На 2021 год приходится сразу две памятные даты, связанные с известным донским поэтом Владимиром Моисеевым:  80 лет  со дня рождения и 5 лет со дня  смерти.

«ВКУС ОДИНОЧЕСТВА – НА ЗВЁЗДАХ НАСТОЯННЫЙ ВКУС»

К 80-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ВЛАДИМИРА МОИСЕЕВА (1941-2016)

ЛЮДМИЛА СУХАНОВА

В наше время так много хороших и разных поэтов, что трудно назвать кого-то одного лучшим, тем более гениальным. Как считает критик «Литературной газеты» Кирилл Анкудинов, «гениальности как объективной данности нет вообще, если только речь не идёт о единственных в своём роде создателях национальных литератур – таких как Пушкин и Гёте». Но, как мне кажется, это спорный вопрос. Хочу сказать, что не перевелись ещё на Руси настоящие поэты, пишущие искренно, ярко, образно, которые, не побоюсь этого сравнения, пишут над гранью банальной провинциальной обыденности и местечковой гениальности.

Речь пойдёт о самобытности, свежести и оригинальности в поэзии Владимира Моисеева, ушедшего от нас 5 лет назад. Литератор по образованию, художник в душе, член Союза писателей России (2006), он родился на полуострове Ханко в Ленинградской области, но почти всю жизнь провёл в Таганроге. Из-под его пера вышли книги стихов «Ржаные страницы», «Качели», «Млечный парус», «Звёздная нить».

Ещё с первой своей книги «Ржаные зарницы» (1989 г.) он заявил о себе как яркий талант, продолжавший есенинскую линию в поэзии.

Владимир Моисеев в стихах всегда был предельно откровенен, как бывают откровенны только большие поэты. Его творчество привлекает неординарностью языка и, в то же время, необычайной простотой. Ведь истинное искусство всегда естественно, как сама природа. В стихотворении «Как ни корёжь природу» есть такие строчки:

«Природе всё равно – пророк ты или враль.

Медлительна, горда и величава,

Она глядит сквозь нас – куда-то вдаль,

Обидно нас не замечая…»

Но автор замечает природу, он живёт в ней, «закрыв глаза, впадает в благодать». И она лечит и спасает. В стихотворении «Осеннее эхо» звучит эдакая ода природе:

«И тихой синевы бездонен кладезь.

И тихо-тихо шелестит лоза.

Такая нежность и такая сладость!

Что не открыть глаза».

А открыв глаза, смотрит «в глазища звёздные и растворяется там». И всё-таки «душу жуёт и жуёт тоска, как собака кусок залежалого мяса». Бальзак сказал однажды: «Бог в деталях». Нет выше цены образа и для поэта, и для понимающих его. А у Моисеева – не заёмная образность, не придуманная за письменным столом, а увиденная в жизни. Например: «месяц в небе – как ржавый осколок», «ночь скулила одиноко в лапы», «и радуга в небесах, как свежий арбузный надрез», «тугой бурьян мне драил сапоги», «вкус одиночества – на звёздах настоянный вкус» - вот, пожалуй, главная тема его творчества. Тоску одиночества поэт сравнивает с «собакой верной»: «а слёзы собачьи – они немые, поэтому тяжелей», каждое еле уловимое движение души, каждая мгновенная перемена мысли, чувства, настроения – всё зафиксировано, всё выражено не всегда впрямую, но во всех случаях реально отчётливо, зримо.

Любовная лирика, которой полностью посвящена книга «Звёздная нить» (2002 г.), написана крайне эмоционально и смело. «Повесил бы кто указатель – куда же за счастьем идти?» – задаёт вопрос поэт и сам же отвечает, что любовь – вот вечная тайна, источник вдохновения и смысл жизни. «Любовь – она выше свободы и крепче засовов тюрьмы», «есть на земле над властью – Власть, она зовётся кратко – Страсть», «во Вселенной скрипит кровать», «не устала любовь под скрип ворковать». «Только радость, как радуга – временна, всё уходит в песок разлук». А что же остаётся? – А «на губах и мёд, и яд». Всё временно в нашем мире. Надо научиться отпускать прошлое, оставив в сердце «чистый свет сентября», «на чёрной дороге следы от копыт, как розы», «виноградное солнце, виноградные тени», «виноградные поцелуи», «мягкий шёпот, смех и кружева» …

Всё проходит, но ничего не исчезает, свет своей души поэт переносит в стихи. «Поэзия – ты грешная молитва, которую с улыбкой шепчет Бог». «А спасенье в одном – белый лист и перо».

Стихи В.Моисеева обладают громадной притягательной силой, они тревожат, волнуют, радуют, печалят и воодушевляют. В них отражена сама жизнь, без прикрас, без выдумки, а главное, без подражания кому-либо. Они узнаваемы и самобытны.

«Настоящее приобретение отечественной культуры, открывшая свой наземный оригинальный мир», – так охарактеризовала поэзию В.Моисеева доктор филологических наук, литературовед Людмила Малюкова. Простота и, в то же время, необычайная образность, чрезвычайная искренность свойственна стихам В.Моисеева. Это – крик души, вопль или… недосказанность. Но недосказанность не от безысходности, а от избытка чувств, изобилия переживаний над образами и событиями. Молчание, несущее эмоциональный взрыв в душе автора, который от строчки к строчке передаётся читателям.

 

 

 

ВЛАДИМИР МОИСЕЕВ

* * *

В дорогу вбит копытный топ.

И бубенцов искрится эхо.

Горячей тройки крепкий пот

С морозным ветром густо смешан.

 

Латунных блях свежо сиянье.

И звон врывается в зенит.

Летят в Михайловское сани

По гулкой млечности зимы.

 

А над дорогой вихри вьются.

Поэт зиме по-русски рад.

Свежо подчёркивают юность

Две тени жгучих бакенбард.

 

Вокруг снега, и даль без края,

И ели тёмные до звёзд.

И сердце нежно замирает

Среди метелицы берёз.

 

А тройка брызжет пенной силой.

Мелькают сёла. Где предел?

Он в душу песенной России,

С её напевами простыми,

Как в поле чистое, влетел!

 

Чехов

Ещё Москва признаньем не бряцала,

Слезам не верила и в нём искала брешь.

А он с улыбкою провинциала

Стоял пред ней с котомкою надежд.

 

Туманились сады и пристани.

Туманных звёзд круговорот.

Судьба в глаза смотрела пристально,

Она всё знала наперёд.

 

Успех! Триумф! Всё честь по чести.

Но в час, когда успех шёл в рост,

Застенчивое имя – Чехов

С чахоткой намертво срослось.

 

Так платят дань – сполна, по рангу.

Нагляден творчества итог:

Усталый взгляд и губ пергамент,

И вновь в крови его платок.

 

Платок в крови, судьба в крови.

От глаз чужих кровь надо прятать.

А жизнь, как рукопись, горит.

Огонь не выдаёт обратно.

 

Что слава? Что любовь? Всё зыбко.

Исчерпан жизнелюбья пласт.

И всё ж его полуулыбка,

Далёкая, жалеет нас.

 

* * *

Погост цветёт, как дикий сад.

Здесь не красуются ни мрамор, ни гранит.

Но каждый нищий крест – крылат,

Хоть в землю насмерть врыт.

 

Когда протрёшь ты жизнь до дыр

И трав услышишь голоса, –

Возьмёт он душу на буксир

И вознесётся в небеса.

 

Пока я жив, – (признаюсь, кстати,

Что бесконечно грешен я)

Прошу одно лишь, – не оставьте

Пригорок мой без журавля.

 

Таган

Ржавый обруч скифского тагана

Из пласта я вытащил с трудом.

Шкура продублённая кургана

С ним срослась, как с вековым тавром.

Я принёс его домой под вечер

И повесил в комнате на гвоздь.

Может, приживётся этот вечный,

Молчаливый, темноликий гость?

Но с тех пор безлунными ночами

Стены тряс степных коней галоп.

Как хмельные зарева качались.

Смерчи поднимали потолок.

И о стёкла, что во мгле искрились,

Насмерть разбивались крики птиц.

Выла степь, бурьяном ощетинясь.

Дикая, не знавшая границ.

И подобьем рокового знака,

Что вобрал пески и небеса,

На меня глядел таган из мрака,

Накалившись гневом до красна…

И тогда я встал однажды рано,

Вышел в степь и долго в ней кружил.

И под бок кудлатого кургана

Я таган на место положил.

 

Качели

Ушёл за рощу топот грома.

Луга промыты дочиста.

И мы взлетаем выше дома

На золотистой досточке.

 

Я звонкой радости не скрою.

Шумит кленовый вечер.

И ты сливаешься с зарёю,

Зажав в коленях ветер.

 

В лицо – листва и неба всплески.

Вовсю качается село.

Ещё смеёшься ты по-детски,

А детство – ветром унесло.

