ООО «Союз писателей России»

Ростовское региональное отделение
Донская областная писательская организация (основана в 1923 г.)

Сергей Волошин. Свинцовый цветок удачи (рассказ)

13:45:39 07/12/2019

Свинцовый цветок удачи

 

Симон проснулся на рассвете, и никак не мог отогнать от себя сверлящее беспокойство, которое наращивало свои обороты, становясь почти животным, напоминающим хищника, спрятавшегося в высокой траве и готовящегося к смертельному прыжку. Хуже было осознание того, что ты знаешь, что убийца сейчас совершит свой смертельный прыжок, отпружинив от поверхности и изогнув свое тело в полете. Но всюду такая высокая трава, а хищник так хорошо прячется, что ты всегда не готов.

Симону было немногим за шестьдесят, и он прекрасно осознавал, что в этом месте он и ляжет в холодную мартовскую землю, вместе с другими своими братьями. Это было неизбежно, и его инстинкты подсказывали, что это случится именно сегодня. Либо он погибнет от изнурительных работ, которые убивают даже самый выносливых и крепких молодых людей, сделав полную выжимку их сил во благо бесконечного круговорота геноцида и несправедливости, либо он ляжет здесь от голода, который уже давно не оставил практически никакой надежды на выживание. Только маленький уголек, едва заметная искорка надежды тлела где-то очень глубоко, не позволяя всецело поддаться отчаянию. Еще он может получить щедрый заряд свинца в голову, что здесь совершенно не является какой-то редкостью, и он знал, что в виду его возраста такой исход для него наиболее вероятен. Мир вокруг как будто взбесился. Все эти люди, которые считают себя людьми только по праву цвета глаз, родословной и, конечно же, оружия в последние месяцы начали как-то уж сильно суетиться. В «душ» больше никто не ходил, а печи работали с утроенной силой, как будто они ждали чего-то, что может сотворить то же самое с ними. Это напоминало ярость загнанного в ловушку волка, который лишен возможности маневра и сил, но напоследок грызет всех вокруг с утроенной силой, чтобы оставить после себя лишь кровавую опустошенную землю, прихватив с собой как можно больше жизней.

Симон никак не мог избавиться от этого беспокойства, он старался отогнать от себя все дурные мысли, но единственное, что было в его власти это способность пропустить это беспокойство сквозь себя, прислушиваясь к биению собственного вымотанного сердца. Он вспоминал свою былую жизнь, как торговал старыми потрепанными книгами, как его дочь Ева помогала ему вести дела, а затем и внучка Анна. Дела шли не очень хорошо, но им хватало на жизнь, пусть иногда и приходилось продавать что-то из собственных «богатств». Евы не стало в прошлом году, в декабре, на католическое рождество, когда нацисты очень щедро решили раздавать свои свинцовые подарки. Он не знал, почему именно ее, что такого с ней произошло, что она не смогла больше работать, оттягивая тем самым свою смерть, но, увы, это рождество она встретила не в кругу семьи, а во рву с телами - обтянутыми кожей скелетами своего народа. О судьбе Анна Симон не знал, и лишь надеялся, что внучка сможет все же вынести весь этот ад, что она не попадет под истребление, потому что с детьми обычно поступали абсолютно так же, как и со стариками. Он горячо любил ее. Симон вспоминал, как она делала свои первые шаги и как падала все время, как он подхватывал ее, как она любила сидеть у него на коленках , представляя, что сидит на высоком утесе, как он учил ее счету и письму, как рассказывал ей сказки перед сном и еще небылицы во время работы в лавке: «Вот, Аня, видишь эту женщину? А ты знаешь, что она приходила сюда когда-то со своим отцом – он был самым настоящим героем войны, летал на самолете, у которого в небе однажды отвалились крылья. Он рухнул на землю, как раз туда, где был бой с французами. Представляешь, он выжил, лишился ног, но превозмогая боль, помог многим раненым на поле боя. Уважай эту фрау. У нее в жилах течет кровь героев!». Увы, но именно эта фрау и привела в их лавку нацистов. Ох, как он был неправ, как неправ.

В Треблинке рассвело, хотя грязь и серость едва ли позволяли назвать восход холодного солнца рассветом. Симон услышал первые утренние голоса и шаги, чей звук становился все ближе и ближе, так неумолимо и уверено. А ведь он, Симон Гликблюм* был честным человеком, он уважал своих покупателей, он играл и шутил с их детьми, а сейчас он заперт в этом месте, как животное. Он был заперт за колючей проволокой, под дулами автоматов, винтовок и пистолетов, разуверившись в человечности, справедливости и Боге, который, как ему казалось, отвернулся от его народа. А ведь все, чего он хотел – это простое человеческое счастье, радость от занятий собственным делом и гордость за своих детей и внуков, искренние чувства от воспитания, наставления их. Он надеялся, что внуков будет больше, дай Бог, чтобы выжила хотя бы Анна, все остальное уже было совершенно неважно. Он просто хотел дожить свой век спокойно, с любовью, делясь с другими своим опытом и теплотой, но теперь все кончено. Они идут за ним… они идут. Симон это точно знал, ощущая опасность подкожно, каким-то невообразимым и никому неведомым образом.

Его вытолкали наружу, и низкое солнце врезалось в его увлажненные глаза подобно шрапнели. В воздухе повисла как ни странно приятная освежающая прохлада, а люди вокруг казались ему почти родными, хотя он был ненавидим каждым из них. Сегодня в его сердце нет места ненависти, да и времени на нее больше не осталось.

Его повели вдоль серой холодной стены и Симон ощущал весь этот ледяной холод упирающегося в спину металла, что вынуждал его двигаться вперед, ударяя прямо в выступающий из кожи позвоночник. Его вывели к насыпи, под которой развезлась пожирающая адская пасть, как будто пережевывающая всех, кто в нее попадает. На насыпи стоял немец, которому как кажется, было в радость все происходящее и количество тел в яме, будто создавало вокруг него ореол удовлетворенности и гордости за себя и собственный народ. Симон наблюдал издалека, как этот довольный собой психопат с легкостью нажимает на спусковой крючок своего пистолета, и казалось Симону, что в этот самый миг на Земле существует два Солнца – то, которое в небе и то, что озаряет лицо палача.

Так, что же такое смерть? Есть ли что-то за этой непостижимой уму гранью? Очень скоро он это узнает, увидит воочию, или там вовсе тьма и всепоглощающее ничто, подобное этой братской могиле? Скоро он все узнает.

Симон упал от удара в спину, и от падения на камни на его руках проступила кровь. Последняя кровь должно быть в его жизни. Тогда же он ощутил тупую боль во всем теле, его били ногами по животу и груди, а прикладом пытались раздробить его хрупкие позвонки, да так, что он слышал их хруст. После, его схватили за волосы и поволокли в сторону насыпи, заставляя встать на ноги. О, как угрожающе звучал этот голос, и будто сам их язык был создан для устрашения и брани. Он поднялся и похромал вперед, едва переставляя ноги, которые заплетались от боли и бессилия. Но все равно. Уже все равно и боль эта не имела никакого значения. Собрав все силы и, выдохнув, он взобрался на холм - на свою Голгофу. Он был уже совсем близко.

Выстрел прозвучал, с такой силой, что казалось Симону будто сами небеса разверзлись. Еще один из Сынов Израилевых рухнул, как подкошенный на дно огромной братской могилы. Следующим станет он. Старый еврей наполнил легкие до краев, осознавая, что все равно не сможет вдоволь надышаться. В воздухе стоял запах сажи, пороха и разлагающихся тел. Его взгляд скользнул по людям, выискивая в них хоть что-то похожее на человеческие лица. Но видел он лишь то, что одни возвышаются над другими. У его народа кости выпирают так, как будто они давным-давно уже мертвы, но по какой-то необъяснимой причине не понимают этого. И он был таким же, только вот скоро он все поймет. В их взглядах уже давно смешались скорбь и пустота, и зелье это было страшно и ядовито. Симон и представить не мог раньше таких обреченных и опустошенных глаз. Он не мог представить, что кто-то действительно может довести до такого людей и при этом спасть спокойно ночами в своих теплых кроватях, ведя некий подсчет убитых, представляя статистику перед сном своим женам. Такие люди, которые горды и наверняка перед тем, как поцеловать своих милых деток на ночь хвалятся сверх результатами: «Дорогая, я сегодня убил сто человек, что на двадцать больше, чем требовалось. Если так пойдет дальше, меня повысят» - конечно же, так многие из этих говорили, а жены отвечали им: «Любимый, какой ты у меня сильный, целеустремленный. Завтра постарайся убить сто пятьдесят».

Те, другие, кого видел Симон были абсолютно убеждены в своем превосходстве и богоизбранности, они считали, что сами небеса вверили им право истреблять, даровав им высшее положение по рождению. Это тоже были уже не люди. Среди всех лишь мертвые хотя бы отдаленно походили на настоящих людей, и ему начинало казаться, что сейчас сама человечность даруется лишь через смерть.

Симон встал напротив немца, встретившись глазами со своей скорой смертью, прищур которой был исполнен предвзятости, ненависти и презрения на нацистском лице. В тот же миг палача кто-то окликнул: «Ганс, ты просто неотразим в своей беспощадности! Встань в позу, мы сейчас снимем это для видео хроники. Пусть эти нелюди сдохнут все!». Говоривший это через мгновение выстрелил в голову еврею лет восьмидесяти.

Ганс навел пистолет на Симона. Интересно, почем не винтовка, не автомат, а пистолет? Похоже, они настолько стали беспощадны, что получают эстетическое наслаждение от того, что смотрят своим жертвам в глаза, стреляя почти в упор в их головы. В глазах палача читалось превосходство, осененное предвкушением скорой расправы, и казалось, будто нацист смаковал эти секунды перед выстрелом. Он действительно верил в то, что таким образом очищает мир от зла. Наверно и дети у него есть. Симон заметил на пальце кольцо. Еврей отвел взгляд, чтобы напоследок, хоть ненадолго насладиться этим миром, пусть таким злым, грязным и несправедливым, но все-таки миром, запомнить это место, пусть и было оно самым жутким из всех мест на Земле. Тогда же он увидел ее – Анну – его внучку двенадцати лет. Она бежала со всех ног, глядя на своего дедушку и кричала: «Я отменяю приказ! Я отменяю приказ!». Она повторяла это так уверенно, что даже Ганс на миг отвел от него взгляд. Анне повезло. Она выжила. Ее приютил один из немногих добрых нацистов, скрыв ее происхождение от других. Так она стала его дочерью, которая все равно не смогла ничего отменить. Но у нее хотя бы появился шанс.

А дальше все провалилось в черноту и тишину, которые, как будто, вывернулись наизнанку и пропитали собой все и вся. Больше не было ничего кроме бесконечной всепоглощающей тишины и темноты, которая тоже постепенно сходила на нет, ведь даже тьма и тишина не вечны. Тьма становилась все меньше и неразборчивей, ужимаясь все быстрей и закручиваясь, стремясь, стать точкой, которой суждено исчезнуть. Тишина тоже теряла свою силу и смысл. Они уходили вместе, не оставляя за собой и следа, вообще ничего не оставляя. Вскоре закончились даже они.

*Гликблюм — от (нем) глик — удача и (нем) блюм — цветок


Владимир Морж
01:50:15 13/12/2019

Есть, однако, правила

"это уже мое предпочтение, думаю, что имею право."
Так можно далеко зайти, например, право автора писать "жышы". :)
http://gramota.ru/forum/klass/109512
Есть одно правило: не поминай имя Господа всуе. Надо просто отличать случаи, когда Бог - имя собственное, а когда - нет.
Сергей Волошин
14:46:39 12/12/2019

Елене

Спасибо за отзыв. Все ждал, когда кто-нибудь прочитает мой такой прозаический эксперимент))
"Добрый нацист" - не совсем понимаю. коммунисты могли быть добрыми же. Нацизм - это система и человек, либо в этой системе, либо репрессирован, как и в случае с коммунистом.
В концлагерях бывали нацисты, которые не считали происходящее нормой и в принципе их можно назвать "добрыми нацистами".
В истории также есть словосочетание "добрый нацист", применительно, скажем, к Альберту Шпееру, который вообще был близким другом Гитлера, но благодаря тому, что он эксплуатировал детей и тысячи евреев на производствах, строительстве, они избежали смерти в концлагерях.
Конечно личность Шпеера не такая уж и однозначная, т.к. сравнительно недавно открылись новые не очень лицеприятные факты, но как пример употребления словосочетания "добрый нацист" в международном историческом контексте имеется.
Сергей Волошин
14:39:54 12/12/2019

