«Уступи мне, скворец, уголок»

(К 115-летию Николая Заболоцкого)

Татьяна Мажорина

Уступи мне, скворец, уголок,
Посели меня в старом скворешнике.
Отдаю тебе душу в залог
За твои голубые подснежники.

И свистит и бормочет весна.
По колено затоплены тополи.
Пробуждаются клёны от сна,
Чтоб, как бабочки, листья захлопали.

            Удивительно искреннее, волнующее стихотворение, написанное Николаем Заболоцким весной 1946 года в Переделкино. Позади несколько лет лагерей... Наконец, получено разрешение на проживание в столице. Он на даче у друга Василия Ильенкова – писателя, приютившего на тот момент семью репрессированного. Пробуждение весны, равно как и ощущение долгожданной свободы, вскружили голову Николаю Алексеевичу, вселили надежду на начало нового жизненного периода – светлого, радостного, позитивного, ради которого – и «душу в залог» не жалко:

Начинай серенаду, скворец!
Сквозь литавры и бубны истории
Ты — наш первый весенний певец
Из берёзовой консерватории.

            Ярко. Ёмко. Жизнеутверждающе. Но, несмотря на мощный душевный порыв, чувствуется некая осмотрительность человека, много, очень много испытавшего в жизни, не желавшего ещё раз угодить под карающий маховик истории:

Я и сам бы стараться горазд,
Да шепнула мне бабочка-странница:
«Кто бывает весною горласт,
Тот без голоса к лету останется».

            И всё же Заболоцкий призывает душу подняться выше, над садами весенними: «Повернись к мирозданью лицом, голубые подснежники чествуя». Меня поразила такая чистая, возвышенная любовь и восторженность природой, практически полное погружение и растворение в ней после немыслимо тяжёлых тюремных лет.

В этот же год было написано одно из самых трагических стихотворений о войне «В этой роще берёзовой», построенном на антитезе (резком контрасте) добра и зла: мирной берёзовой рощи, «где колеблется розовый немигающий утренний свет», и смерти, когда от ядерного взрыва «содрогаются атомы, белым вихрем взметая дома, как безумные мельницы, машут вóйны крылами вокруг». Символом мира здесь является иволга, поющая неприметную светлую песню жизни. Лирический герой – прохожий с солдатским мешком на плече, отождествляет её с верной подругой, провожающей воина в бой. Не услышав её голоса после катастрофы, он, сквозь гарь и дым, в волнении вглядывается в руины:

Где ж ты, иволга, леса отшельница?
Что ты смолкла, мой друг?

Окружённая взрывами,
Над рекой, где чернеет камыш,
Ты летишь над обрывами,
Над руинами смерти летишь.
Молчаливая странница,
Ты меня провожаешь на бой,
И смертельное облако тянется
Над твоей головой.

За великими реками
Встанет солнце, и в утренней мгле
С опалёнными веками
Припаду я, убитый, к земле.
Крикнув бешеным вороном,
Весь дрожа, замолчит пулемёт.
И тогда в моем сердце разорванном
Голос твой запоёт.

Солдат сам себе предрекает смерть, но смерть как искупительную жертву во имя победы, во имя мира, «во имя жизни на земле».

И над рощей берёзовой,
Над берёзовой рощей моей,
Где лавиною розовой
Льются листья с высоких ветвей,
Где под каплей божественной
Холодеет кусочек цветка,—
Встанет утро победы торжественной
На века.

Ничуть не меньше тронуло душу стихотворение «Журавли», написанное автором двумя годами позже. Сюжет не нов (дичь – охотник), но то, как раскрывает автор его читателю, безусловно, заставляет сопереживать случившееся. Журавлиный клин летит «к берегам отеческой земли»:
 

Вытянув серебряные крылья
Через весь широкий небосвод,
Вёл вожак в долину изобилья
Свой немногочисленный народ.

Но когда под крыльями блеснуло
Озеро, прозрачное насквозь,
Чёрное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось.

            Напряжение на пределе. Понятно – не уйти гордому и сильному вожаку от коварной пули. Сразу пробегает мысль, а что будет с остальными? Осиротевшие стаи зачастую распадаются, многие птицы вообще погибают. Не так ли происходит и с людьми? Поверженный вожак ассоциируется с лидером, за которым идёт народ. Далеко не всегда находится сильная личность, способная в критической ситуации взять на себя ответственность и повести массы за собой, преодолевая все мыслимые и немыслимые препятствия:

Луч огня ударил в сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.

Два крыла, как два огромных горя,
Обняли холодную волну,

И, рыданью горестному вторя,
Журавли рванулись в вышину.

            «Частица дивного величья» – удивительной силы метафора, глубинная философия. По силе эмоционального воздействия не уступает и сравнение: Два крыла, как два огромных горя, óбняли холодную волну». Что интересно, автор даёт возможность птицам подняться в небо, «рыданью горестному вторя», наделяя их чувствами, на которые способен человек.
 

