остались Маруся и Пантелей.

      На хуторе было голодно, так голодно, что решили перебраться в Воронцовское к теткам Евдокии. Они были очень старые, своих детей не имели, нуждались в присмотре. Петро, не шибко грамотный, но с золотыми руками, понадобился во вновь созданной сельскохозяйственной артели. Сам красноармеец, брат - герой, погибший в рядах Красной армии. Зажиточное прошлое на хуторе никто не вспоминал. Вот только женский пол не интересовал Петра, пока в соседский двор не приехала из Воронежской губернии худышечка с огромными глазами.

      "На ребенка похожа, а у самой двое", - подумал Петро. Дети новой соседки тоже выглядели заморышами, как и у Петра - мальчик и девочка. И девочку тоже звали Марией: махонькая, года три.

      Соседи, у которых поселилась воронежская беженка, приходившаяся им дальней родственницей, поведали Евдокии, что вся ее семья в Воронеже вымерла от тифа, включая мужа. Из троих детей осталось двое.

      - А звать-то ее как?

      - Акулина.

      - Ишь, имечко какое, ненашенское.

      Вдовица Акулина оказалась очень трудолюбивой, откуда только силы брались в этом тельце. С детками ласкова. Машу свою частенько к себе прижмет и качает, как лялечку:

      - Манечка моя!

      - Это что ты ее так зовешь, Акулина?

      - Да она же, посмотрите, какая манюсенькая, просто крошечка, ходить только начала, а ей уже три годика .

      Сердце Евдокии разрывалось, глядя на детей Акулины. У самих каждый кусок на счету, но Евдокия подкармливала чем могла ее Васятку и Маню.

      Вскоре померла одна из теток, Евдокия и сама дряхлела. Она очень уставала и частенько задумывалась: "Ой, женить надо Петра! И чем не пара Акулина? Ничего, что худая да с детками. Толстых сейчас никого нет. Да в последнее время она набралась чуток, посправнела. Как мы, с воронежскими корнями."

      - Петро, посмотрел бы ты на Акулину! Чем не пара? Тебе, сынок, жена нужна. Тетка Зинка вот-вот помрет, я стара стала.

      - Уймитесь, мамо, Акулина ваша даже улыбаться разучилась, похожа на подростка. Куда ей замуж?

      - А ты поласковее с ней, сынок, поприветливее, поговори, расспроси, может, оттает человек.

      - Ой, мамо!

      А уступить заставили дети. Петрова Маруся так присохла к Мане, играла с нею, как с куклой, каждый вечер расставалась со слезами. Да и мальчики подружились: Пантелею - семь, Васятке - пять, возраст для дружбы подходящий. Работники, единственную, сбереженную каким-то чудом еще тетками, козу пасут, курчат на два двора кормят, на рыбалку просятся.

      - Что вы там поймать собираетесь, там все люди повылавливали, - ворчал Петро. Но вскоре решился-таки взять мальчишек на пруд.

      Рыбалка плохая получилась, но пяток мелких рыбешек взяли, и то славно. Уха ребятишкам получится. Васятка уснул, и Петру пришлось нести его на руках.

      - "Какой легкий, слабенький, - думалось ему, - безотцовщина."

      Акулина встречала у калитки. Ее глаза светились благодарностью. И первая улыбка, которую на ее лице увидел Петро, оказалась прекрасной.

      - Спасибо вам, Петр, большое спасибо за Васятку!

      - Да не за что, - ответил Петро, а про себя подумал: "А ты красавица, оказывается!"

      Так и сошлись Петр с Акулиной на радость детям и Евдокии.

      - Вот видишь, сынок, теперь у тебя снова есть семья. Семь "я": ты, Акулина, четверо детей, глядишь, еще общего приживете. У нас на Руси всегда большие семьи были.

      А Петру и Акулине так слюбилось, что один за другим родились у них сыночек Иван и доченька Аннушка. Разрослась семья Стокозов.

      Как-то раз подбежала к Акулине маленькая Анюта, Нюся, как звали ее родители и бабушка, и спросила:

      - Мам, а почему у нас в семье две Марии?

      - Так мы же, доченька, люди темные, необразованные, не знали с папой, что Мария и Маня - имена одинаковые, вот и назвали дочек одним именем. А ты, дочка, учись, будешь умницей, будешь все знать. Много воды утечет, много лиха повидаешь за жизнь человеческую, но всегда бесценным кладом за твоей спиной будут твои корни, твоя семья. А перед тобой пусть Ангел-хранитель будет, солнышко мое!

 

ПУБ В - 20

 

Пути постижения – разнолики

                                                                                              (Эссе)

     Моему восхищению нет предела: молодыми юнцами уходили бороться в эпоху перелома мужчины - дончане, (хотя,как мать,  я была бы вся омыта слезами…)

                      ***

Ответственность вмиг прикипела

В шафранных разливах песков

Всего двадцать лет – это зрелость:

Уже – комиссары полков!

 

Под яром – воды воркотанье.

Гнездовье родное! Осесть,

Вдыхая волос пряных тайну.

 

В лазоревой мгле дышит степь.

О, истовость воли казачьей!

(Всё – миф:равноправия нет.

Миръ хрупкий борьбою оплачен).

Над Доном шафранный рассвет.

В ночь лампа мерцала, не гасла.

Душа не могла не писать.

Труд жгучий – не первый и–  главный.

Алмазно ложилась роса.

 

Открыты пути молодёжи.

Наш Шолохов мудро воспел

Миръ новый: в сплетеньи, до дрожи,

Бьют цепкие строчки в прицел.

                                                17.04.16.

Постигаю богатство художественной прозы Михаила Шолохова через…кинофильм с донской-московской казачкой Элиной, (свет, Быстрицкой) ; сквозь призму калининских рассказов о нобелианте, о судьбах до боли живых людей из «Тихого Дона».Воображение сражает наповал жизненностью раннего взросления наших предшественников – героических бойцов эпохи перелома. И, возвеличив дух, взошёл вдруг с лихою саблей красный Шёлк, как лик. И равных прав потребовал бесспорных, что в споры вылились упорно: рубили шашки праотцов проворно…

Неужели в 16 лет, они, ещё безусые юнцы(!), уже – командиры? Какая же на юных плечах судьбоносная ответственность!

Молодость и гениальность рука об руку.

Почему- то начало романа не далось мне в молодости…Однако, через восприятия творцов – и я окунаюсь в плодотворный мир гения. Пути постижения порой неожиданны. Крепко ложится осознание важного, напрочь.

И, созвучно обоим авторам, рождается четверостишие со знаковым глаголом: осесть. Родной воздух – животворящий и раздольный.

 А. В. Калинину

Осесть. Писать в родной сторонке.

Природа – мёд для ждущих губ.

Гнездо родное. Суть народна:

Питаться кровно. Вширь и вглубь.                         24.01.16.

А ведь эти строки о М. А. Шолохове – тоже! Нерукотворное биение сердец сомкнуло круг ассоциаций –через визуальный, сочный кино- шедевр; через волнующую прозу талантливого дончанина. Разнолики пути постижения.

Затронуть душу, чтобы стимулировать рост – это и есть наисладчайшая степень творчества.

                                                                         14.04. – 4.05.16.

ПУБ-В- 24

 

«Не отворачивай лица»

 

К 100-летию со дня рождения А.В. Калинина.

 

Ни от могилы затравевшей,

Ни от солдатки постаревшей,

Ни от сиротского крыльца

Не отворачивай лица.

 

«Не отворачивай лица». Именно с этих, казалось бы, очень простых слов, рефреном проходящих в одном из стихотворений нашего великого донского писателя Анатолия Вениаминовича Калинина, мне хотелось начать непринуждённый и доверительный разговор с читателем. Да-да, я не оговорилась: речь пойдёт именно о его о стихах:

 

Ни от завистливых намёков,

Ни от взыскательных уроков,

Ни от тернового венца

Не отворачивай лица.

 

Литературная общественность страны знает его, как автора ряда замечательных очерков («Неумирающие корни», «На среднем уровне», «Лунные ночи», «Гранатовый сок», «Вёшенское лето», «Время «Тихого Дона», «Две тетради»), повестей («Гремите колокола», «Возврата нет») и романов («Красное знамя», «Суровое поле», «Цыган», «Запретная зона»). Мировую известность автору принесла экранизация романа «Цыган» в 1967 г., а спустя четыре года и повести «Возврата нет».

Как оказалось, Анатолий Вениаминович писал ещё и стихи, причём, с пятнадцатилетнего возраста. А узнать мы смогли об этом лишь после смерти писателя в 2008 году, благодаря книге «Есть слов простое сочетанье…», выпущенной в Ростове-на-Дону издательством Литературного фонда России «Донской писатель». Полагаю, уместно будет привести несколько слов от издательства: «Настоящий сборник – дань памяти коллектива издательства большому донскому писателю, замечательному человеку и гражданину Анатолию Вениаминовичу Калинину, недавно ушедшему от нас». Низкий поклон и дочери писателя – Наталье Калининой, которая бережно собрала и предоставила редакции воистину бесценное наследие отца.

 

 Вот что пишет сама Наталья Анатольевна по этому поводу: «Мне, горячей поклоннице классической музыки, стихи сызмальства казались её прямым продолжением… Прозу Анатолия Калинина критики называли поэтичной, его поэзию я бы назвала словом, переходящим в музыку». Не согласиться с этим просто невозможно. Более шестидесяти лет писатель прожил в одном из живописнейших уголков Усть-Донецкого района Ростовской области – хуторе Пухляковском, расположенном на правом берегу Дона с его редкими, но до сих пор сохранившимися казачьими куренями. Когда спускаюсь вниз по серпантину дороги от автотрассы Шахты – Волгодонск, то дух захватывает от увиденной красоты: голубая лента Дона, выходя из-за острова Гостевого, своим очертанием напоминает шашку казака, радуют глаз ярко-красные пятна боярышника и шиповника, украшающие переливчатый ковыльный ландшафт, к которому Анатолий Вениаминович прикипел всей душой:

 

Когда меня уже не будет,

И пеплом след мой занесёт,

Всё то же розовое чудо

Опять над островом всплывёт.

