Геннадий Селигенин 

Далёкое –  близкое

 ДВЕ  СПИЧКИ 

                                  Жизнь слишком коротка,  чтобы быть несчастным.
   Даниил Гранин

     Он кладет ладони на исписанные листы и какое-то время смотрит поверх моей головы. Я понимаю: сейчас всё и решится… Достаёт из выдвижного ящика стола коробок спичек, двумя чиркает по шершавому торцу.

     – Вот, смотрите, горят обе… Но… одна гаснет, а вторая продолжает гореть… Понимаете, о чём я?

     Пытаюсь понять.

     – Зарисовка ваша… Одним словом, можно и такую публиковать. Однако… – осторожно заворачивает горелые спички в восьмушку бумаги «Для заметок» и опускает в урну. – То, что и как вы изобразили, вызывает к её героям жалость. В данном варианте – совсем уж... Или не согласны?.. На мой взгляд, одно то, что ребята учатся в университете и учатся успешно достойно других чувств… Как вы считаете?..     

     Я прохожу практику в отделе науки и очерка Иосифа Михайловича Юдовича, в главной газете области – в «Молоте». Его почётные «прихожане» – Анатолий Вениаминович Калинин, Виталий Александрович Закруткин, Пётр Васильевич Лебеденко, профессора, доценты… Они здороваются со мной за руку, как с ровней. Да и сам Иосиф Михайлович.... Не поучает, а рассуждает и разговаривает со мной, как с человеком, который имеет право возразить или даже подсказать нечто достойное.

     Наконец, окончательно доходит: и этот, второй вариант моего опуса, забракован. А у меня осталась всего неделя практики. И я должен ещё собрать материал для трёх информаций, репортажа, интервью... При том – успеть опубликовать…

     Мысленно прощаюсь с университетом… До этого были вечерняя  школа, завод, новостройки Сталинграда, работа грузчиком, кочегаром паровоза, токарем, плотником, молотобойцем, написанная повесть о пребывании немцев в нашем хуторе, их «делах», поступление в Воронежский сельхозинститут и побег из него (о чём, годы спустя, не раз пожалею). Одно утешает: мама с отцом моё возвращение в родные пенаты примут с немалой радостью, как возвращение  блудного сына…

     – Попробуйте ещё. Подумайте. Присмотритесь повнимательнее к ребятам, к их быту, к близкому окружению... У вас обязательно получится, –   смотрю в глаза Иосифа Михайловича. Они спокойные. В уголках губ – лёгкая подбадривающая улыбка… Ну, в общем-то пустословием мой интеллигентный наставник вроде бы не грешил…

     …Обучал газетным жанрам в университете Яков Романович Симкин. Он обнаружил, что моя опубликованная  в «Молоте» зарисовка являет собой роскошный букет всех газетных жанров. И поставил зачет... Великодушный человек. С чувством юмора.  А под «букетом», видимо,  разумел те жанры,  на которые у меня не хватило времени…

     …Подводя некоторые итоги своего бытия, перебирал и обновлял свой архив. И вдруг обнаружил пожелтелую газетную вырезку с той, великой давности, зарисовкой. Прочёл и раз, и два…  Невольно подумалось: пожалуй, это лучшее из журналистского, что «натворил» за свою жизнь...  

     …Они обретались вдвоём, в комнате университетского общежития. В зачётках «отл» превалировало над «хор»… На прощание декламировали  поэму «Евгений Онегин»: то поочередно, то дуэтом, то грустно, то забавно, артистично разводя руками и расхаживая по комнате… Как бы являясь то авторами поэмы, то её действующими лицами…

      Теми моими героями ученической зарисовки были слепые студенты – историк Виктор Д. и физматовец  Саша Б. И все эти годы я знал: они  идут где-то рядом, обок. Это помогало и мне по жизни…

     В отличие от иных зрячих они не стенали на крутых поворотах. А звание  Ч е л о в е к  продолжали нести по тем же колдобинам, что и я…

    В опубликованной  зарисовке я не сказал, что ребята были незрячие.

                                                                                                 Геннадий Селигенин