Гордый дух, высокое стремленье,
Волю непреклонную к борьбе —
Всё, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе.

А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно,

И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.

            Жизнь быстротечна, но всё-таки продолжается, поскольку молодость перенимает опыт старшего поколения, а заря достойно провожает гордого вожака, образовав над ним «золотого зарева пятно».Все стихи 1946 – 1948 годов смело можно отнести к шедеврам лирики Заболоцкого, которые вошли в третий авторский сборник. В них чувствуется довольно зрелый поэт, хорошо знающий цену каждому слову, умеющий увлечь им и которому есть что сказать читателю.  Но выстраданные, проникновенные, берущие за душу стихи пришли не сами собой, а в процессе неустанной работы и по мере накопления жизненного опыта. Ранние его стихи подвергались суровой критике.  Должна сказать, что я и сама довольно неоднозначно отношусь к ним. Полагаю, самое время более предметно поговорить об авторе и его творческих начинаниях.

Родился будущий поэт и переводчик – Николай Заболóцкий 24 апреля (7 мая по новому стилю)1903 г. на ферме Казанского губернского земства, расположенной в непосредственной близости от Кизической слободы. Отец – Алексей АгафоновичЗабóлотский работал агрономом, интересовался наукой, следил за новшествами, был против косности в земледелии и в то же время придерживался патриархальных взглядов. Будучи в сорокалетнем возрасте, «взял себе в жёны учительницу из уездного города Нолинска, мою будущую мать, – девушку, сочувствующую революционным взглядам своего времени» – вспоминает Николай Алексеевич. Семью держал в строгости.Люди совершенно разного воспитания, разных взглядов, различного склада характера, тем не менее в этом неудачном браке родилось шестеро детей. Естественно, скандалы были постоянными спутниками их жизни. Николай – их первенец. Когда ему исполнилось лет шесть, у отца случились неприятности по работе. Пришлось переехать в село Кукмор. Отец стал часто выпивать, устроился на работу не по специальности – страховым агентом. Мать томилась в захолустье, напрочь связанная по рукам и ногам домашними заботами, старилась раньше времени.

К 1910 г. положение поправилось, и семья перебралась в родные места отца, в село Сернур, Уржумского уезда, Вятской губернии (сейчас республика Марий Эл). Он вновь получил должность агронома. Заболоцкий с теплом вспоминает об удивительных местах своего детства: «Вдоволь наслушался я там соловьёв, вдоволь насмотрелся закатов и всей целомудренности растительного мира. Свою сознательную жизнь почти полностью прожил в больших городах, но чудесная природа Сернура никогда не умирала в моей душе и отобразилась во многих моих стихотворениях».

С детства будущий поэт видел нищету и скудность исконных жителей – марийцев. Видел и жизнь купеческого сословия и священников. Его семья держала некий нейтралитет, особо не приближаясь ни к тем ни к другим. Дети играли все вместе, бредили героями 1812 года: Кутузовым, Багратионом, Платовым. Маленький Коля в играх был только Матвеем Платовым и ни на какую иную роль не соглашался. В понимании мальчика предводитель казачества – «образец российского геройства, удали и молодечества».

            Своим первым воспитателем и наставником мальчик считал не кого, а что – отцовский книжный шкаф! И это не удивительно. «С 1900 г. отец выписывал «Ниву», и понемногу из приложений к этому журналу у него составилось порядочное собрание русской классики, которое он старательно переплетал и приумножал случайными покупками… За стеклянной его дверцей, наклеенное на картоночку, виднелось наставление,вырезанное отцом из календаря…, его немудрёное содержание гласило: «Милый друг! Люби и уважай книги. Книги – плод ума человеческого. Береги их, не рви и не пачкай. Написать книгу нелегко. Для многих книга – всё равно, что хлеб». И странное дело, сам-то отец не так часто заглядывал в шкаф. Он не столько любил – сколько уважал книги, но юному Николаю это навсегда предопределило будущую профессию. Уже в третьем классе сельской школы он «издавал» свой рукописный журнал и помещал в нём собственные стихи.

2

В 1913 г. Заболоцкий поступает в реальное училище в Уржуме. «На мне великолепная чёрного сукна фуражка с лаковым козырьком, блестящим гербом и жёлтыми кантами. Я одет в чёрную, с теми же кантами, шинель, и пуговицы мои золотого цвета», – делится детскими впечатлениями автор. Увлекается историей, химией, рисованием. Играет роли в самодеятельных спектаклях, поёт романсы, выпускает первую самодельную книжицу «Уржум». По окончании реального училища в 1920 г. он поступает в Московский университет, занимается на медицинском и историко-филологическом факультетах.Пришлось сделать выбор – «закрепился на медицинском, поскольку там студентам полагался повышенный продовольственный паёк, но исправно ходил в поэтическое кафе «Домино» – пишет в статье «Бессмертные перспективы» поэтесса, литературный критик Татьяна Бек. – Потом был Петроградский пединститут имени Герцена – отделение языка и литературы, а параллельно – «Мастерская слова…».

В автобиографии Заболоцкий писал: «В 1825 г. я окончил институт. За моей душой была объёмистая тетрадь плохих стихов, моё имущество легко укладывалось в маленькую корзинку». И всё-таки, поэтом он себя ощущал, а потому внёс некоторые коррективы в свою фамилию, то есть подошёл творчески, как звукописец: «тс» заменил на «ц» и ударение со второго слога перенёс на третий. Огромную роль в становлении творчества поэта играла живопись художников-авангардистов Татлина, Шагала, Брейгеля и особенно Филонова «с их вниманием к магии конкретных вещей, с принципиальной условностью форм, с «постановкой на сделанность», с дроблением изображаемого предмета, с выстраиванием рядов из животных, растений, предметов, среди которых – на равных правах, но не главенствуя – присутствует человек».Умение видеть мир глазами художника сохранилось у него на всю жизнь.

Рассмотрим стихотворение «Белая ночь», котороечуть позже войдёт в его первый, широко известный и нимало нашумевший авторский сборник «Столбцы». В нём всё дико, противоестественно, перевёрнуто с ног на голову:

Гляди: не бал, не маскарад,
Здесь ночи ходят невпопад,
Здесь от вина неузнаваем,
Летает хохот попугаем.
Здесь возле каменных излучин
Бегут любовники толпой,
Один горяч, другой измучен,
А третий книзу головой.

Автор намеренно использует лексику снижено апокалиптического ряда: невпопад, неузнаваем, измучен, книзу головой и т.д. В прежней редакции было «я мимо шёл», то есть был абсолютно отстранён от происходящего, никак не отождествлял себя с этим сумбуром и хаосом. Но что-то заставило Заболоцкого изменить текст, провести ЛГ сквозь гущу событий, показать читателю, что он видит творящиеся несуразности, но не приемлет их:

Я шёл сквозь рощу. Ночь легла
Вдоль по траве, как мел бела.
Торчком кусты над нею встали
В ножнах из разноцветной стали,
И тосковали соловьи
Верхом на веточке. Казалось,
Они испытывали жалость,
Как неспособные к любви.

Продолжается усиление (градация), нагнетание негатива, абсурда в конце концов: торчком кусты, тосковали соловьи, жалость, неспособность любить и т.д. Конечно, автор гиперболизирует окружающую обстановку, тщетно пытаясь достучаться до сознания, но его не видят и не слышат:

И всюду сумасшедший бред.
Листами сонными колышим,
Он льётся в окна, липнет к крышам,
Вздымает дыбом волоса...
И ночь, подобно самозванке,
Открыв молочные глаза,
Качается в спиртовой банке
И просится на небеса.

Через год его призывают на военную службу. Служит в Ленинграде на Выборгской стороне и уже в 1927 г. увольняется в запас. Получает место в отделе детской книги под руководством Редакция выпускала два журнала «Чиж» и «Ёж», в которых как раз-таки ценилось умение обэриутов, пошутить, обыграть ту или иную ситуацию..Столкновение «с вывернутым наизнанку» миром казармы сыграло в судьбе Заболоцкого роль своеобразного творческого катализатора: острая сатира, гротеск просто льются из-под пера, к тому же, обстановка последних лет НЕПа очень способствовала к написанию пародий. Наиболее всего социальная сатира накалена в стихотворении «Новый быт». Автора глубоко ранит то, что обыватель потянулся к мещанству, произошла полная замена нравственных ценностей. Осуждая тоталитарный режим, он показыает, что новый человек в изолгавшемся мире, едва успев родиться, уже испорчен Системой, он чувствует себя султаном, то есть властителем судеб:

Восходит солнце над Москвой

Старухи бегают с тоской:
Куда, куда идти теперь?
Уж Новый Быт стучится в дверь!
Младенец, выхолен и крупен,
Сидит в купели, как султан.
Прекрасный поп поёт, как бубен,
Паникадилом осиян.
Прабабка свечку зажигает,
Младенец крепнет и мужает
И вдруг, шагая через стол,
Садится прямо в комсомол.

Да, были люди напористые, были стяжатели, приспособленцы (а где их нет?), не все стоящие у власти глубоко преданы нравственным идеалам, как и во все времена, собственно говоря, но так написать о комсомоле – организации, в которой люди нашего поколения имели честь состоять – явный перебор, на мой взгляд. В любом режиме есть плюсы и минусы. Думаю, можно было написать более корректно. Но… что написано то написано. Итак, вернёмся к анализу стихотворения. Далее этот султан-младенец идёт по жизни напроломи очень быстро становится «ополченцем новой жизни»:

Ступни младенца стали шире,

От стали ширится рука.

 Уж он сидит в большой квартире,

 Невесту держит за рукав.

…Но вот знакомые явились,

Завод пропел: «Ура! Ура!»

И Новый Быт, даруя милость,

В тарелке держит осетра.

Варенье, ложечкой носимо,

Шипит и падает в боржом.

Жених, проворен нестерпимо,

К невесте лепится ужом.

И председатель на отвале,

Чете играя похвалу,

Приносит в выборгском бокале

 Вино солдатское, халву,

И, принимая красный спич,

Сидит на столике Ильич.

            И снова срабатывает контраст: ополченец, вино солдатское и тут же – явно гастрономическое несоответствие – осётр, боржом, варенье ложечкой. Сатира – несомненно сильная сторона автора. Процитирую Татьяну Бек: «В первом издании по настоянию редакции слово «Ильич» было заменено на «кулич», отчего абсурд, воплощённый в стихотворении не стал менее грозным…. Гротескный алогизм как взрыв сокровенного смысла – одно из первых открытий Заболоцкого-лирика». Многие ранние стихи Заболоцкого кажутся отражением уродливых зеркал, некими ребусами, в которые нужно внимательно вчитываться. К примеру, в стихотворении Disciplina clericalis идёт пародирование велеречивости Бальмонта, а строки из стихотворения «Бродячие музыканты», если хорошо подумать, отправляют нас к Пастернаку, который также был «гоним судьбою»:

Певец был строен и суров.

Он пел, трудясь, среди дворов

Средь выгребных высоких ям

Трудился он, могуч и прям.

Вокруг него система кошек,

Система окон, ведер, дров

Висела, темный мир размножив

На царства узкие дворов.

На что был двор? Он был трубою,

Он был тоннелем в те края,

Где был и я, гоним судьбою,

Где пропадала жизнь моя.

Где сквозь мансардное окошко

При лунном свете, вся дрожа,

В глаза мои смотрела кошка,

Как дух седьмого этажа.

            Николай Алексеевич преклоняется перед творчеством Велемира Хлебникова - его ритмическим новаторством, употреблением в стихах необычных словосочетаний, иронией и замысловатой бурлескной метафорикой, свойственной футуризму. На этой почве сближается с Даниилом Хармсом и Александром Введенским, позже – с Николаем Олейниковым, вливается в струю авангардистского искусства. Цитирую Татьяну Бек: «Так возникает содружество, сыгравшее в поэтической эволюции Заболоцкого огромную роль, – с осени 1927 г. они именуют себя ОБЕРИУ. Уже в 50-е годы наш поэт расшифровывает эту аббревиатуру как «общество единственно реалистического искусства». Как пример эстетики обериутов можно рассмотреть стихотворение Заболоцкого «Битва слонов»:

Воин слова, по ночам

Петь пора твоим мечам!

На бессильные фигурки существительных

Кидаются лошади прилагательных,

Косматые всадники

Преследуют конницу глаголов,

И снаряды междометий

Рвутся над головами,

Как сигнальные ракеты.

Битва слов! Значений бой!

В башне Синтаксис — разбой.

Налицо – аллегорическое описание процесса творчества — борьба разума с тёмными, хаотичными силами подсознания.Анна Коновалова – доктор филологических наукв статье «Эстетика и поэтика обэриутов» даёт нам и другую трактовку – чисто   историческую: любое новаторство в начале — неукрощенные «слоны подсознания», вырывающие с корнем предыдущую культуру, — чревато бессмыслицей: «Синтаксис домики строит не те, / мир в неуклюжей стоит красоте!». В итоге, пройдя через муки слова, рождается поэзия, гармонизирующая рассудком хаос»:

Поэзия начинает приглядываться,

Изучать движение новых фигур,

Она начинает понимать красоту неуклюжести,

Красоту слона, выброшенного преисподней.

И всё-таки здесь мы видим искусство, не полностью «прирученное» разумом.В 1929 г. в Ленинграде, наконец, вышла первая поэтическая книга Заболоцкого «Столбцы», вызвавшая широкий резонанс в литературном мире и оценённая как «враждебная вылазка». Критики неоднократно сопоставляли картины Филонова со стихами Заболоцкого из его «Столбцов», «в коем мир людей придавленный и искажённый городской цивилизацией, в тоске взыскует братства с очеловеченными животными». Но… до поры до времени автора не трогали. Кроме стихов, в неё вошли три поэмы Николая Алексеевича: «Торжество земледелия», «Безумный волк» и «Деревья». Остановимся немного на первой из них.

Поэма «Торжество земледелия» представляет собой лирозпическое полотно с фантастическим сюжетом. Ночь… «Крестьяне, мрачны и обуты в большие валенки судьбы» – довольно ёмкая и точная метафора, используемая автором. Собравшись в кружок, они беседуют о душе, о страданиях, о новшествах в сельском хозяйстве (замена сохи трактором). В хлеву аналогичную беседу ведут животные. Обращаясь к солдату, крестьяне жалуются на свою долю:

     Солдат, мы наги здесь и босы,

     Нас давят плуги, жалят осы,

     Рассудки наши — ряд лачуг,

     И весь в пыли хвоста бунчук.

… Природа жалкий сок пускает,

Растенья полны тишиной.

Лениво злак произрастает

Короткий, немощный, слепой.

Но… «Утро вынесло к реке возрожденья красный атом» и, значит, всё будет хорошо.На Заболоцкого 30-х годов повлияли идеи В. Вернадского и К. Циолковского. Он читал «Биосферу» В. Вернадского и делал из неё выписки….Обращаюсь ещё раз к статье Анны Коноваловой: «К. Циолковский говорил о несовершенстве живых организмов. Пути совершенствования, высказанные им в работе «Животное космоса», не менее фантастичны, чем коровы Заболоцкого, пекущие «пирог из элементов». «Торжество земледелия» Заболоцкий написал раньше знакомства с трудами К. Циолковского, тем более поражает единонаправленность их мысли. В поэме солдат излагает «наукообразную» утопию в духе В. Хлебникова и К. Циолковского о разумном и справедливом мире живой природы». Пристального вниманиязаслуживает ответ солдата коню:

 И загремела даль лесная

     Глухим раскатом буквы А,

     И вылез трактор, громыхая,

     Прорезав мордою века.

     И толпы немощных животных,

     Упав во прахе и пыли,

     Смотрели взором первородных

     На обновленный лик земли.

Гармонично, слаженно работают олицетворения – всё очеловечено, подчинено общему сюжету: флора (даль лесная), фауна (толпы немощных животных), техника (трактор) и речь (буква А). В результате фантастических преобразований выигрывает не только человек, но и природа и, главное – поэзия. В данном случае восхищена способностью автора так соединить и обыграть все четыре позиции одновременно. Но…  есть и минусы в поэме. Неоправданные ритмические сбои портят впечатление. То ямб сбивается на хорей, то – хорей на ямб, и количество стоп скачет. Чтобы не быть голословной, приведу пару примеров:

Меня милую берите,

Скучно мне лежать одной.

Хоть со мной поговорите,

Поговорите хоть со мной. (душа, прилетев с кладбища, беседует с крестьянами)

Влекомый воздуха теченьем

Столбик фосфора несётся

Повсюду, но за исключеньем

Того случая, когда о твёрдое разобьётся. (солдат поясняет структуру призраков)

            Это напоминание нам литераторам (в том числе и мне) не торопиться включать в книгу стихи, которые поначалу нам кажутся совершенными.))))))

3         

В 1930 г. Заболоцкий, к удивлению друзей, женился на Екатерине Клыковой – выпускнице педагогического института имени Герцена, который и сам окончил пятью годами раньше. Со слов Юрия Колкера: «Обэриуты были шалуны и циники». В принципе, и Заболоцкий ранее относился к женщинам не лучше своего окружения – чисто потребительски. Но… к этому времени он несколько отошёл от обериутов, стал намного серьёзнее, а его лирика заиграла новыми красками, более глубокими и спокойными. Прошла эпоха всеобщего опровержения, неприятия либо восхваления, в искусстве стали реже упоминать о революции. «Вера и упорство, труд и честность – вот жизненное кредо вчерашнего выпускника-обериута» (из письма к невесте за два года до свадьбы). Своеобразным мостиком от раннего Заболоцкого к более позднему служит «Утренняя песня», написанная белым стихом:

Могучий день пришёл. Деревья встали прямо,

Вздохнули листья. В деревянных жилах
Вода закапала. Квадратное окошко

Над светлою землею распахнулось,

И все, кто были в башенке, сошлись

Взглянуть на небо, полное сиянья.

            Здесь нет даже намёка на искусство футуристов. Все глаголы и эпитеты работают на выздоровление, выпрямление, просветление, сияние в конце концов. Заболоцкий мечтает о преобразовании мира природы с помощью творчества. И эту мечту он не оставит до конца жизни. Несколько назидательно звучат строки из стихотворения «Засуха», написанное в 1936 г., кстати, в его поэзии это встречается нередко. Но то, с какой любовью он обращается к Природе, заслуживает уважения:

Не бойтесь бурь! Пускай ударит в грудь

Природы очистительная сила!

Ей всё равно с дороги не свернуть,

Которую сознанье начертило.

Учительница, девственница, мать,

Ты не богиня, да и мы не боги,

Но всё-таки как сладко понимать

Твои бессвязные и смутные уроки!

            Николай Алексеевич в творчестве обращается и к мифологии и к русскому фольклору. Примером может послужить стихотворение «Голубиная книга» по одноимённому сюжету восточнославянских сказов. О ней он не раз слышал в детстве от старых седых пахарей, которые иногда собирались в сумерки отдохнуть, посидеть на брёвнах:

И вижу я сквозь темноту ночную,

Когда огонь над трубкой вспыхнет вдруг,

То спутанную бороду седую,

То жилы выпуклые истомленных рук.

И слышу я знакомое сказанье,

Как правда кривду вызвала на бой,

Как одолела кривда, и крестьяне

С тех пор живут обижены судьбой.

Лишь далеко на океане-море,

На белом камне, посредине вод,

Сияет книга в золотом уборе,

Лучами упираясь в небосвод.