И, распахнув свои ресницы,

Такой прольёт на землю свет,

Что даже я в моей темнице

Поверю вдруг, что смерти нет.

 

          Согласна, для писателя такого масштаба смерти, действительно, нет. Наследие, оставленное им – уникально. Я счастлива, что имею возможность прикоснуться к его поэзии. Обратите внимание, насколько понятны и близки сердцу каждого человека, искренне любящего красоту и притягательность русского слова, следующие стихи автора:

 

Кто-то о звёздах хлопочет,

Кто-то рвётся к кормилу,

А мне б долгожданную строчку

Найти под занавес, милые.

Кто-то у кассы – в очередь –

За бронью в вагон бессмертия,

А мне бы всего лишь строчку

Для полного счастья, поверьте.

 

          Кто бы мог подумать (за исключением родных и близких, конечно), что Анатолий Калинин пишет такие стихи, что в душе он – необыкновенный романтик, не собери всё это Наталья и не принеси это в редакцию «Донской писатель»… И в этом он весь: талантливый, отзывчивый, неравнодушный, не терпящий лжи, готовый всегда прийти на помощь, способный поддержать и словом и делом. Думаю, самое время немного коснуться истории его становления, как писателя, поэта, «мастера слова, переходящего в музыку».

Родился Анатолий Калинин в учительской семье в станице Каменской (ныне Каменск-Шахтинский) Ростовской области 22 августа (по новому стилю) 1916 г. Горячее, тревожное время оставило глубокий след в душе будущего писателя. В 1930 г. семья переезжает в Новочеркасск, с которым и связано становление его как журналиста и писателя. Редактировал газету «Пионер», печатался в «Пионерской правде», затем стал сотрудником газеты «Знамя коммуны». Как и полагается, талант юного журналиста заметили в Москве, пригласив работать в «Комсомольскую правду».  Далее были Кабардино-Балкария, Украина и снова Дон. Перед войной выпустил свой первый роман «Курганы».

1941 – 1945 годы работал военным корреспондентом «Комсомольской правды», посылая в газету фронтовые очерки, зарисовки с полей сражений за Ростов-на-Дону, Моздок, Сталинград с линии прорыва Миус-фронта и т. д. Писал о простых солдатах, в основном, о земляках казаках 5-го Донского кавалерийского корпуса, с которыми прошагал победным маршем Украину, Молдавию, а также страны Восточной Европы вплоть до Австрии. Всё это время он не переставал писать и стихи. Остановимся на стихотворении «Баллада о верности». Проходя по освобождённым территориям, он был поражён бесчинствами, творимыми фашистами на оккупированной земле:

 

…С плеча рубили кортиками мебель,

Топтали на пол брошенный портрет,

Потом высокий молодой фельдфебель

Пришёл к хозяйке в спальню на заре.

Над спящими левадами, над хутором,

Настороже, как будто бы в строю,

Стояла тишина… Но ранним утром

Предсмертный крик взметнулся на краю.

 

Разве не знала обыкновенная русская женщина, мать, беззаветно любящая своего мужа – солдата, чем ей грозит отказ от притязаний. Но ненависть к подонку решила всё:

 

В хозяйской спальне, подтекая лужей,

Лежал, зарезанный тупым ножом,

Простым железным кухонным оружием,

Охотник до солдатских русских жён.

И рядом в белом лунном освещении,

Как в белом покрывале под венцом,

Она стояла, словно в сновидении,

С простым и скорбным девичьим лицом.

Тяжёлые распущенные косы

На грудь спускались с обнажённых плеч.

Немецкий унтер, бросив папиросу,

Солдатам крикнул: «Запереть и сжечь!

Пускай сгорит живая со щенками!»

 

Анатолий Калинин, несмотря на известность, был человеком скромным, не любил всё наносное, показное, бутафорское. Во время войны его пути не раз пересекались с Константином Симоновым, однако посидеть за одним столом да чтобы с глазу на глаз так и не удалось. Цитирую отрывок из его посвящения Симонову:

 

На званых пирушках, скорее из робости,

А, может, стыда не присутствовал я,

Когда за столом, называя подробности,

Знакомством с тобой щеголяли друзья.

Не это мне нужно, не это мне дорого,

А то, что повеет с горячих страниц,

Как пушечным дымом и снайперским порохом

В багровом огне сталинградских зарниц.

 

          После войны тогда ещё молодой писатель вместе со своей боевой подругой, соратницей, женой Александрой Юлиановной поселился в хуторе Пухляковском, упомянутым ранее, и прожил в нём до самой смерти:

 

Без памяти, провинция,

Тебя я полюбил

С тех пор как по станицам

Охлюпкой я пылил.

За россыпь многоцветную

Весёлых куреней

И щедрость многодетную

За золотом плетней;

За жизнь твою несытую

У мира на виду

С воротами, открытыми

На радость и беду;

 

А какие тёплые, необыкновенно-трогательные стихи он посвятил своей жене Саше. Не каждому дано пронести и сохранить до конца своих дней чувство безграничной любви и уважения к женщине, матери собственных детей, «воплотившей в себе всех женщин, которых мечтал он любить»:

 

Перед тем как в бессонное сердце

С дальним эхом войдёт остриё,

Я хочу на тебя насмотреться

Незакатное счастье моё.

 

Как человек крайне неравнодушный, он не мог мириться с любой несправедливостью. Болью в сердце отозвался в нём распад Советского Союза, а также «лихие», как сейчас принято называть, девяностые годы.

 

На службе явно благородной,

Присяге верные, смотрите:

Стволы стальные в грудь народа

В азарте зла не наведите.

 

 Анатолий Вениаминович никогда не ловчил, не подстраивался, не менял своих убеждений, до последних дней был членом Коммунистической партии. На Дону он известен не только как писатель, но и общественный деятель. С 1966 по 1988 годы избирался депутатом Верховного Совета РСФСР четырёх созывов подряд, оставаясь при этом таким же неравнодушным и близким к народу:

 

Я знаю, мне завидуют друзья:

Я в их глазах вполне благополучен –

Заснят. Отретуширован. Озвучен.

А то, что я тревогою измучен,

Об этом должен знать один лишь я.

 

Писателя волновали: крушение идеологии, губительные реформы, проводимые в стране, бесхозяйственность человека, варварское отношение к природе, загрязнение окружающей среды и, непосредственно связанное с этим, исчезновение степной фауны.  Какая боль сквозит в следующих стихах:

 

Не видно над степью орлов,

Уже с высоты синеокой

Не падает царственный клёкот

В багровый шиповник яров.

…Один лишь, с тоскою во взоре,

Ещё сторожит свой курган

Над степью родною, но вскоре

И он улетит в Дагестан,

Чтоб впредь до скончания века,

Впиваясь в твердыню Казбека,

Кровавою сталью когтей,

Судить торжество человека

Над матерью жизни своей.

 

Трудно сказать, существует ли что-то на нашей земле, что не волновало бы Анатолия Вениаминовича. Однажды, будучи в автобусе, он стал свидетелем того, что никто не уступил места вошедшему инвалиду-фронтовику:

 

Не вези меня дальше, водитель,

До конца моего пути!

Я такое сейчас увидел,

Что могу где угодно сойти.

Я могу и в степи с билетом

Выйти прямо в морозную ночь,

Потому что в автобусе этом

Оставаться мне больше невмочь.

Открывай поскорее дверцу,

А не то по твоей вине

Захлебнётся без воздуха сердце,

Как от раны сквозной на войне.

 

Относясь очень требовательно и взыскательно к слову, хорошо зная классику мировой литературы, уважая культурное наследие страны, он не мог мириться с тем суррогатом, что подаётся народу со сцены, с экранов телевизора:

 

 Временщики не чужды и поэзии,

Они, как мародёры на войне,

Сомнительной добычею не брезгуя,

Выходят на охоту при луне.

Они всего, всего они касаются,

И всюду, где ступает их нога,

Поруганные музы извиваются,

Раздетые публично донага.

…И публика, захлёстнутая модой,

Грохочет в исступлении, пока

И радости и горести народные

С эстрады продаются с молотка.

 

Совершив небольшой экскурс в поэтический мир Анатолия Калинина, пришла к выводу: не писать он не мог. Да и стихи автора просто должны были увидеть свет. Можно ли удержать слова, идущие из самых затаённых глубин души?..  В подтверждение своих слов хочется привести отрывок из его стихотворения «Автопортрет»:

 

Дар, быть может, не случайный,

Полный смеха и огня,

Ты напрасно сделал тайной

И стреножил, как коня.

Всё равно не скрыть от взоров,

Как из тонкой пряжи слов

Вяжет рифмы и узоры

Своевольное стило.

 

Не могу сказать, что его поэзия ограничивается только лирическими стихами. Нет и ещё раз нет. В моей домашней библиотеке есть одна небольшая книжечка писателя «Однажды в разговоре…», подаренная мне дочерью писателя – Натальей Анатольевной 18 августа 2010 года. В книгу собраны эпиграммы, написанные им в разные годы по разным литературным и жизненным поводам. В неё также включены и фотографии из личного архива писателя.

Чаще других героем эпиграмм становился его друг Виталий Закруткин, зачастую он их даже заказывал на свои произведения.  «Сам он эпиграмм не писал, но знал их великое множество, умел вспомнить к месту, а я потихоньку точил на него перо,» – вспоминает Анатолий Калинин. Например, опубликует в «Правде» рассказ «Подсолнух» или очерк «Лик земли» и сразу ждёт реакции друга. По сюжету очерка «Лик земли» автор на самолёте попадает в штопор и перед глазами в момент проносится вся жизнь. А вот что написал по этому поводу Анатолий Вениаминович:

 

Ещё вираж – и он бы влип,

Но в этот самый – грозный – миг,

Когда в хаосе он метался,

Ему земля явила лик,

И он бесспорно жив остался.

О, кочетовское вино,

Ещё не выпито оно,

Ещё и впредь из этих бочек

Я нацежу для «Правды» очерк,

А если будет в нём вода,

То это, право, не беда:

В степях Калмыкии моей

«Подсолнух» радуется ей.

 

Приведу ещё один пример эпиграммы на другого донского писателя Владимира Фоменко, чьё творчество Калинин очень любил, но никогда не прочь был подшутить. Вот его реакция на роман Фоменко «Память земли» о Волго-Доне. Книга, кстати, была высоко оценена главным редактором «Нового мира» Александром Твардовским, тем не менее родилась эпиграмма:

 

От «Памяти земли» без памяти хожу,

Из «Памяти земли»

На память я твержу,

И, всё-таки, признаюсь, как ни странно,

Едва опять я в память прихожу,

Как, хоть убей, не знаю, не скажу,

Останется ли память от романа.

 

          Память от романа, разумеется, осталась, но затем и существует жанр эпиграммы, чтобы можно было посмеяться даже над тем, что любишь.

 

А закончить свои рассуждения о поэтической стороне творчества нашего великого земляка Анатолия Калинина хотелось бы словами его дочери Натальи: «Отец писал стихи каждый день и до последнего дня. Это была его исповедь. Перед Богом. Перед самим собой. Перед читателями». И потому, как наказ всем нам, живущим на донской земле, звучат последние слова из стихотворения, с которого я и начинала, собственно говоря, знакомить читателей с лирической составляющей его души.

 

Живи по совести и чести.

Служи без подлости и лести

И от Отчизны до конца

Не отворачивай лица.

 

 

Используемые материалы:

«Есть слов простое сочетанье…» «Донской писатель». Ростов-на-Дону. 2008.

«…Однажды в разговоре…». ООО «Издательство «Юг». Ростов-на-Дону. 2003.

«Пухляковский романтик». Долгополов С.А., управляющий этнографическим комплексом «Пухляковская казачья усадьба».

 

 

ПубВ28

Герои Анатолия Калинина на экране

 

      Донская земля богата талантливыми людьми. Подлинный талант всегда скромен. Эта черта в полной мере присуща Анатолию Вениаминовичу Калинину, нашему замечательному писателю и земляку.

      Его книги обладают притягательной силой, потому что они умны и очень разнообразны по эмоциональному воздействию. У него нет, пожалуй, спокойных безмятежных произведений. Все они продуты сквозняками времени, прожжены палящим солнцем, простреляны пулемётными очередями Великой Отечественной войны, овеяны скорбью и добротой, человечностью и трудолюбием.

      Анатолий Калинин всегда стремился быть верным правде, и потому, читая его книги, мы видим жизнь и людей такими, какими они были и есть. Не случайно произведения Калинина привлекают кинематографистов и театральных деятелей.

      Я вспоминаю 1976 год… Август… Станица Пухляковская… Из всех уголков Донского края, из Москвы и других городов России в Дом культуры съехались поклонники творчества донского писателя,  чтобы отметить 60-летний юбилей Анатолия Калинина.

      Почитателей А.Калинина приветствовали авторы статей, посвящённых книгам писателя, известные литературные критики: Шишкина, Карпова, Далада, Котовсков и другие. Выступали актриса Клара Лучко, директор  театра «Ромэн» Баркан, актёры шахтинского театра имени Погодина. И, конечно, не обошлось без просмотра фрагментов  фильмов, поставленных по его книгам.

      Многие популярные актёры кино мечтали сыграть калининских героев. Мне довелось  с некоторыми из них встретиться, когда они приезжали в мой родной город Шахты. Что привлекало их  в характерахкалининских героев? В первую очередь, нравственная чистота, душевная красота и благородство, сила характера и трудолюбие, умение глубоко и преданно любить. Известный актёр Евгений Матвеев просто «болел» Будулаем, пока в 1967 году не дебютировал в фильме «Цыган» и как режиссёр, и как исполнитель роли Будулая… Его партнёршей была актриса Людмила Хитяева, ставшая после этого фильма чрезвычайно популярной.

     Тогда Е.Матвеев и Л.Хитяева снимались в односерийном фильме. Евгений Матвеев на встрече со зрителями рассказал: «Чтобы донести до зрителей судьбы героев – Клавдии Пухляковой и Будулая,  мы изучили быт донской станицы Пухляковской, узнали, что двадцать с лишним лет здесь кузнечил не какой-нибудь литературный, а самый доподлинный, реальный цыган – Иван Васильевич Андреев, жену которого звали Галей, и был у них младший сын Будулай. Но этот Будулай был совсем юным, а в книге А.Калинина цыган Будулай – бывшийразведчик, лейтенант Советской Армии, прошагавший дорогами войны и имеющий орден «Красного Знамени» и медаль «За отвагу». Мне говорили так же, что и в станице Раздорской, где снимался фильм «Цыган», работал кузнецом цыган по фамилии Карамзин. Он был на пенсии. Я отыскал его и пригласил для участия в съёмках».

      Новое рождение фильма «Цыган» состоялось в 1979 году. Но это уже была многосерийная телевизионная картина. Поставил фильм режиссёр А.Бланк. Успех этого фильма был необыкновенным, ошеломляющим!

       Зрители собирались у экранов целыми семьями, обсуждали судьбы героев, волновались за них, мысленно дописывали их будущее. Впечатление от первых серий было настолько сильным, что люди, неудовлетворённые неоднозначным финалом фильма, писали А. Калинину, просили продолжить повествование о дальнейших судьбах Будулая и Клавдии.

        Всем хотелось, чтобы Будулай и Клавдия обрели, наконец, своё счастье. Фильм «Цыган» надолго запомнился, и его показ неоднократно повторялся по многочисленным просьбам зрителей.

        Секрет популярности фильма, конечно же, не только в блестящем сюжете, но и в великолепной игре актёров: Михая Волонтира (Будулая) и Клары Лучко (Клавдии Пухляковой).

        Зрители безоглядно верят актёрам, искренне переживают за героев, за их позднюю любовь, живут их страданиями и радостями. А главное: и Будулай, и Клавдия – простые, честные, задушевные, трудолюбивые люди, всегда готовые прийти на помощь другим. Их благородство и красота души помогают понять, для чего живёт человек, и каким он должен быть. По-моему, этот фильм справедливо вошёл в «золотой фонд» отечественного киноискусства. На встрече с актрисой Кларой Лучко я имела возможность получить её автограф, оставленный на книге «Цыган».

     Как участника Великой Отечественной войны Анатолия Калинина всегда волновала военная тема. За повести «Эхо войны» и «Возврата нет» писатель был удостоен Государственной премии. Эти небольшие по своим объёмам произведения глубоко патриотичны. Они о настоящих героях и о тех, кто не выдержал тягот войны и предал своих соотечественников. Обе повести были экранизированы. Зрители смотрели эти фильмы с живым, неослабевающим интересом.

      В фильмах «Эхо войны» и «Возврата нет» главные роли исполнила народная артистка Нонна Мордюкова. Ей довелось сыграть двух героинь с противоположными характерами. Антонина Каширина – исконно русская женщина с сильной волей и добрым сердцем. В годы войны она спасает раненого командира Николая Никитина, а после войны обретает с ним счастье. Но, когда узнаёт о его измене, уходит от мужа. «Возврата к прошлому нет», – решает Антонина.

      «Эхо войны»  – это фильм о героизме и предательстве. Нонна Мордюкова играет Варвару Табунщикову, которая в годы войны предаёт русского разведчика. И хотя суда над ней не было, суровая нота возмездия звучит в словах писателя Калинина.

        Но при этом читатели и зрители помнят: главный судья и главный защитник – совесть человека. Не в физической немощи страдания Варвары, а в муках совести. В этом её кара. Её все казнят презрением за предательство в годы войны.

         Нонне Мордюковой удалось талантливо показать на экране яркие характеры калининских героинь, и зрители высоко оценили её игру. Оба фильма были показаны в нашем городе, а Нонна Мордюкова, выступая перед показом этих фильмов, трепетно говорила о творчестве Анатолия Калинина.

          К творчеству А.Калинина нередко обращаются театры России. В 1975 году театр «Ромэн» (режиссёр Николай Сличенко) в четырёхсотый раз (!) показал восторженным москвичам и гостям столицы «Цыгана».

      А шахтинский театр имени Погодина (ныне театр «Пласт») в своё время объездил с «Цыганом» все города и районы Ростовской области, показал этот спектакль и в других городах России.

      22 августа 2016 года исполнится 100 лет со дня рождения нашего любимого донского писателя Анатолия Калинина. Его книги помогают нам стать добрее, умнее и дарят веру в лучшее.