Владимиру

Спасибо за отзыв, с многими замечаниями согласен
1) Да, нужно переработать.
2) Впервые слышу. Знаю много евреев и читал письма евреев того времени. Думаю, что если кто-то и не говорит Бог, то это не поголовно. На всякий случай еще углублюсь в этот вопрос.
3) по правилам, возможно и следует писать с маленькой буквы, но Бог - это имя и не абы какое и мне кажется это правило ооооочень странным, так что это уже мое предпочтение, думаю, что имею право.
4) Солнце одновременно и светило и его лучи, лучи - шрапнель. Здесь все логично.
5) Да, опечатка. "спать" конечно же.
6) Симон не знал о судьбе Анны, потому об этом говорит автор. Да, тут нужно сделать более плавный переход или изменить структуру
7) Да, опечатка должно быть "почему" а не "почем"
8) А вот тут не согласен. Иной раз люди и с двумя пулевыми в голову выживают какое-то время будучи в сознании и умирают позже, если вообще умирают (зависит от калибра, пораженного отдела мозга и пр). Так что сознание вполне может уходить постепенно, как бы ломаясь.
Многие даже исторические личности умирали часами и сутками после ранений в голову (Кеннеди умер через несколько часов (хотя пуля была от винтовки), Линкольн умирал сутки и т.д. Так что вопрос неоднозначный. Это далеко не всегда мгновенная смерть плюс, что нам неизвестно доподлинно, что именно человек воспринимает в последние секунды, так что вполне себе может быть пространство для допущения.
Елена Арент
01:19:26 11/12/2019

Сергей, спасибо за тему, выбранную тобой для рассказа. Согласна с Владимиром в том, что тема эта сложна и в том, что ты с ней все таки справился. Владимир перечислил те же "огрехи" в тексте, что и мне бросились в глаза.
Хочу добавить от себя: довольно странным показалось словосочетание "добрый нацист".
И все же рассказ получился, на мой взгляд.
Владимир Морж
22:59:07 10/12/2019

Ага! Перешёл на прозу!

Рассказ получился. Поздравляю. Тема выбрана очень сложная, но справился!
Мелочи:
1. "сверлящее беспокойство, которое наращивало свои обороты, становясь почти животным, напоминающим хищника, спрятавшегося в высокой траве и готовящегося к смертельному прыжку." - это странно: нечто наращивает обороты (как дрель) и становится... животным. Явный перебор с образностью. Дрель надо убирать.
2. "разуверившись в человечности, справедливости и Боге" - евреи никогда не произносят имя Бога, здесь следует писать "Б*га".
3. "дай Бог, чтобы выжила хотя бы Анна" - а тут имя не собственное, устойчивый речевой оборот, поэтому надо писать "бог".
4. " низкое солнце врезалось в его увлажненные глаза подобно шрапнели" - т.е солнце тут - один из элементов шрапнели? И что тогда собственно снаряд, который рассыпался на шрапнель?
5. "и при этом спасть спокойно ночами" - в смысле "спать"?
6. "Она выжила. Ее приютил один из немногих добрых нацистов", но выше было сказано: "О судьбе Анна Симон не знал". Так откуда перед смертью он узнал о судьбе внучки? да ещё и такой удивительной? Похоже, в действие, которое велось от имени героя, так неуклюже влез автор.
7. "Интересно, почем не винтовка" - в смысле "почему"?
8. "А дальше все провалилось в черноту и тишину..." Фашист стрельнул в голову в упор, а сознание меркнет уж очень постепенно, целый абзац. Опять автор нарисовал "красивости"? Автора нужно из текста решительно изгнать! А если важно оставлять динамическое ощущение смерти, то фашист должен или не стрелять в голову, или промазать.

ООО «Союз писателей России»

ООО «Союз писателей России» Ростовское региональное отделение.

Все права защищены.

Использование опубликованных текстов возможно только с разрешения авторов.

Контакты: