ГСВГ
Поэма
«Как родная мать меня
Провожала,
Тут и вся моя родня
Набежала...»
Демьян Бедный. «Проводы»
1
…Справляли проводы, как надо,
Родни набился полный двор
Из Таганрога, Волгограда, –
Где и скрывались до сих пор?!
Их часто, впрочем, вспоминали
За разговором старики:
«Деньгами тот, должно, подарит,
А тех и звать-то не с руки!
Тот пьёт, зато директор базы,
Тот нищ и глуп, другой – умён...»
Бывало, лишь какой-то праздник, –
Шло обсуждение имён.
Вадим на мир смотрел с укором,
Он рано понял, кто есть кто.
К пустопорожним разговорам
Его нисколько не влекло.
Он с детства мнил себя танкистом
Из кинофильмов боевых.
И за год мог примерно триста
Прочесть больших и малых книг...
Как в песне – тройка удалая
Подобралась:
Божков Иван –
Самбист, в плечах сажень косая,
Очкарик Миша Овакян.
Нельзя сказать, чтоб очень дружно
В их «экипаже» было, но
Один из них великодушно
Мог повести друзей в кино…
И среди частых потасовок
Вадим держался за дружков.
И Миша в драках был неловок –
Страдал всегда один Божков.
2
Военкомат Вадима тронул
Стерильной комнат чистотой.
В углу портреты, как иконы,
Висели чинной чередой…
Врачи сновали торопливо,
Котёнок тёрся о носки.
И пальцы докторши учтиво
Ложились на твои виски...
Дантист, хирург, невропатолог, –
Больничный длинный коридор...
Вадим такую массу голых
Лишь в бане видел до сих пор.
Я сам когда-то волновался,
Входя в высокий кабинет,
Рукой стыдливо закрывался
И чуть краснел в семнадцать лет,
Как наш Филатов...
Знаю я!
Но он не копия моя.
Под ноль подстрижен...
Только вот
Мы забежали наперёд.
3
В тот год окончились науки
В десятых классах.
Был звонок...
И вечер...
В общем-то, на скуку
Никто посетовать не мог.
Мамаши квочками носились
Средь стаек выпускниц,
и те
Парней притворно сторонились,
Блюдя беседы тет-а-тет.
Своей компанией ребята
Стояли в узких пиджаках,
А в стороне Вадим Филатов
В уединении зачах.
Его свои не замечали,
Чужих он сам не замечал,
Когда кричали все – молчал
И говорил, когда молчали…
Я нравы улицы ростовской
Давно усвоил наизусть.
Они царят с времён бойцовских…
Я оправдать их не берусь.
Над слабым там порой смеются,
Блатным там любят подражать,
И, перессорившись, дерутся,
Когда один, а против – пять!
4
Шёл дождь осенний всю неделю,
Стучали капли по стеклу.
И, запершись в дома, как в кельи,
Старушки брались за иглу.
Хозяйки хлопотали в кухнях,
Устав от шалости детей...
В пижамах и домашних туфлях
Мужчины шли смотреть хоккей.
Всё это мало занимало
Вадима.
Он любил коньки...
Мог рассказать о Ганнибале
Вам всё.
И летом у реки
Подолгу сиживал за книжкой.
Его там местные мальчишки
Уж знали все наперечёт, –
Разбойный, в общем-то, народ.
Там Овакян – дитя природы:
Рыбак, охотник, птицелов,
К тому ж ценитель тонкий моды, –
Шалаш построил средь кустов.
Всех трав он вызубрил названья...
Лишь Вадик, дел не находя,
Устав порядком от зеванья,
(На случай вредного дождя)
Накрыв лицо своё газетой,
Храпел на тихом берегу,
Где Миша мастерил уху,
Дымя огромной сигаретой.
5
Из троицы вначале той
Курить Филатов начал.
Он в первый раз пришёл домой,
От гадости той плача!
Но двор старательно учил
Чадить вонючим дымом,
Чтоб к двадцати был свет не мил,
Чтоб жизнь промчалась мимо,
Чтоб лёгкие потом ты мог
Выхаркивать с чахоткой.
...Шёл с папироской Петя –
бог
Двора
Кривой походкой.
Штаны как водится на нём
Последней моды, клёшем.
А следом, – маленький, как гном, –
Приятель Петин Лёша.
Казалось, он совсем не рос,
Всю жизнь – на побегушках.
И каждый им покорно нёс
Кто пряник, кто игрушку.
По вечерам в беседке той,
Что около детсада,
Толпились юноши гурьбой.
Бывал там и Филатов
С друзьями.
Дым столбом стоял,
Бренчало две гитары…
С балкона
тихо проклинал
Их горожанин старый...
6
«Побудь недотрогой всего лишь два года,
Всего лишь два года меня подожди,
А если не сможешь побыть недотрогой,
А если не сможешь, тогда не пиши».
(Дворовая песня)
Шёл снег до приторности мокрый,
Касалась туча белых труб.
Зима заглядывала в окна,
Похожая на синий труп.
Бродили тени по забору,
Сочился свет от фонаря...
И, может быть, что в эту пору
Служил в Германии и я.
С Вадимом жил в одной казарме,
Такие точно видел сны.
И письма получал от мамы,
Что были нежности полны...
Я помню листьев жёлтых вьюгу...
Состав неистово стучал
По рельсам...
И своей подруге
Филатов что-то всё кричал…
Попал служить он в город Галле,
От Дрездена недалеко.
Дни дождевые набухали
Сырою ватой облаков.
Печаль вселяла в сердце осень.
Метались ветры средь полей.
И дождь ночами бился оземь,
Как злой и страшный Бармалей.
И вот пришло письмо такое:
«Прости, Вадим, не осуждай...»
И дальше целою строкою:
«Прощай! