Фаина

  Фаину в отделе не любили. Кто его знает, почему. Конструктором она была прилежным. И сама улыбчивая, отзывчивая, если о чём попросят… Но недолюбливали, и всё тут. Именно женщины. А мужчины нормально к ней относились. Просто как к сотруднице.

  Попала она в «блатной» конструкторский отдел по протекции свёкра. Он, да и муж Фаины, – башковитые мужики, имели в заводе репутацию хороших специалистов.

  Фаина в своё время недоучилась, окончила только техникум, и поначалу профессия конструктора давалась ей с трудом. Знания и навыки она буквально «намывала» по крохам, как золото, личным упорством.

 Так что к пенсии она благополучно дошагала всеми уважаемой Фаиной Ивановной, инженером устойчивой второй категории.

 Своё имя Фаине не нравилось. Представлялась просто Инной.

– Инна – совершенно другое имя, – с безапелляционностью, свойственной юности, сказала ей однажды Алка.

Фаина только хмыкнула в ответ, мол, без сопливых знаем, и при знакомстве всё равно называлась Инной. Все привыкли её так называть. Только в документах она числилась Фаиной Ивановной.

  У неё – сын-старшеклассник Костик. Инна любила рассказывать, как беременной ждала именно сына, и что ребёнок выжил при родах только благодаря её самоотверженности, так как шёл ножками. Больше детей она не хотела. Тогда как  у других, молодых и здоровых, баб в отделе, было по двое, а у кого и трое ребятишек. Те Инку подначивали:

– Один – что ни одного! Роди себе дочку. Девочки к матери ближе. Помощница будет. А что толку – пацан!

  Инка упрямо сводила брови:

– Мне и одного хватит!

– Что это за семья? – наседали девчонки. – Твой Сева всё учится. Институт закончил – кандидатскую ему подавай!.. По командировкам мотается. Небось, у него в каждом городе любовница, у красавца такого!

  Инна только отмахивалась.

– Какие там любовницы! Для него красивей меня никого нет!

  Девчонок это бесило! Нашлась несравненная!

  Им, только вошедшим в пору сочности, Инна казалась старухой.

– Хоть бы в зеркало на себя посмотрела! – фыркали они.

  Инна была довольно рослой, смугловатой, длиннорукой и длинноногой, спортивного «покроя». Её серо-голубые глаза оттеняли дугообразные чёрные не очень широкие, но почти сросшиеся на переносице, брови. Форме носа могла позавидовать любая из насмешниц. Ровный, аккуратный, будто резцом точёный.   

 Только губы тронули ранние морщинки, и алая помада, которой Инна

пользовалась, просачивалась в трещинки на верхней губе и расходилась маленькими лучиками.

  Может, Инна  в молодости и была красавицей, но никто не хотел верить в это из принципа.

  Кому понравится, когда при каждом удобном случае она рассказывает, как муж влюбился в неё с первого взгляда, как красиво ухаживал и до сих пор обожает!

  Не у всех, однако, такие мужья. Есть и те, что поколачивают вверенную им «половинку», ни говоря уже о том, что через одного то пьянь, то волокита за чужой юбкой.

  Жили они со своим Севой, и, правда, дружно. То на море махнут, то в горы! Зимой – на каток или, если снег подвалит, на лыжах уходили, куда глаза глядят. Даже зимней рыбалкой вместе увлекались!

  Потом Инка смеялась:

– На всём побережье одни мужики и я! Да они меня уже знают, не чураются!

  Несмотря на издёвки, со всеми Инна старалась быть ровной. Один только человек у неё во врагах ходил: свекровь.

  Как-то она разоткровенничалась:

–Когда Сева решил на мне жениться, ему только двадцать два года исполнилось. Недавно из армии пришёл. А мне – двадцать один. Повстречались мы всего один месяц и всё: больше жить друг без дружки не можем! Сева привёл меня к себе домой, с мамой знакомить. Я ветреная была, весёлая, душой открытая. А мать встретила меня холодно. За чаем вдруг ни с того ни с сего говорит: «Сева у нас молод. Ему ещё рано о женитьбе думать, учиться надо». И как отрезала. Мы потом всё равно расписались, но свекровь до сих пор ненавижу. Ничего она от меня не дождётся! Куска хлеба не дам. Для неё младший сын Генка – всё! Она ему и дом свой отписала. И жена его, невестка молодая, хороша. А Сева ей не такой!

– Но, она же уже старая, – удивилась рассудительная Галя. – Что там её пенсия! Неужели Сева ей не помогает?

– С какой стати? Мы сами не шикуем. Что купит ей по дороге, когда навестить идёт, – она потом деньги отдаёт. А я вообще туда не хожу.

– Не понимаю я, как так можно? Она же тебе Костика нянчила.

– Что там она нянчила! Ну, оставлю, бывало, когда Сева в командировке, а малого совсем некуда. Это редко случалось, – разгорячилась Инна и, чувствуя осуждение сотрудниц, умолкла, не отступив в своём мнении ни на шаг.