… Где ты, старик, рассказчик мой ночной?

Мечтал ли ты о правде трудовой

И верил ли в годину искупленья?

Не знаю я... Ты умер, наг и сир,

И над тобою, полные кипенья,

Давно шумят иные поколенья,

Угрюмый перестраивая мир.

Стихотворение написано за год до его ареста. Как видно, мечты о преобразовании мира к лучшему его не покидают. Конец 30-х годов… Обстановка в стране напряжённая. Стихи Заболоцкий пишет реже – опасно. Стал заниматься переводами, большей частью грузинских писателей. Начал работу над переводом «Слово о полку Игореве».

19 марта 1938 года секретарь Ленинградского отделения Союза писателей Мирошниченко вызвал Николая Алексеевича к себе в кабинет, якобы по срочному делу, где его поджидали двое сотрудников НКВД, изъявившие желание побеседовать у него на квартире. На самом деле у них уже был заготовлен ордер на арест. Начался обыск. Отобрали два чемодана рукописей и книг.  Жена в то время лежала с ангиной. У супругов уже было двое детей: сын Никита– будущий автор биографических и мемуарных произведений об отце, составитель нескольких собраний его произведений и 11-ти месячная Наталья. «Когда я целовал её, она впервые пролепетала: «Папа», – вспоминает писатель. Допрос длился четверо суток без перерыва. Он выразил протест против незаконного ареста и грубого обращения, сославшись на Конституцию, на что получил незамедлительный ответ: «Действие Конституции кончается у нашего порога».

«Первые дни меня не били, стараясь разложить морально и физически, - писал поэт позднее в своих воспоминаниях.– Мне не давали пищи. Не разрешали спать. Следователи сменяли друг друга, я же неподвижно сидел на стуле перед следовательским столом – сутки за сутками. За стеной, в соседнем кабинете, по временам слышались чьи-то неистовые вопли. Ноги мои стали отекать, и на третьи сутки мне пришлось разорвать ботинки, так как я не мог переносить боли в стопах. Сознание стало затуманиваться, и я все силы напрягал для того, чтобы отвечать разумно и не допустить какой-либо несправедливости в отношении тех людей, о которых меня спрашивали...».

Заболоцкий понял, что НКВД пытаются «сколотить дело о контрреволюционной писательской организации», руководителем сделать Н.С. Тихонова, а фигурантами – уже арестованных писателей-ленинградцев: Б. Лившица, Е.Тагер, Г. Куклина. Интересовались К. Фединым, С. Маршаком, а также его бывшими коллегами Н. Олейниковым, Д. Хармсом, А. Введенским. «В особую вину мне ставилась моя поэма «Торжество земледелия», которая была напечатана Тихоновым в журнале «Звезда» в 1933 г.». Следователям не удалось наклонить писателя к оговору коллег и, истощённый и крайне измученный, он попал в психушку. Когда поэта подлечили – вновь зачастили следователи, но он никого не винил в побоях, говорил, что сам упал и ушибся. В конце концов его отправили на 5 лет в Востоклаг в районе Комсомольска-на-Амуре, потом в Кулундинские степи Алтайлага. В лагерях он почти никого не встречал из людей, хоть сколько-нибудь интересующихся литературой. А он, несмотря на каторжные условия труда, жизни без неё не мыслил.

«Приходится признать, что литературный мир, это только маленький островок в океане равнодушных к искусству людей», – пишет он жене из ГУЛАГа в 1944 г. Это открытие подтолкнуло его в русло традиции. Все словесные изыски, которыми увлекался в молодости, он оставил в прошлом. Ему нужны были читатели, живые люди, а не только горстка литературных эстетов – этого требовала Муза. «Поэзию он любил больше славы» – пишет Юрий Колкер в статье «Заболоцкий: жизнь и судьба». Кроме того, в годы войны советский народ сплотился против фашизма, страна жила под девизом: «Всё для фронта!», «Всё для Победы!». Не мог писатель, хоть и осуждённый, оставаться в стороне, не проникнуться идеей патриотизма. А тут ещё, будучи расконвоированным, однажды шёл через кладбище и встретил пожилую женщину, похоронившую последнего своего сына. Она попросила прохожего каторжника разделить с ней поминальный хлеб.

И как будто громом ударило

В душу его, и тот час

Сотни труб закричали,

И звёзды посыпались с неба…

            Верлибром написанное стихотворение в полной мере передаёт предельное напряжение и оторопь, враз охватившие его. Выжить в лагерях Заболоцкому помогли не только стойкость, сила воли, терпение, но и беззаветная любовь жены – Екатерины Васильевны. Она воистину была ангелом-хранителем для всей семьи. Чтобы пережить блокаду и сохранить детей, она подрабатывала вязанием. В 1942 г. в квартиру, где они жили, попал снаряд, они уцелели лишь чудом. Эвакуация тоже далась не сладко, но никогда и ни на что она не жаловалась. Как только мужа отпустили на поселение, она, взяв Никиту и Наташу, примчалась к нему.

