Осенний ноктюрн

Осень тоской завьюжила,

Жалит сердца иголками.

Ветры скрипят простужено,

Кроны деревьев комкая.

Небо просыпет изморось

За воротник нечаянно.

Книгу судьбы

перелистывать

Станет октябрь в молчании.

Нет от хандры спасения.

Дней опадает крошево…

Жизнь ты моя осенняя,

Что в тебе было

хорошего?

Сельская зарисовка

Стадо пасётся лениво.

Ветер колышет камыш.

Ива грустит у залива, –

Кажется – Ты всё грустишь...

Кончилось шалое лето,

Скучен запущенный сад.

Дымом от сигареты

Тучи на север спешат.

Хмурые лесопосадки

Хрипло скрипят на ветру.

И на душе очень гадко,

Будто я завтра помру.

Душа и тело

Меня опять раздумья одолели

Среди мирской постылой суеты:

Как тяжко жить душе в презренном теле!

Но не поймёшь меня, я знаю, ты.

Тебе до всех стихов моих нет дела.

«Всё это дурь, – считаешь ты, – и блажь!»

Ты в человеке видишь только тело,

И ни полушки за душу не дашь!

Тебе милее нет пути земного,

Не рождена парить ты в облаках.

И светлый облик любящего Бога

Тебе внушает суеверный страх.

А я бреду по жизни еле-еле:

Вокруг встают соблазнов миражи.

Куда ни глянешь, видишь только тело,

Как скорлупу пустую, –

Без души!

* * *

А ночь глубока.

И до самых звёзд

Распахнут весь космический мир.

Ты слышишь, родная, не надо слёз,

Покрепче лучше меня обними!

Да, короток миг земного пути,

Нам вместе недолго век вековать.

В конце этой жизни, как ни крути,

Придётся и нам, мой друг, умирать.

... Притихла ночь,

Прохладой дыша.

И звёзды молитвенно смотрят вниз.

В такую ночь обретает душа

Покой и веру в загробную жизнь.

Поэтому, вовсе не страшен чёрт,

Малюют его куда пострашней...

А время, время сквозь пальцы течёт,

Но ты об этом, мой друг, не жалей.

С тобой нам ещё предстоит сполна

Свершить угодных Создателю дел.

Ведь смерть – это лишь

пробужденье от сна,

И выход из бренной темницы тел.

Аз есмь

Я расстрелян в том тридцать седьмом,

Разорили враги Божий дом.

Ветер сеяли в поле...

И вот

Грянул страшный двухтысячный год.

Я из рая взираю окрест:

Изуродовал землю прогресс.

Здесь когда-то меня на расстрел

Повели, но остался я цел.

Пули осами в тело вошли,

Не затронув храм вечной души.

Я познал сокровенную суть –

Предо мной был к Создателю путь.

Я сквозь бездну, как птица, взлетел,

Видел духов без вымерших тел.

Муравьиных не стало тревог,

И сжигал меня бурный восторг.

Пусть всё прахом однажды пошло,

Я простил сотворённое зло,

Возлюбил образ лютых врагов.

Я пролил на алтарь свою кровь.

Мне не страшен двухтысячный год:

Бог любовь на народ свой прольёт,

Всё на круги вернётся своя,

И пойму я, что Бог –

Это я!

Легенда

Много лет мирно жили в пещере они

Средь камней, люди каменной эры.

Согревали костров их скупые огни,

Что веками горели в пещере.

И хотя на охоте им часто везло,

Люди сытыми не были сроду.

И всё чаще вторгалось коварное зло

В непорочную душу народа.

И однажды, поднявшись как дым над огнём,

Некто встал – мускулистый и страшный…

И впервые услышали люди: «Моё!»

Там, где было до этого – «Наше».

И шарахнулись люди в кромешную тьму,

Как от света летучие мыши.

И молились тотему они своему,

Но никто их молитв не услышал…

Монастырь

«Что за дом притих, погружён во мрак…»

В. Высоцкий

 «…и отец игумен, как есть, безумен».

И. Бродский

Был старик игумен набожен и крут,

Да и нравом – ретив не в меру.

И гулял по чреслам послушников кнут,

Дабы вбить в умы незрелые веру.

А когда от усердья он стал уставать

И обрыдли монашек срамные пляски,

Стал игумен в келье что-то кропать:

То ль донос на Москву, то ли так… – побаски.

Окружён грозный старец толпой льстецов,

Распустила кривда павлиньи перья…

И никто не глаголет правды в лицо.

Монастырь – за стеной империя…

Там у плахи кат с мясным топором –

Беспросветна тьма как в зачатке мира.

Все замкнули рты, и не грянет гром,

Разбудить чтоб молитвой свободы лиру.

Монастырь тот стал до того убог,

Что ни в сказке сказать, ни пером гусиным…

И обитель божью покинул Бог,

Дух Господень мир навсегда покинул.

*  *  *

Мне кажется, что нет меня на свете,

И света нет – кругом сплошная тьма.

И нет души живой на всей планете.

Мир канул в бездну, мир сошёл с ума.

И все заветы Божьи мир нарушил,

Мир озверел в трущобах бытия.

И только «SOS» – «Спасите Наши Души!»

Из мрака ночи чётко слышал я.

Откровение

Нет, как Есенин, не покончу

Я счётов с миром горьких слёз.

Уйду в поля глубокой ночью

Тропою узкой, как Христос.

Оставив мысли о спасенье,

От искушений тяжких слаб, –

Пойду искать святую землю,

Я – принц и нищий, царь и раб.

И пусть рождается эпоха,

Крича под скальпелем, как зверь,

Я в мир непознанного Бога

Найду спасительную дверь.

При свете брезжущем лампады,

В скиту монашеском молясь,

Вдруг обрету благую радость

И с Богом родственную связь.

Паду на слабые колени

Во власти сладких райских грёз

С душой ранимой, как Есенин,

И чуждый миру – как Христос.

* * *

Расплавилась яичницей заря

На городской бетонной сковородке.

Я прожигаю годы жизни зря,

Топя тоску, как рыбу, в горькой водке.

В хмельном бреду я многое постиг.

Вдруг истина всплыла со дна стакана:

Мир полон зла и мелочных интриг,

И никогда известным я не стану.

А дальше что? Известно наперёд:

Кругом лишь тлен и долларов бумага…

В итоге всё когда-нибудь пройдёт,

На корм червей все люди в почву лягут.

Не будет там надуманных сует

И лопнут, как пузырь, авторитеты.

Останется любовь – которой нет,

Которую придумали поэты!

* * *

Плачет май проливными дождями.

Вновь постылая скука с утра…

Что же было, мой друг, между нами?

Неужели, всего лишь, – игра?

Золотые ветра отшумели,

Улеглась моя вечная грусть.

Пусть мы песню с тобой не допели,

И разлука привидится – пусть!

Я не стану потери итожить,

Слишком много их в жизни, потерь.

Мы прошли мимо счастья, быть может…

Ты не веришь, родная?

Не верь!

Но когда-нибудь вспомнишь об этом

Ты тоскливой, как память, зимой.

Повстречались мы вёшенским летом…

Я случайно столкнулся с тобой

В неслучайной земной круговерти,

И – плевать, что не любишь меня…

Я люблю тебя свято.

До смерти!

До последнего судного дня!