 

 

 

ПУБВ29

 

Лисичкино озеро

 

В каждом городе, посёлке или деревушке всегда найдётся своя достопримечательность. В городе Шахты  это -  небольшое озерцо, расположенное   у подножия одного из каменистых холмов, на которых стоит город.  Называют его Лисичкиным озером или  просто - Лисичкой. Оно образовалось там, где из-под земли  бьёт родник.  Холм, возле которого  плещется Лисичка, прозвали Лисичкиной  горкой.  Воду из родника, питающего Лисичкино озеро, местные жители используют до сих пор, хотя на Лисичкиной горке давно уже есть водопровод. Летом в озере купаются  жители города, а любители  порыбачить сидят с удочками  ранним утром и вечером, когда на озере безлюдно и тихо.

 Если спросить у местных жителей, почему у озера такое название, то они либо пожимают плечами, мол, знать не знаем, либо говорят, что озеро получило своё название за причудливые очертания берегов, напоминающих фигурку лисички. Но сколько ни смотри на озеро, сходство с фигуркой лисички не видно. То же самое, если посмотреть на очертания этого водоёма на карте города:  силуэт лисички  и там не виден. В чём же дело?

 Ещё в семидесятые годы XX века престарелые старожилы рассказывали другую историю названия озера, которая теперь почти забылась. Говорили, что озеро называется по прозвищу местной казачки  Дашки-лисички. Она  жила ещё в те времена, когда город Шахты носил название  Александровск - Грушевский.   Казачку Дарью прозвали лисичкой за ярко рыжий цвет волос и остренькие нос и подбородок.  Она родилась в  бедной  семье. Родители мечтали выдать дочь за «богатенького», чтобы жила дочка в достатке. Когда  к ней посватался зажиточный, многодетный пожилой вдовец,  родители   дали согласие на брак, а Дарью даже не спросили. Дело обычное, в те времена родители сами решали за кого выдать дочь. Дарья покорилась, но её семейная жизнь не заладилась. Старого мужа Дарья невзлюбила, а он в отместку  частенько её поколачивал. Когда она жаловалась родителям, ответ был один:

 -  Неси свой крест,  Господь терпел и нам велел!

  Дарья долго терпела, а потом нашла себе милого дружка и сбежала с ним.  Но милый друг оказался ненадёжным,  бросил её ради новой возлюбленной.  К мужу она возвращаться не хотела, а родители её к себе не пустили, сказали: 

-  Побойся Бога, Дарья! Если мы тебя, поблуду, примем, кто же твоих сестёр замуж возьмёт! Люди скажут, что у нас все дочки гулящие. Нет уж, ступай к мужу! Он тебя ищет, вот и в полицию заявил, что ты пропала.

 К мужу Дарья не вернулась,  а вскоре на берегу озера нашли её одежду. Сколько ни искали, но  тела Дарьи в озере так и не нашли! Подумали, что может быть, между речкой Грушевкой, что протекает неподалёку, и озерцом  есть подземная  протока, туда и могло затянуть дашкино тело, потому и нет его в озере. На том и успокоились. Полиция Дашку больше не искала.

Кто знает, может, Дашка-лисичка была не только рыжая,  но и хитрая, как лиса? Может, беглая жена нарочно оставила свою одежду на берегу, чтобы подумали, будто она утопла, а сама уехала куда-нибудь подальше, счастья искать?  Как бы там ни было, загадочное исчезновение Дашки-лисички  породило поверье, что её неуспокоенный, грешный  дух   бродит  возле озера по ночам. Чаще всего про встречи с духом Дашки-лисички рассказывали подвыпившие  местные дедули, которые случайно  заночевали в  кустах у озера.  Летом в садах  наЛисичкиной горке нежно посвистывают соловьи, а в лужах у реки Грушевки и в самом озере томно и нежно «поют» лягушки, именно  тихонько «поют», а не квакают. Под соловьиный посвист и «пение»  лягушек, дедуля обычно сладко засыпал, а просыпался от прикосновения к его шее холодных мокрых рук. Холодные, как лёд, пальцы всё крепче впивались в шею, дедуля начинал задыхаться.

Открыв глаза, он видел злое лицо молодой женщины с растрёпанными рыжими волосами. Старичок начинал отбиваться, стараясь бить прицельно кулаком в нос или в глаз, но  кулак проходил через тело женщины, как через пустое место. Тут - то дедуля и догадывался, что на него напала Дашка-лисичка, попутав со своим старым постылым  мужем. Как ни махал горемыка кулаками, отбиваясь от неё, он ей не наносил никаких увечий, ей – хоть бы что! Между тем Дашка оставляла ощутимые следы в виде синяков, царапин и кровоподтёков. Она  старалась затянуть свою жертву в озеро и утопить.  В конце концов,  собрав последние силы, дедуля  благополучно убегал подальше от озера. Дома он рассказывал  в ярких красках о своём приключении, показывая в качестве доказательства синяки, царапины и кровоподтёки.  Жена недоверчиво слушала,  справедливо полагая, что на теле супруга остались следы потасовки с собутыльниками. Зато потом она охотно рассказывала соседкам под большим секретом о ночном приключении муженька. Наверное, эти рассказы и подпитывали слухи о духе Дашки-лисички. На всякий случай, местные жители избегали в ночное время оказаться на берегу озера.

 Зато отчаянные молодые парни, которые мечтали быстро разбогатеть,  нарочно ходили ночью на берег озера. Они были уверены, что дух Дашки-лисички знает, где зарыт клад.

 Сидя в прибрежных камышах,  они ждали, когда Дашка-лисичка выйдет из воды. Считалось, что если сумеешь поймать её за рыжую косу и удержать, то она покажет, где зарыт клад.  Может, кому-то и посчастливилось найти клад, указанный духом Дашки, но этот счастливец никому о находке не рассказал. Зато те, кого Дашка обманула, чертыхаясь,  рассказывали, что в указанном ею месте откопали чьи-то кости да битые черепки. 

 Иногда ночью, когда небо было ясным, светила луна и сияли звёзды, случайный прохожий мог увидеть, как почти над самой поверхностью воды  зависала тонким слоем прозрачная пелена тумана, как одеяло.  Увидев такое, надо было не мешкая, сказать:

 -Чур, меня, чур!

А если не «зачураешься», скоро заболеешь: видеть «одеяло» над озером  - к болезни.

В этом месте  рассказа старожил обычно заглядывал в лицо слушателю, тихонько смеялся и спрашивал: « А страшно ?»

Конечно, в стране строителей социализма не было места суевериям, потому и пустили слух, что мол, озеро прозвано Лисичкиным из-за очертаний береговой линии,  похожих на фигурку лисы.

Постепенно город подступал всё ближе к берегам Лисички. Недалеко от озерца построили контейнерную станцию, вдоль берега  проложили  железнодорожную ветку. С тех пор  в воздухе над озером носится  резкий запах креозота, которым пропитывают деревянные шпалы. Этот запах перебивает весной нежный запах цветущих на Лисичкиной горке садов.  К сожалению, Лисичкиноозеро  неухожено, хоть и называют его памятником природы. На берегах озера мусорят не только пришлые отдыхающие из других районов города, но и сами жители Лисичкиной горки, оправдываясь тем,  что по крутым узким улочкам не хотят ездить мусоровозы. Навести порядок с вывозкой мусора, видать, городу не под силу. Из грузовых вагонов, проезжающих по железнодорожной ветке вдоль озера, тоже кидают мусор. Совсем недавно тёмной ночью вдоль железнодорожного полотна у озера кто-то выгрузил угольную породу вперемежку с землёй. К роднику и озеру стало невозможно подойти. Что имеем – не храним…

А новое время порождает и новые байки про озеро. Говорят, будто бы в «лихие девяностые»  мэр города и местный священник хотели привести в порядок  берега Лисичкиного озера и поставить возле  него часовню. Для начала они решили освятить место, где она будет стоять. В тот момент, когда мэр и священник пришли для этого на берег озера, со дна пошли пузыри, и запахло серой. А когда священник стал кропить святой водой, непонятно откуда раздался женский голос: « Не бывать этому!»  Священник пал на колени и стал молиться, а мэр был неробкого десятка и погрозил неведомому голосу кулаком. За то, что они хотели прогнать нечистый дух из озера, и мэр, и священник впоследствии пострадали: видать у зловредного духа Дашки-лисички «длинные лапки». Мэра нашли застреленным  в его собственном  автомобиле,  в  Москве, куда он поехал по делам. Священника начальство изгнало из храма, инициатором возрождения которого он был. Теперь он живёт в какой-то деревушке и возрождает тамошнюю церковь.

 

Самая последняя новость про  Лисичкино озеро появилась недавно. Теперь ходят слухи, что в озере живёт неведомый подводный зверь с телом змеи и мордой лисички. Сначала он утягивал на дно только уток и гусей, а теперь и за людей взялся:  недавно в окрестностях озера нашли тело женщины без головы, а голова-то не отрезана, а откушена!  Да… видать, пока не иссякнет родник, питающий Лисичкино озеро, не иссякнет и народная фантазия, придумывающая всё новые и новые байки про это озеро. Не всё так просто с Лисичкиным озером как кажется на первый взгляд!

 

 

ПУБВ 33

 

 

ДРУГ  МОЙ  КОЛЬКА – НИКОЛАЙ

                                                                       «…В прошлом те, кого любишь, не умирают…»

   Иосиф БРОДСКИЙ

                                                                                                 Памяти Н.Н. и Ф.И.

КУЛЬТПОХОД

- Кто такая? Откуда? Почему не знаю? – услышала у сквера в свой адрес голос взрослого парня, который сидел на новеньком, тёмно-вишнёвом чехословацком мотоцикле «Ява» в окружении весёлой стайки девчонок.

Гордо расправила плечи, перекинула на спину золотистую косу до пояса, демонстрируя безразличие к вниманию со стороны парня. Простучав каблучками новеньких туфель, заспешила домой: мне исполнилось шестнадцать лет, и меня взяли - корреспонденткой в газету, в шахтную многотиражку! Вошла в сквер и скрылась из виду от смотревших мне вслед.

Каково же было моё удивление, когда этого парня увидела в своём десятом классе первого сентября в вечерней школе. Мы испуганно встретились глазами. Я чуть в обморок не упала. Отвернулась и нашла себе место подальше. Слышу, как продолжился  разговор, и поняла, что это он рассказывал, как служил в ГДР,  что привёз «Яву» одноцилиндровую…

- А давайте сделаем культпоход! – предложил кто-то, после того как познакомились с учительницей и она рассказала о программе в учебном году. – Очень хороший фильм! «Друг мой Колька» называется!

В кинозале этот парень сел сзади меня. Громко и возбуждённо смеялся, каламбурил. Из клуба вылетела, не помня себя. Но у самого дома, у   палисадника, вдруг услышала за спиной его голос: «От судьбы не убежишь!». Обернулась, а он протянул руку: «Я – Колька!»

СВАДЬБУ  КОМСОМОЛЬСКУЮ  СЫГРАТЬ  БЫ!..

- Что-то мы давно комсомольскую свадьбу не играли! – подшучивали надо мной в комитете. – А то две шахты как отгрохали бы пир на весь мир!.. Давно встречаетесь. Ключи от комнаты в общежитии получите, от профсоюза! От комсомола радиоприёмник подарим!

Я тоже  старалась отвечать шутя, но дома плакала в подушку. Сколько раз, только выскочу из редакции за материалом для газеты, а тут тебе встретится какая-нибудь девчонка, которую я знать не знаю. Нет же,  станет рассказывать, с кем видела Николая, когда он мчался  на своём мотоцикле…

Одна мысль, как бы от неё оторваться… Твержу себе: «Держись! Я – корреспондентка!» Привыкла засекать, во сколько вышла из редакции. И  запись веду также посматривая на часы, - на правой руке, циферблатом к себе, чтобы (незаметно для собеседника)  видеть время! Держись!

БЕЛЫЙ  СВЕТ  СОШЁЛСЯ  КЛИНОМ

Но вот снова, как землю выбивает из-под ног!.. Опять увязалась  словоохотливая девчонка. Подначивая, стала говорить, что Колька всем сообщает, что – «вы поженитесь», а сам мотается на мотоцикле с разными…

- Школу вечернюю бросил?! Это он тебе может рассказывать, что ему смены на шахте не дают для учёбы… А мы-то знаем… - молол её язык.

Что ответить, если встретились, когда ему было уже двадцать два, а мне только - шестнадцать?.. Слёзы в подушку, а перед глазами как сказка идёт… Хлопьями падает снег и искрится в свете луны. Мы вдвоём с Колькой стоим после занятий в вечерней школе у моего палисадника, и никак он не отпускает меня домой. Высокий,  широкоплечий, нежно обнимает сильными руками, бережно касается губами глаз, щёк… Что-то говорит… Мой меховой берет съехал с головы, причёска рассыпалась, волосы по плечам…

- Ты моя Колдунья! - шепчет он, задыхаясь в моих волосах (вышел фильм с Влади «Колдунья»)… И поёт: «На тебе сошёлся клином белый свет!»

«НА  ГРУДИ  УТЁСА-ВЕЛИКАНА»

Цветы – он несёт мне круглый год! Ранней весной - подснежники, фиалки, ирисы, летом - ромашки, васильки! И ещё из дому – розы!

Любит по ковылю, по степному простору гонять на мотоцикле! Ветер в ушах, шарф развевается, коса расплелась… Среди цветов и трав лежим раскинув руки: то ли облака плывут над нами, то ли это мы по небу летим!..

А если обнимает, то хитро-хитро щурит глаза и нашёптывает: «Ночевала тучка золотая на груди утёса-великана!..» И хотя у меня сильно кружится голова, всё же инстинктивно срабатывает внутри – «стоп!», я вырываюсь и убегаю, чтобы, как говорят, не дойти до греха. Он же смеётся.

Сколько подарил игрушек! Не счесть! Вот на 8 Марта купил в универмаге самую красивую и дорогую куклу с золотистыми волосами и зелёными глазами: сказал, «как у тебя». А сюрпризы какие! Прихожу домой с работы, а там – то уж, то – ёж, то – черепаха!

Отчётно-перевыборная городская комсомольская конференция в ГДК. После конференции все собрались в ресторане «Украина». Слышу голос официанта, он говорит, что это мне, и подаёт - шампанское. Меня бросает в краску. Посмотрела в зал: Колька с товарищами -  машут нам. Года через два после знакомства стали ссориться и не видимся так часто, как раньше.

ВСПОМНИШЬ: ЗАМУЖ – ЛЕТ ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ

Два года подряд делал предложение пожениться на День шахтёра, и об этом, в третий раз, говорил теперь уже раздражённо и зло…

- Сколько же я на коленях буду стоять перед тобой, и упрашивать тебя? Все давно смеются надо мной!  Вот если сейчас не выйдешь за меня, то, вообще, замуж выйдешь не скоро, ЛЕТ  ЧЕРЕЗ  ДЕСЯТЬ!.. Тогда не раз вспомнишь в жизни своего Кольку!.. - наговорил обидных слов и ушёл…

РИГА: « АДРЕСАТ  ВЫБЫЛ »

Иногда в нашем литературном объединении (где я была с 14 лет)  устраивались встречи лито из разных городов. Так я познакомилась с корреспондентом из соседнего городка. Он тогда, покачивая чёрной шевелюрой, мелодично читал стихи. Фотографировались. На балконе редакции нас тоже щёлкнули, сказав:  «Вот это пара!.. Жених да невеста!..»

И вдруг его забирают в армию. Служить направили под Ригу. Почти два года – признания в любви; писал, как мечтает, что  вместе будем учиться в университете, как вместе будем издавать книжки собственных стихов.

Вместо того, чтобы в отпуск поехать к матери, он приехал ко мне, жил у своих ребят-корреспондентов. Когда оставалось месяца три до окончания службы, его товарищи приехали в мою редакцию городской газеты, где я уже работала, поступив в РГУ на заочное. В редакции меня не застали, я ушла за материалом. Но побеседовав с редактором, сказали, что было бы хорошо, если бы две редакции вместе сыграли нашу свадьбу!

А мне письма и ответы из армии приходить перестали. Но душа не выдержала и я снова написала в часть и ещё одно - его матери… Письма из Риги вернулись. На каждом красным  было написано: «Адресат выбыл»…

Пришёл ответ от матери. Получалось, что когда корреспонденты были  в моей редакции, он с сослуживцами по заданию отправился из части на грузовике через лес в город. На машину напали сбежавшие заключённые: они со всеми ребятами жестоко расправились, машину угнали…

 «СОЛОМЕННАЯ ВДОВА»

 «Соломенная вдова!» - хихикнула за моей спиной в цехе типографии новенькая линотипистка, когда я, дежурная по выпуску, пришла забирать гранки на вычитку… Эти, вскольз сказанные слова,  жёстко хлестнули по душе, остались в ней на всю жизнь…

Дома достаю из шкафа книгу о необыкновенной балерине Галине Улановой… Вспоминаю, как в детстве, представляя себя птицей носилась на носочках с накинутой на плечи гардинкой… И подпись здесь: «Невесте нашего друга…» Это Фёдор со своими друзьями-корреспондентами из газеты подарил мне, когда приезжал из армии. Вот его газетные материалы, вот письма. Он был сражён стихами Константина Симонова, которые я ему выслала: «Жди меня и я вернусь, только очень жди!». Ответил, что армейские друзья переписали эти стихи своим девчонкам…

ДАВАЙ, В ПИТЕР!

- Заочная учёба в РГУ – это не учёба! Заочно – это не для тебя!  Давай, в Питер! – сказал шеф, выпускник филологического факультета ЛГУ.

…ЛГУ. Приёмный экзамен. Отвечают «золотые» медалистки. У одной из них - истерика. Вторая подхватывает… Я сижу буквально рядом. Нервы мои на пределе. Ком подступает к горлу, еле сдерживаю крик. Строчки с вопросами на экзаменационном листе в тумане… Вскакиваю… Куда бегу, ничего не вижу! К Неве! Вот – громадина-Сфинкс! И тут слышу перед собой: «Здравствуй, Люба! А ты тоже на экскурсию? Мы в Ленинграде по обмену. Мы – сюда, а отсюда студенты – к нам, в Ростов! Покажи нам Ленинград!».

ПРИВЕТ, ИНДОНЕЗИЯ!..

Это были индонезийцы, низкорослые, худенькие, с тёмно зелёной кожей, два студента - из Ростовского университета. На сессии в РГУ они подошли знакомиться, когда наша группа стояла возле аудитории, где был  экзамен: им понравился мой значок с изображением – защитника Риги, Тоомасса с флюгером на крыше. И вот, пожалуйста, неожиданно, да так некстати я теперь вынуждена была взять на себя роль экскурсовода. У стен Петропавловской крепости звучала популярная песня «Индонезия – любовь моя». Ребята очень обрадовались ей, стали петь. Тут же остервенело начала рвать глотку и я: «…любовь моя!» На тот момент это была единственная возможность выплеснуть боль, что рвалась через край бедной моей души…

      «А ДАЛЬШЕ СЛУЧИЛОСЬ ТАКОЕ!..»

- Давно Кольку не видела? – поравнявшись со мной,  заговорила очередная доброжелательница, когда я из редакции шла домой.