 

Сено

В полушубке дедовском степенно

Сяду в сани и тряхну вожжу.

Январём завьюженное сено

Для коровы я домой вожу.

 

Я везу промёрзший свет ромашек,

Что легли когда-то в жаркий стог,

Синий вечер васильков увядших

И девичий, еле слышный, вздох.

 

Давний август вспомнился мгновенно:

Мягкий шёпот, смех и кружева…

Я вдыхаю жадно запах сена.

Снеговое сено глажу я.

 

У сарая, где позёмка вьётся,

Я беру охапку за плечо.

Сено в темноте опять смеётся

И в лицо мне дышит горячо.

 

* * *

Может быть, когда-нибудь покаюсь.

Может быть, покаешься и ты.

Я тебя с улыбкой отпускаю

На четыре стороны. Лети!

 

Ты лети, пока ещё крылата,

Из моих открытых настежь рук –

На четыре стороны заката,

На четыре стороны разлук.

 

Синева осенняя безбрежна,

Здесь когда-то пели соловьи.

На прощанье я целую бережно

Губы перелётные твои.

 

Я не верю ни в Любовь, ни в Бога.

Буреломна будней колея.

Всё ж обратную запомни ты дорогу,

Кочевая, перелётная моя.

 

Подсолнухи

Тугой бурьян мне драит сапоги.

Я напрямик иду в одно селенье.

Подсолнухов тяжёлые круги

Уже полны душистого затменья.

 

Густеет вечер… У Миус-реки

Покорно охнет подо мной копёнка.

Увозят с поля гул грузовики,

И колосится песня перепёлки.

 

Мне снится, что ремень натёр плечо.

Походный марш, армейская дорога.

И снова в сон мой входят горячо

Подсолнухи под тихим Таганрогом.

 

Меня разбудит гром под дальним гребнем,

И дождь ударит о степное дно.

Большим подсолнухом нагнётся небо.

То светом, то затмением полно.

 

Жажда

…Небо молчало. Там не было влаги ни капли.

И тогда – поднимая великую пыль в небосвод –

По оврагам, полям, по глухим перекатам

Двинулся тяжких деревьев крестный спасительный ход…

 

Деревья угрюмые кроны несли, как хоругви.

В них давно пересох переливчатый птичий галдёж.

И – валун, как безногий калека, забыв про недуги,

Вслед тащился за ними и тоже вымаливал дождь.

 

* * *

Река ворожит берега, не спеша.

В природе покой и доверие.

И стала похожа моя душа

На вечернее дерево.

 

Я не могу в белом храме молиться.

В зелёную глушь, как во сне, забреду.

Душа говорит, что с дороги я сбился.

Устала она и глядит на звезду.

 

Ей тяжко со мной, далеко не безгрешным.

Одно я прошу: «Мою жизнь не бракуй.

Коль хочешь, – лети в холод звёздный кромешный.

И всё ж, напоследок – в груди поворкуй».

 

 

* * *

Осенние мгновенья – как глотки вина.

Хмелеет роща и хмелеет поле.

И в полусон река погружена

И отраженья держит на приколе.

И нежно вянут в отраженьях дни,

И вечеров в них вянет панорама.

Вдруг чиркнут гладь транзитные огни –

И вновь река лелеет облик храма.

И, кажется, река до дна светла,

И плавно ветерок её голубит.

Качнутся звёзды в полночь у весла

И вновь недвижно светятся из глуби.

И долго осень мне в глаза глядит.

Хочу продлить я это наважденье.

Держу в горстях студёный пласт воды.

Моей Руси прекрасны отраженья.

 

НОЧЬ

Когда тебя я целовал в овраге,

Примяв негрубо ветви и слова,

Вокруг ревниво дыбились коряги,

И дикая щетинилась трава.

Шиповник задевал мою одежду,

Он изнемог до чёрной немоты.

И жалко, сладострастно и враждебно

Смотрели глухоманные цветы.

Как будто здесь я был врагом заклятым.

И слышалось сквозь шорох иногда,

Как ночь скулила одиноко в лапы,

Когда твоим я задыхался «Да!»

 

Используемая литература:

В.Моисеев «Ржаные страницы», «Звёздная нить», «Млечный парус»,

Л.Малюкова «Под парусом мыслей и чувств»,

А.Геннадьев «Таганрогский вестник» (1994),

К.Анкудинов «Литературная газета», «Письма в Тибет» (2009-2010),

«Донской писатель» (№3, 2012).