  Она могла бы попытаться наладить отношения со свекровью, но гордыня застила разум.

  А ведь у матери Севы жизнь не была гладкой, как яблочко. Вскоре после того, как старший сын женился, свёкор  бросил жену с младшим Генкой, ещё школьником. Влюбился в молодую сотрудницу – и был таков!

Всё это происходило у молодоженов на глазах: бурный роман, скандалы, слёзы матери.

  Сердечница смолоду, свекровь имела инвалидность. Предательство мужа едва не добило её.

  Позже, через суд, она вытребовала у мужа пожизненное содержание. Сумма была ничтожная, но сильно уязвляла самолюбие свёкра.

  Сева осуждал отца, жалел мать, ненавидел ветреную мачеху, которая оказалась немногим старше его.

  Вначале Фаина с Севой жили бедно. Молодая хозяйка привыкла экономить. Может оттуда произрастала её жадность. Помощи ни от кого ждать не приходилось.

  У родителей Инны жизнь тоже «интересно» катилась. Отец пил, гулял, дебоширил. Мать изводилась, старела на глазах. Да ещё младшая сестра Катька вносила разнообразие в безрадостные будни: то подерётся в школе, то из дома убежит. Мать мучили жуткие многодневные мигрени. Кончилось тем, что она, ещё красивая сорокапятилетняя женщина, в один из таких крайних дней наложила на себя руки.

  Инна тоже частенько страдала головными болями. Говорила, это у неё наследственное. Боролась она с ними стоически: перевяжет голову шарфом туго-натуго, а с работы не уходит. Каждую копейку боялась потерять.

  К одежде Инна равнодушной казалась. Могла кофточку или юбку по десять лет носить. Чистое, незаметно подштопанное – и ладно! Как-то она прожгла утюгом платье из ацетатного шёлка  – несколько месяцев переживала! Девчонки и над этим за её спиной подсмеивались.

  И вдруг Фаине подфартило! Посылают Севу в загранкомандировку на целый год, а она с ним едет.

  Костик тогда уже в институте учился.

  С ним незадолго до этого тоже история была!

  Работали конструктора в тот день на субботнике (раньше допускалось такое: территорию, прикреплённую к заводу, в рабочее время убирать). Потрудились ударно и раньше обычного по домам разбежались.

  Вот приходит Инка домой, а там Костя с какой-то девчонкой в кровати кувыркается.

  Для матери это был шок. Проститутка! Сама в дом явилась! И глаза бесстыжие не лопнут!

  Оказалось – сокурсница сына, и у них любовь.

  «Хоть из дома выгони, а женюсь!» – заявил единственный отпрыск.

  Как Инна на дыбки не становилась, а свадьбу молодым сыграть пришлось.

  Жену Костик к отцу-матери жить привёл, благо, родители недавно трёхкомнатную получили. По тем законам им на троих дали бы «двушку», а так как Сева – кандидат технических наук,  ему кабинет положен. Вот в том кабинете и поселились молодые.

  Невзлюбила Инка невестку с первого дня. И то, что муж относился к «вертихвостке» благожелательно, тоже злило её.

  Хорошо, как раз эта командировка в дружественную страну подвернулась. Сева с Фаиной уехали, а Костик с Гретой (так юную жену звали) зажили в их трёхкомнатной вольготно и счастливо.

Потом командировку продлили, а когда лощёные, как европейцы, «старики» вернулись на родину, их встречали молодые с полугодовалым младенцем.

Разлука и сам факт рождения внучка немного примирили Фаину с невесткой. Радостная бабушка привезла для Илюшки целый чемодан «приданного». А себе добра припёрли несчитано, потому что шмотки там были дешёвые и красивые – глаз не оторвать.

Всем знакомая простушка Инка вдруг предстала в отделе такой дамой!.. Девчонки сразу языки проглотили, а может просто рты захлопнули, чтобы слюни не потекли.

Вскоре у Севы появилась «Люся», так любовно он называл свою новенькую сверкающую «Ладу», последнюю по тем временам модель. И откуда ни возьмись, взялся и гараж к ней. Тогда все в отделе  увидели, как деньги творят чудеса.

Фаина одно за другим приобрела холодильник, стиралку, телевизор, какие её коллегам по карандашу и не снились. Или оттуда привезли?.. Только всю эту роскошь Инна «законсервировала» в гараже.

Странно? Не так уж и странно, если вдуматься, если представить, что семья двадцать лет ютилась в однокомнатной «хрущёвке», и, наконец, получила ЖИЛЬЁ! И, не успев насладиться просторным проживанием, приняла молодожёнов, которые, как известно, ничего не умеют ценить. А потом это приятное, но всё же отлучение от долгожданных стен. И как же эту идеальную, блистающую технику внести в дом, когда ползает маленький ребёнок и уже описал весь купленный перед отъездом палас и почти новый диван. А невестка за это время успела утвердиться здесь хозяйкой и, похоже, опять беременна.

Нет уж, пусть «квартиранты» добывают себе жильё, и пока не съедут, ничего из того, что с таким трудом добыто, она не распакует! Ещё чего! Будет молодая белоручка в новой машинке стирать, а Илюшка пультом от телевизора играть! Обойдутся!

Сева возражать не стал, дал сыну втихую какую-то сумму денег, и Костик смог взять участок земли и заложить фундамент нового дома. Оказался он хватким малым. А тут закрутилась перестройка, стали отпочковываться дочерние «артели» при заводе. Куда-то втёрся и Костик, как молодой специалист. А в отпуске подрядился обкладывать кирпичом дом (благо в стройотрядах поднаторел в этом деле) местным богатым цыганам, которые потом честно и хорошо с ним расплатились.

 Можно было только подивиться, какой додельный  у Севы с Фаиной вырос парень! Очень уж он хотел быстрее отделиться и жить вдали от родной мамочки, тем более, что родился второй сын Борька.

Грета стала «воевать» со свекровью чуть ли не в открытую. Не зря говорят, как аукнется, так и откликнется! Всё повторялось один в один, как с матерью Севы.

Фаина приходила на работу злая, повязывала голову шарфом и только приятельнице и соседке по столу Гале вполголоса жаловалась:

– Надумаю стирать, и она со своей постирушкой лезет. Варю борщ – и она на кухне крутится! Тарелки мои без спросу берёт, чашек сколько переколотила! Откуда у неё руки растут?! И такая жадная, представь. Сядем есть за одним столом, она, что вкуснее приготовила, поставит возле себя и Кости, а нам и не предложит. Я сначала её угощала, а теперь тоже ничего не даю.

– Ешьте порознь,– пожимает плечами Галя.

– И так стараемся. Да Илюшка такой хитрый. Только мы сядем за стол, и он тут как тут…

– Но это же ребёнок! Твой внук. Как дитю не дать, что есть вкусненького?

– Да я и так даю! Не настачишься! Поесть никогда спокойно не даст!

Поражается Галина в душе, но что скажешь? Все мы разные. Идеальных людей нет.

«Да самка она, просто самка!–  как-то грубо высказалась о Фаине Алка. – Ей никто не нужен. Ни сын, ни внуки! Один Сева её ненаглядный! Не удивлюсь, если она мужа просто ревнует к этой Гретке. Он-то на сноху не наезжает!»

И лишь перед самой пенсией Фаинкина душа успокоилась. Сын с семьёй уже жил в собственном доме. Фаина со своей драгоценной, малость устаревшей аппаратурой и с любезным Севой наслаждались покоем. Даже с невесткой она стала помягче. Внуков изредка брала к себе погостить.

Говорят, если Бог хочет наказать, отнимает у человека разум.

У Фаины Бог постепенно отнимал силы.

Сначала перестали ходить ноги. Как-то быстро это произошло. Только видели её цветущей и довольной жизнью, и вдруг доходят слухи, что она по комнате передвигается с трудом. Бывшие товарки через Севу (он ещё работал) передают ей приветы, желают, чтобы «дурака не валяла», а быстрее поправлялась. Никому не верилось, что такая крепкая Фаина серьёзно больна.

А месяца через три позвонили, поздравить её с днём рождения, а она еле языком ворочает – речь стала отниматься.

Когда понять её даже Сева не мог, она стала писать записки. Умом всё соображает, глазами своими серо-голубыми смотрит с такой беспредельной тоской, будто старая собака, которая знает, что её сейчас застрелят, а сделать ничего не может. Сева ухаживал за ней, как за ребёнком, стирал, готовил, купал, кормил, когда руки у Фаины тоже отказывались слушать. Купил ей инвалидную коляску, чтобы жена кое-как могла передвигаться по квартире.

Как-то давно Инна оскорбилась до слёз, что Сева постирал свои трусы и носки.

– Вот отнимутся у меня руки, тогда и будешь стирать! – кричала она в истерике.

Как будто накаркала…

Силы из неё вытекали по капле, и неизвестно было, насколько их хватит. Сердце у Фаины оказалось здоровым, постепенно парализовало все мышцы, а мозг работал.

Фаина ловила жизнь глазами, видела, как озоруют внуки, взирала почти с ужасом на то, что Сева утюжит её бельё и – ни помешать, ни  изменить что-либо не могла. Иногда за детьми приходила Грета, молча смотрела на безвольное тело некогда всесильной свекрови и отворачивалась.

… На похороны Фаины пришло несколько человек бывших сотрудников, которые её помнили.

Женщины с внутренним содроганием увидели серую, будто пергаментную кожу, обтягивающую острые скулы неузнаваемого лица, жёлтые костистые руки, сжимающие похоронную иконку.

Что крылось в мучительных морщинах, перечеркнувших навеки её лоб?

Успокоилась Фаина с раскаянием или с несгибаемым чувством своей правоты? Знать не дано…

Покойникам всё прощается.