Хотелось заткнуть уши, побежать, но она, следуя за мной, продолжала говорить. Из её рассказа следовало, что, оказывается, у Николая была девушка, с которой он встречался до армии. Были вожатыми в интернате. После окончания педучилища она по распределению работала в деревне. Когда ей написали, что у нас с Колькой будет свадьба, она там и осталась.

- А дальше случилось такое!.. – услышала я как издалека. - В школу к директору пришла старушка и сказала, что учительница, которую он попросил поселить у неё в доме, оказалась воровкой. Слух – по всей деревне. Старушка со временем свои деньги нашла, а вот молодая учительница позора не вынесла, наложила на себя руки… Николай помогал её родителям привезти её домой, сюда, теперь хлопочет о мраморном памятнике… Каждый день носит на её могилку цветы… Подолгу сидит там…

…Прошло время. Мы встретились случайно, я и Колька, опять у сквера, в центре города, где увидели друг друга впервые. Сели на лавочку, рядом. В моей душе была такая пустота, что сама себе казалась еле живой. Мы сидели рядом и просто молчали. Будто говорили без слов. Я поняла, что он всё знает о случившемся у меня. И он понял, что я тоже всё знаю о произошедшем у него. Наши души уравняла - пустота. Да, мой друг Колька - Николай был женат дважды. Я же, действительно, замуж вышла только через десять лет…

 

 

ПубВ 35

 

ТАКАЯ КОРОТКАЯ ДОЛГАЯ ВСТРЕЧА

Очерк

Воскресное утро 20 октября 2001 года застало меня в дороге. Оно было погожим и тёплым: не по-осеннему яркое солнце щедро золотило степь, а безоблачное небо ослепляло синевой. Я с жадностью вглядывалась в проплывающий за окнами такси пейзаж и всё никак не могла поверить, что вот эта обыкновенная асфальтовая дорога спустя каких-то  полчаса приведёт меня к дому великого человека – живой легенды Донского края. Идея вывести меня «в люди» (познакомить с литераторами из других городов Ростовской области) принадлежала Татьяне Леонидовне Атыян, и по счастливому стечению обстоятельств наша встреча должна состояться у Анатолия Вениаминовича Калинина. Конечно же, я очень рада этому нежданному чуду, и всё-таки сердце иногда тревожно замирает: как примет известный писатель доморощенного поэта с окраины провинциального Новошахтинска?

-Ты посмотри, какая благодать! – прервала размышления моя спутница. – Это потому, что к  святому человеку едем.

И вот перед нами заветная калитка с номером 118, а за ней – уютный двухэтажный дом, где уже более полувека живёт автор полюбившегося миллионам читателей «Цыгана». Хотя мне больше по душе другое произведение Анатолия Вениаминовича – «Суровое поле», – которое с удовольствием перечитывала не один раз.

На пороге нас радушно встречает сам хозяин. С тайным трепетом всматриваюсь в его лицо и ловлю на себе быстрый, изучающий взгляд проницательных глаз. Так вот он какой, великий писатель! Такой земной,  без капли высокомерия,  искренне улыбается нам, как давним знакомым. На душе сразу становится легче, и я уже не чувствую себя незваной гостьей.

Не прошло и двух минут, как мы оказались в знаменитой калининской гостиной. Здесь всё соответствует  духу этого слова: старое пианино, овальный стол под цветной клеенкой, мягкие стулья, покрытые вязаными салфетками, высокая полированная горка и старомодный диван. На стенах – полотна именитых российских художников, и у каждого из них своя история. Картину домашнего уюта довершала пара безмятежно спящих котят.

Скромно устраиваюсь на краешке стула и с любопытством оглядываюсь по сторонам, не вмешиваясь в беседу старших. Просто слушаю, стараясь не пропустить ни единого слова…

 А разговор шёл интересный. Несмотря на возраст и пошатнувшееся здоровье, Анатолий Вениаминович не оставался в стороне от жизни, вёл большую общественную работу. В этот день он рассказывал нам о недавно созданном при  его активном содействии Раздорском этнографическом заповеднике. Затем речь зашла о судьбах донских писателей М.А. Шолохова и М.А. Никулина. Калинин сетовал, что всё чаще предпринимаются попытки очернить имя Михаила Александровича, принизить его вклад в отечественную литературу. И с горечью добавил, что и сама русская литература переживает не лучшие времена, вместо умных, добрых, полезных книг многотысячным тиражом издаются лишь бульварные романы, потому как все теперь пекутся не о духовности, а о выгоде. В таких условиях авторам, пишущим серьёзные произведения, очень трудно добиться признания.

После чаепития Анатолий Вениаминович обратился ко мне:

- Татьяна сказала, что вы пишите стихи. Может быть, прочтёте что-нибудь?

Вскакиваю как школьница, которую неожиданно вызвали к доске, и с ужасом осознаю, что не могу произнести ни слова. Сейчас, в этой гостиной, перед лицом Калинина всё написанное казалось мне таким жалким и недостойным внимания, что стало нестерпимо стыдно. Наверное, Анатолий Вениаминович понял моё состояние по выражению лица и жаркому румянцу. Он похлопал меня по руке и ободряюще улыбнулся:

- Да не волнуйтесь так. Пожалуйста, читайте.

Набираю полную грудь воздуха и выдыхаю первые строки:

- Дрожит в закатном мареве река

И солнце день за днём идёт по кругу…

На некоторое время в гостиной установилась тишина. Стою, не смея поднять глаз, и вдруг слышу:

- Девочка, вы поэт. Пишите.

Остаток встречи прошёл для меня, как в тумане, и детали не запомнились. Перед расставанием Анатолий Вениаминович подарил нам на память по экземпляру книги «Дом, где живёт любовь», выпущенной к 85-летию писателя. Для меня она стала не только самым дорогим подарком, но и самой высокой наградой, о какой только можно мечтать.

Уже у калитки, пожимая нам на прощание руки, Калинин прочитал как напутствие стихотворение Александра Блока «К Музе».

С тех пор прошло немало лет. Но до сих пор в глубине души я свято храню то удивительное тепло, оставшееся от встречи с великим человеком. И эта встреча повторяется, стоит мне открыть заветные страницы написанных им книг. Сразу вспоминаю его проницательный взгляд и тихий спокойный голос, и появляются силы идти дальше по ухабистым дорогам нашей непредсказуемой жизни.

Низкий поклон Вам, Анатолий Вениаминович, и светлая память!

 

 

 

ПубВ 36

        ЧЕРЁМУХОВЫЕ    ОСТРОВА

 

Май, чудесный месяц май! Яркое, но пока еще не жгучее, ласково дарящее тепло, солнышко. Бескрайнее небо, бегущие по нему стада белесых барашков-облачков. Изумрудная зелень сочных весенних трав, первые клейкие листочки на деревьях.

А вокруг фейерверк, праздник, волшебное буйство прекрасных цветов! Они распускаются повсюду. На фруктовых деревьях — белые на вишнях, с розоватыми прожилками на яблонях, совсем розовые на абрикосах. Кусты сирени украшаются фиолетовыми гроздьями самых нежных оттенков, ветви бульденежа покрываются снежно-белыми мячиками из малюсеньких цветочков. На земле алыми факелами горят тюльпаны, желтыми колокольчиками раскрываются нарциссы, солнечными зайчиками улыбаются одуванчики. И все это великолепие благоухает, наполняя легкий весенний воздух восхитительным букетом ароматов — надышаться вдоволь им просто невозможно!

Но весенние краски бушуют не только в садах, скверах и цветниках. Вовсю уже зеленеют холмы и балки за городом, нераспаханные участки некогда необъятной дикой степи. То тут, то там, среди мягкой, стремительно рвущейся вверх, к солнцу, травы, разбросаны голубые и желтые крохотные огоньки ранних первоцветов. На склонах балок можно встретить тонкие, будто шелковые, пряди прежнего безраздельного хозяина донских степей — седого ковыля. В лесу уже вот-вот распустятся кисти белых акаций, насыщая эфир далеко-далеко окрест фантастическим запахом, спутать который невозможно ни с каким другим. Ближе к июню затопит крутые бока холмов и берега плотин фиолетово-синее шалфейное море вперемешку с розовыми кустиками цветов чабреца.

Мало, очень мало осталось в нашем краю нетронутых, невозделанных  природных уголков. К счастью, они еще встречаются, радуя глаз и даря возможность отдохнуть душою. Одно из таких замечательных мест находиться неподалеку от Бугултайского каменного карьера. Добраться до  потаенного местечка не так-то просто. Для этого нужно доехать до бывшего  орехового сада, который раскинулся вдоль дороги, ведущей из Новошахтинска в село Алексеевку. Высокие, раскидистые деревья грецкого ореха там постарели, стали приносить мало плодов, и в результате обширный сад оказался заброшенным. Он одичал, зарос кустарником и густым подлеском, превратясь в самый настоящий лес. Но, как известно, нет худа без добра — нынче тут нашли приют самые разные птицы. По всему лесу раздаются их голоса: славные русские певцы соловьи выводят  заливистые любовные трели, сине-красные красавцы фазаны вскрикивают металлическими тенорами, трещат белобокие сороки, непрестанно кукуют коричневые разбойницы кукушки, изредка клекочут серые охотники ястребы. А хор великого множества малых птах, которых и разглядеть-то мудрено, распевает так звонко, стройно и мелодично, что запросто можно заслушаться.

Нам, чтобы достичь намеченной цели, нужно свернуть с трассы на едва заметную колею, ведущую вглубь запущенного орешника. Осторожно пробравшись по ней среди лесных дебрей и свернув направо, упираемся в тупик — дальше на автомобиле проехать практически невозможно. Но дикие места потому и остаются дикими, что попасть в них можно лишь на своих двоих (ну разве что еще верхом на коне или на вертолете). Оставив машину здесь (в этих местах ее никто не тронет), направимся далее пешком. Пройдя вперед, мы вскоре попадем к первому из черемуховых островов. Уже загодя он извещает о себе удивительным, терпким и одновременно нежным ароматом. Еще пара десятков шагов, поворот неприметной тропинки, и перед нами вырастает шапка снежно-белого холма. На самом деле никакой возвышенности там нет, просто кусты черемухи сплелись, срослись в один высокий благоухающий остров! Обойдя пахучий, но колкий внутри живой взгорок (ветви черемухи довольно гибки, но руки об них исколоть можно запросто), мы окажемся в неглубокой длинной балке, поросшей по самому дну редким камышом. Вдоль ее берегов стеною стоят деревья — полвека назад насаженные здесь абрикосы; запахом розовых цветов они вносят свой вклад в изумительный благорастворенный воздух. Двинемся вдоль балочки, прямо по густой траве ее высокого левого берега. Через полторы сотни метров деревья раздвигаются в стороны, открывая обширную, вогнутую посредине, поляну. Вот тут-то и расположились гигантские острова черемухи в белокипенном цвету! Они высятся на гребне левого берега балочки-поляны будто два заснеженных пригорка, метров по двадцати-тридцати шириною каждый, соединенные таким же черемуховым перешейком. Вокруг них разбросаны мелкие белые островки. Вблизи можно разглядеть, что черемуха здесь растет двух видов:  махровая — ветки ее сплошь облеплены цветами, и самая обыкновенная, на которой цветки поменьше, да и сидят они пореже. Зато кусты обычной черемухи, те, что стоят по-отдельности, вымахивают в настоящие деревья, метров по четыре-пять высотою. Белоснежный архипелаг заливает все вокруг таким дивным ароматом, что невольно захватывает дух и начинает слегка кружиться голова!

Хорошо прилечь у подножия пахучих островов на мягкую зеленую травку, глядя в бесконечное голубое небо, где высоко-высоко кружат едва заметные с земли ласточки. Забыть на какое-то время обо всех проблемах и сложностях, досыта, вволю насладиться упоительным целебным воздухом. И как замечательно, что каждой весною, из года в год, с новыми силами пробуждается природа, вновь и вновь покрывая нежным белым цветом черемуховые острова!

 

ПРВ- 39

Главное, не терять надежду!

 

рассказ

        Первое сентября. Тепло, солнечно. Возле школы суета. Белые рубашки, блузочки, банты, букеты цветов. Первоклашки робко стоят в окружении родителей, бабушек, дедушек. Старшие школьники держатся небольшими группами.

          Нина Ивановна, классный руководитель шестого «А» подошла к своим ученикам.

        —  Здравствуйте, ребята. С праздником, вас. С началом учебного года!

Последовало ответное разноголосое приветствие. Кто-то  преподнёс цветы.

— Нина Ивановна и вас с праздником, — произнёс Вовка Круглов, — и на полном серьёзе добавил, — Наконец-то закончились каникулы, и мы снова пришли в любимую школу.

Ребята засмеялись. Улыбнулась и учительница.

— Как вы повзрослели, подросли! — отметила она.

 «Да, уж, подросли», — повторил про себя Кирилл Климов, посматривая в сторону одноклассниц, которые стояли чуть поодаль от мальчишек. Он увидел Ленку Назарову — соседку по парте. Они   с ней танцевали в паре в коллективе «Гармония». «Как же она вымахала! Выше всех девчонок в классе стала!», — недовольно подумал Кирилл.

  Она заметила его взгляд и подошла.

— Приветик, Кирюша!

— Ты что всё лето морковку ела, что ли?! — раздражённо спросил он, не ответив на её приветствие.

— А что такое?! Какой же ты не вежливый!

— Ну, привет, привет! Ты на голову от меня выше стала. Вот что! А как вдвоём танцевать будем?!

— Лизавета решит. А ты чего так подкачал? — снисходительно глядя на Кирилла сверху вниз спросила Ленка.

— Так уж получилось, — буркнул Кирилл.

Вскоре, ребят пригласили фотографироваться, а потом повели в класс.

Вечером Кирилл и Лена встретились в городском ДК, где проходили занятия танцевального коллектива «Гармония». Увидев их на танцполе, Елизавета Петровна — тренер по танцам или, как дети между собой её называли  — Лизавета, — воскликнула:

— Нет, нет! Вы не можете танцевать вместе! Ваша пара совсем не смотрится.

— Но как же быть?! — огорчился Кирилл, — ведь мы вместе готовили программу…

— Кирилл, ничего не поделаешь, будем искать тебе другую партнёршу. А Лена будет танцевать со Стасом, он подходит ей по росту.

— А я? Как же я?

— Даже не знаю что делать?! Посмотри, все наши девочки за лето выросли, все выше тебя… Лена, Стас, — тут же скомандовала Елизавета Петровна, — становитесь в пару, давайте начнём с танго…

Кирилл ушёл с танцпола и сел в зрительном зале в кресло. Он с завистью смотрел на Стаса с Ленкой. Ленка увлечённо танцевала с новым партнёром и крутила пируэты. Никто  не обращал внимания на Кирилла, и он потихоньку ушёл домой.

— Акселератки! Дылды! За уши вас тянули, что ли?! — сердито бормотал себе под нос рассерженный Кирилл и, размахивая сумкой со спортивной формой, быстро шёл по аллее к дому.

Кирилл занимался бальными танцами с пяти лет. Его привели родители в танцевальный  коллектив «Гармония», который был известен своими выступлениями не только в их небольшом городе, но и за его пределами. Елизавета Петровна возила своих юных танцоров на всевозможные соревнования и конкурсы по всей России. Кирилл танцевал с удовольствием,  они с Ленкой в прошлом году на областном конкурсе заняли четвёртое место. И теперь он готовил со своей партнёршей новую программу и вот…такой облом,... их пару развели.

Легкий сентябрьский ветерок ласкал разгорячённое быстрой ходьбой лицо мальчика. Сумерки синими тенями окутали двор. Кирилл немного замедлил шаг.  Домой идти не хотелось.  Страсти ещё не улеглись в его возмущённой душе. Хотелось с кем-нибудь поговорить. Во дворе никого не было. Он, было, направился к своему подъезду, но тут увидел, что на лавочке возле песочницы сидит девочка. «Кто такая?» — всматривался Кирилл в незнакомку. Он подошёл поближе.

— Привет! — сказал Кирилл.

Девочка подняла голову и снизу вверх печально посмотрела на него.

— Привет!— ответила она.

— Грустишь?!

— Да.

Кирилл достал из сумки бутылку с водой.

— Пить хочу, аж, в горле пересохло. А ты будешь?!

Он протянул девочке бутылку.

— Нет, спасибо, — отказалась она.

Кирилл сделал несколько глотков.

— А ты, почему грустишь?  

Девочка молчала, а он, не дожидаясь ответа, присел на край песочницы и стал быстро говорить.

 — Вот у меня — беда! Ты понимаешь, я занимаюсь бальными танцами, танцевал с Ленкой, а она теперь со Стасом! Видите ли, я маленького роста! А она за лето выросла, от меня на голову выше стала!.. Да ну их! Обойдусь! Только ты понимаешь, как это сложно…Мы же с Ленкой с шести лет вместе тренируемся. Другой партнёрши пока у меня нет. Все по парам,.. — сказал мальчик и посмотрел на незнакомку.

Она слушала его внимательно и заинтересованно. В глазах уже не было печали. Её русые волнистые волосы, собранные на затылке в длинный хвост, красивыми локонами ложились на плечи. «А она симпатичная!», — отметил Кирилл.

— Я тебя очень даже понимаю, — тихо сказала девочка.

Эта фраза ободрила Кирилла, и он принялся рассказывать об их коллективе, о том, что его мечта — участие в международных соревнованиях…

— Ты не расстраивайся. Найдут тебе партнёршу. Всё у тебя будет хорошо.

Но эти слова не успокоили Кирилла.

— Да, ты знаешь, сколько в паре надо танцевать, чтобы что-то стало получаться?! Лизавета за малейшую оплошность отстраняет от соревнований! Да что об этом говорить! Всё. Пошёл я.

Кирилл резко поднялся, и быстро пошёл домой. «Что это я с ней разоткровенничался?!» — с досадой подумал он.

— Ты, главное, не теряй надежду! — крикнула ему вдогонку незнакомка.

Он обернулся и помахал ей рукой.

Неделю занятий танцами Кирилл пропустил. Просто разминаться у станка, а потом смотреть, как другие пары танцуют, он не хотел. Но в воскресенье утром Елизавета Петровна позвонила ему.

— Кирилл, партнёрша у тебя есть. Приходи!

Мальчик обрадовался и вечером был в ДК, но оказалось, что танцевать он будет со Светой — её партнёр Данила Гусаков, заболел воспалением лёгких.

— Месяц или два потанцуете, пока Данила не выздоровеет, — сказала Лизавета, — А потом видно будет…

Кирилл согласился. А что делать? Если не тренироваться — теряешь навыки. Но со Светой он танцевал без особого интереса — знал, что они вместе будут недолго. И с сожалением сознавал, что участвовать в соревнованиях ему не придётся. 

С грустными мыслями вышел Кирилл из ДК. Вечер был прохладным. Осень уже давала о себе знать. Жёлтые и красные листья дружно облетали с деревьев и пёстрым ковром устилали аллею. Но мальчик шёл расстроенный и ничего не замечал вокруг.

Подойдя к своему подъезду, Кирилл оглянулся на детскую площадку, — как и неделю назад, на лавочке возле песочницы сидела та девочка. Он часто вспоминал о ней и, проходя по двору, поглядывал в сторону детской площадки, но её там не было и  не было… И вот, наконец, она появилась.

Кирилл подошёл к ней.

— Привет.

— Привет, — ответила она и улыбнулась.

— Тебя давно не было, — тепло произнёс он, и тоже улыбнулся.

— Да. Я не выходила какое-то время гулять.

— Меня Кирилл зовут, а тебя?

— Вика.

— Ну, вот и познакомились, а то я тебе наговорил тогда всего и даже не узнал твоё имя.

— Да ничего.

— А ты в этом доме живёшь?

— Да.

— И я тоже, но тебя раньше никогда не видел.

— Мы в прошлом месяце переехали сюда.

— А…

Помолчали.

— Ну, как у тебя дела? Нашёл ли ты себе партнёршу? — с интересом спросила Вика.

— Пока нет, — грустно произнёс Кирилл и добавил, — Скорее всего, на соревнования я не попаду…

— Ты не расстраивайся так, главное этого желать, не опускать руки, всё сбудется, если этого очень хочешь.

— Но ведь, сколько времени на тренировки потрачено впустую!

— Это всё мелочи!

— Тебе этого не понять, — убеждённо ответил Кирилл.

— Ну почему же…

 -Потому что, легко сидеть и рассуждать «мелочи, не расстраивайся», — передразнил он Вику, — а сама попробовала бы, —  почему-то стал злиться Кирилл.

Вика замолчала и, опустив голову, тяжело вздохнула.

Она была одета в тёплую куртку и брючки, но, несмотря на это, Кирилл заметил, что она дрожит, или нет, может ему показалось, что она сдерживает рыдания. Да и лицо её стало грустным…

— Вика, Вика, — послышался чей-то голос.

Из машины, которая затормозила возле дома, вышёл мужчина и направился к детской площадке. Он подошёл к ним, окинул взглядом Кирилла, и обратился к девочке.

— Всё в порядке, Вика?!

— Да. Папа, познакомься, это — Кирилл.

— Очень приятно, — кивнул ему отец Вики,  — Николай Александрович. Доченька, ну, что — домой?!

— Папа, я ещё немножко посижу. А ты, Кирилл, иди домой, — сказала она мальчику, — Курточка у тебя  тоненькая, замёрз, наверное…

Это было действительно так. Кирилл ощутил осенний холод. Но то, что она отправляет его, задело. «Сам решу, когда мне домой идти, что это она командует? Подумаешь, замёрз, да что я девчонка что ли!» — подумал он. Кирилл, не показав свою  обиду, попрощался и пошёл к своему подъезду. Он уже открыл входную дверь и собирался войти, но что-то остановило его. Он оглянулся, и увидел, как отец Вики несёт её на руках.

— Ничего не понимаю,.. — растерянно произнёс Кирилл.

Мальчик заметил, как Николай Александрович, держа дочь, неловко пытается нажимать на кнопки кодового замка входной двери в соседний подъезд. И тогда, Кирилл подбежал к ним.

— Николай Александрович, я помогу, я знаю код. — Он нажал известные ему кнопки.

— Спасибо, Кирилл.

Они вошли в подъезд.

— А что случилось?! Вика, что с тобой?! — с тревогой в голосе спросил мальчик.

Он не в силах был просто так уйти, не узнав, что же с ней случилось. Она помолчала, потом взглянула на Кирилла и тихо сказала:

—  С брусьев сорвалась,.. весной на соревнованиях…

— Она же у нас спортсменка, чемпионка области по спортивной гимнастике, а теперь вот на руках ношу чемпионку…травма позвоночника,.. но мы надеемся, врачи обещали, что поправится, встанет на ноги, сказал отец, поднимая по лестнице свою дорогую ношу.

— Я обязательно поправлюсь, — твёрдо сказала Вика, — я знаю, что всё у меня будет хорошо, да папа?...

— Конечно, доченька!

Кирилл шёл за ними до самой квартиры и всё смотрел на эту девочку, которая поддерживала и подбадривала его в трудную для него, как ему  казалось, минуту, а сама…

С этого дня Кирилл стал частым гостем в доме у Вики. Он приходил к ней сразу после школы, помогал с уроками, вечерами они сидели на улице, он рассказывал ей о своих занятиях танцами. Танцевал он всё ещё со Светой. Её постоянный партнёр — Данила выздоровел и скоро должен был придти на занятия, и тогда Кирилл снова останется один. Но это не важно, это уже не огорчало его.

Главное, чтобы Вика поправилась. Ему так нравилась эта девочка. Она была весёлой, доброй и открытой. Они много разговаривали. Ни с одной девчонкой Кириллу не было так легко и интересно. У них столько общего, она так же как он, любит соревнования, азарт, стремление к победе. Да, они говорили об этом не в прошедшем времени. Его восхищали её упорство и стойкость. Всё ещё у неё будет, она в это верила, и Кириллу передалась её уверенность. Именно дух победы вселял в неё надежду и не давал поселиться в душе  унынию. Она победит! Обязательно победит свой недуг. Ведь её имя Вика, Виктория! Что в переводе с латинского означает — победа!

И она победила! Уже через полгода она потихоньку ходила. Но врачи единогласно заявили, что в большой спорт она уже не вернётся — серьёзных нагрузок ей не выдержать. Но девочка продолжала надеяться, что она и дальше будет заниматься гимнастикой.

И тогда Кирилл неожиданно предложил Вике…танцевать.

— Вика, это ведь тоже спорт, но не с такими тяжёлыми нагрузками как в  гимнастике. Будем танцевать с тобой в паре! Ты справишься и, тебе понравится, а я помогу,  — много раз убеждал он девочку.

В конце концов, Вика согласилась. И они начали заниматься. Кирилл приходил к ней и, освободив в большой гостиной от кресел и стульев середину комнаты, они устраивали танцпол. С азов показывал ей Кирилл всевозможные танцевальные «па». Но как легко ему было с ней! Стройная, гибкая с отличной растяжкой, она быстро всё усваивала. Хорошо чувствовала музыку, и ту программу, что другие учили годы, Вика освоила за три месяца. Теперь осталось только отшлифовать основной танец.

Через год они пришли в «Гармонию».

Лизавету удивила просьба Кирилла оценить способности Вики.

— Кирилл, но ведь она никогда не танцевала, а то, что она спортсменка ещё ни о чём не говорит…

— Я прошу, посмотрите наш танец! — не сдавался Кирилл.

— Какой ваш танец?!

— Тот, что мы подготовили на соревнование…

— ???

Заиграла знакомая музыка, музыка от которой у Кирилла слегка кружилась голова, которая превращала их танец в нечто большее, чем просто танец. В этом танце был смысл прожитого года — года упорных тренировок, удач, невезений, находок, радости, огорчений и успеха.

Танцпол ярко освещён. Льётся музыка и словно два нежных лебедя скользят по голубой глади…Немногочисленные зрители в зале затаили дыхание. Их внимание было сосредоточено на двух юных существах: на хрупкой девочке в белом воздушном платье и стройном мальчике в строгом костюме. Недоумённый взгляд Лизаветы сменился откровенным восхищением.

Когда смолкла музыка, она подошла к Кириллу с Викой и со слезами на глазах обняла их.

— Не ожидала… Когда же вы успели так подготовиться?! Молодцы!! — и тут же строго добавила, — Только попрошу не расслабляться! Работать ещё есть над чем… Соревнования через три месяца.

С международных соревнований Вика с Кириллом привезли свои первые призы победителей…

 

 

ПРВ-41

Новелла.

 

Письмо.

 

   Здравствуй, мой хороший! Возможно, ты и не подозреваешь, что подарил мне не только свою любовь, но и целый мир…

   Помнишь, как на берегу реки глубокая ночь накрыла своей чёрной шапкой землю? Было так тихо, что слышалось: тёплый  дым от догоравших дров в костре трогал доверчивые листья деревьев. Мы, обнявшись, стояли у воды и не могли налюбоваться желтоглазой луной, которая, казалось, наблюдала за нами так же, как и мы  за ней. Такой  удивительно внимательной луны почти никогда не увидишь в городе. Лунная дорожка на  серебристой воде так и манила к себе.  Тонкий  запах от  кустов  распустившейся  сирени кружил голову.

      Потом, взявшись за руки, мы медленно  пошли вдоль степной дороги.

     - Смотри, смотри! - радостно, как ребёнок, говорил мне ты, показывая на небо.

   Над нашими головами - россыпь несметных сокровищ. Казалось, чья-то щедрая рука разбросала драгоценные камни. Так высоко - не достанешь!

Плеск волн да развесёлый писк комаров нарушали тишину.

 А мы - под пристальным взглядом луны. От этого взгляда звёзды срывались с неба и, обретя долгожданную свободу, уносились за горизонт. А может, это были не звёзды, а межпланетные корабли? Лёгкий ветерок бегал по дороге, убаюкивая травы, их душистый аромат, словно сон успокоенной земли, поднимался вверх.

 А в вышине запахи лета сливались в еле заметную бело-прозрачную речку, которая, перечеркнув небосвод на две части, разлилась Млечным Путём.

  Силуэты уснувших деревьев темнели призраками на горизонте, который едва был различим. Мурашки пробегали по спине. Казалось, ступи вперёд шаг - и я, беспомощная, окажусь одна во всей Вселенной.  

 Но рядом был ты, Рыцарь этой волшебной ночи.

Оглушённая  величественностью Вселенной, я стояла рядом с тобой, и слёзы катились по моим щекам. Это были слёзы счастья. Но ты их не видел: ты нежно обнимал меня за плечи.

Алёна.