            Освободился Заболоцкий в 1946 г. Работая на поселении чертёжником, он, с разрешения начальства, продолжил переводить «Слово о полку Игореве», поскольку писать стихи ему не полагалось по инструкции.По окончании перевода лагерное строительное начальство командирует его в Москву – показать своё творение. Перевод одобрили. Итак, «бесправного, не реабилитированного, без прописки живущего у знакомых в Переделкино Заболоцкого, навещает сам Фадеев – и находит его «человеком твёрдым и ясным» (Ю.К.). Время тревожное, голодное, послевоенное, но созидательное. Вначале занялся огородом, чтобы прокормиться, переводами, и постепенно вернулся к стихам, написанным в лучших традициях русской классики. Стихотворения «Уступи мне, скворец, уголок», «В берёзовой роще» и «Журавли», с разбора которых я начала очерк, как раз те – самые яркие, из списка первых лет после освобождения.  Но в 1948 г. было написано и стихотворение «Жена», на котором тоже хочу задержать внимание читателя. Думаю, женщина, прошедшая с мужем все испытания, вполне достойна стихотворного посвящения.  Правда, Николай Алексеевич понимал, что не всегда относился к ней с должным вниманием и заботой, скорее – наоборот, брак изначально закладывался на крестьянском домострое, жена была больше прислугой, тем не менее они были счастливы. Екатерина Васильевна стремилась создать все условия для творчества, гордилась талантом мужа:

С утра он всё пишет да пишет,

     В неведомый труд погружен.

     Она еле ходит, чуть дышит,

     Лишь только бы здравствовал он.

     А скрипнет под ней половица,

     Он брови взметнёт, – и тотчас

     Готова она провалиться

     От взгляда пронзительных глаз.

     Так кто же ты, гений вселенной?

     Подумай: ни Гёте, ни Дант

     Не знали любви столь смиренной,

     Столь трепетной веры в талант.

В 1953 г. из-под пера Заболоцкого выходит стихотворение «Портрет», написанное по картине Фёдора Рокотова, посвящённой жене художника – русской дворянке Александре Струйской.

Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.

            На самом деле стихотворение имеет двойное дно: искренне восхищаясь портретом Струйской, поэт заметил в нём черты своей жены в молодости и смог очень образно завуалировать этот факт. В глазах безропотной и обожавшей его жены, Николай Алексеевич не раз читал и «полуулыбку, и полуплач, и полувосторг и полуиспг»:

Её глаза — как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза — как два обмана,
Покрытых мглою неудач.

Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.

…Когда потёмки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Её прекрасные глаза.

Наконец, вернулась известность, почти слава, восстановление в Союзе писателей СССР, достаток, отдельная квартира в Москве и даже был удостоен Ордена Трудового Красного Знамени… Казалось – живи и живи – радуйся. Но судьба распоряжается по-своему: в 1955 году у За­бо­лоц­кого случается первый инфаркт. Если бы только инфаркт! Он понятия не имел, что с ним произойдёт буквально через год.

4

«Николай Александрович ещё полеживал, – пишет Евгений Шварц, – но решил встать к обеду. Екатерина Васильевна вдруг одним движением опустилась к ногам мужа. Опустилась на колени и обула его. И с какой легкостью, с какой готовностью помочь ему. Я был поражен красотой, мягкостью и женственностью движения…»

За­бо­лоц­кий понимал, что рядом с ним – «одна из лучших женщин» – терпеливая, заботливая, любящая:

Ангел, дней моих хранитель,

С лампой в комнате сидел.

Он хранил мою обитель,

Где лежал я и болел.

Оправившись от болезни, он снова живёт работой: по 10-12 часов в сутки просиживает за рабочим столом. Поэт торопится выплеснуть на бумагу всё, что сдерживал долгие годы. В его лирике лагерная тема занимает очень скромное место, тем не менее Иосиф Бродский, беседуя с Соломоном Волковым, сказал, «что самые потрясающие русские стихи о лагерях, о лагерном опыте принадлежат перу Заболоцкого». Остановимся на одном из них «Где-то в поле, возле Магадана…», написанное в 1956 г. В нём нет автобиографической конкретности, поскольку Заболоцкий отбывал срок в Приамурье, а местом действия выбрал ещё более суровую магаданскую землю, где освобождение людей от невыносимых страданий зачастую приходит лишь со смертью.

Где-то в поле возле Магадана,
Посреди опасностей и бед,
В испареньях мёрзлого тумана
Шли они за розвальнями вслед.
От солдат, от их лужёных глоток,
От бандитов шайки воровской
Здесь спасали только околодок
Да наряды в город за мукой.

А дальше: «Вот они и шли в своих бушлатах –/Два несчастных русских старика»… Две простые с виду строчки, но в них такая неизбывная боль заложена, что комментарии излишни. Именно такие прозаические вкрапления делают поэзию искренней, поистине народной.

Вкруг людей посвистывала вьюга,
Заметая мёрзлые пеньки.
И на них, не глядя друг на друга,
Замерзая, сели старики.
Стали кони, кончилась работа,
Смертные доделались дела…
Обняла их сладкая дремота,
В дальний край, рыдая, повела.

Всё. Конец. Не страшна им больше охрана, конвой и прочие издевательства. «Лишь одни созвездья Магадана/Засверкают, встав над головой». Добровольный уход из жизни, делает их души недосягаемыми для страданий.

Но такие сильные стихи требуют полной сосредоточенности, проживания ситуации, отрешения от мира сего. А стихов в этот год Николай Алексеевич пишет много, очень много. В квартире требует полной тишины и днём и ночью, иначе – скандал. И в какой-то момент покорная и терпеливая его Катя, которая всегда была тише воды и ниже травы, не выдерживает деспотизма и уходит… к Василию Гроссману. Дети к тому времени были уже вполне самостоятельными. Заболоцкий не мог поверить в то, что произошло. Удивление. Растерянность. Шок. Будто почва ушла из-под ног. Только потеряв жену, он понял насколько она была ему дорога.

Что мог сделать поэт в этой ситуации? Конечно, разразиться целым каскадом стихотворений! Один за другим выходят из-под пера глубокие лирические произведения: «Сентябрь», «Гроза», «Можжевеловый куст», «Голос в телефоне» и т.д. Пережить подавленное, беспомощное состояние поэту помогла 28-летняя Наталья Роскина – давняя поклонница его стихов. По одним данным между ними вспыхнула любовь, по другим – о любви не могло быть и речи. А потому, не углубляясь в полемику, просто примем это как факт из биографии писателя. Парадокс состоит в том, что отец Роскиной, погибший на фронте, был лучшим другом Гроссмана, естественно, последний был для Натальи вроде опекуна. Получился какой-то «недорисованный квадрат». В результате образы двух женщин настолько переплелись в душе Заболоцкого, что в 1957 г. выходит удивительно-проникновенный цикл из 10 стихотворений под названием «Последняя любовь». «Финальным аккордом  в этом стихотворном ожерелье стало «Признание», адресованное сразу обеим женщинам. У многих из нас на слуху замечательный романс «Очарована, околдована», который входит в репертуар многих исполнителей от группы «Санкт-Петербург» до Александра Малинина. А ведь романс создан на стихи Николая Заболоцкого. Процитирую полный текст:

Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!

Не весёлая, не печальная,
Словно с тёмного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумашедшая.

Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.

Отвори мне лицо полуночное,
Дай войти в эти очи тяжёлые,
В эти чёрные брови восточные,
В эти руки твои полуголые.

Что прибавится — не убавится,
Что не сбудется — позабудется…
Отчего же ты плачешь, красавица?
Или это мне только чудится?

            И всё-таки сдаётся мне, что «Признание» адресовано жене поэта – Екатерине Васильевне. Судя по строкам: «В эти чёрные брови восточные,/В эти руки твои полуголые». Сравниваю с записями Юрия Колкера – автора статьи «Жизнь и судьба Заболоцкого» о невесте поэта Екатерине: «На ранних снимках она привлекательна и женственна. В ней угадывалась восточная, хочется сказать, половецкая примесь». Вроде, незначительный штришок, но даёт мне право так считать. Наталья Роскина, будучи женщиной мудрой и дальновидной, по окончании написания цикла «Последняя любовь» попросту исчезла из жизни поэта, дав возможность законной супруге вернуться в семью.

 В 1958 г. у Заболоцкого случился второй инфаркт, после которого он не смог оправиться. Зная, что он умирает, он принялся составлять поэтическое завещание, безжалостно отметая целые пласты написанного. Получилось 170 стихотворений и три поэмы. 14 октября 1958 г. поэта не стало. Никита Заболоцкий - сын поэта, кандидат биологических наук, автор биографических и мемуарных произведений об отце – составил посмертный сборник «Не позволяй душе лениться», куда включил целиком Заключительный свод 1958 г., составленный согласно литературному завещанию автора. Сборник заканчивается стихотворением, вынесенным в заглавие книги. Я имею на руках этот сборник и считаю его наставлением в своей литературной жизни:

Не позволяй душе лениться!

Чтоб в ступе воду не толочь,

Душа обязана трудиться

И день и ночь, и день и ночь!

Гони ее от дома к дому,

Тащи с этапа на этап,

По пустырю, по бурелому,

Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели

При свете утренней звезды,

Держи лентяйку в черном теле

И не снимай с нее узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,

Освобождая от работ,

Она последнюю рубашку

С тебя без жалости сорвет.

А ты хватай ее за плечи,

Учи и мучай дотемна,

Чтоб жить с тобой по-человечьи

Училась заново она.

Она рабыня и царица,

Она работница и дочь,

Она обязана трудиться

И день и ночь, и день и ночь!

Используемые материалы:

Книги Н.Заболоцкого – «Столбцы», «Не позволяй душе лениться», Интернет-ресурсы.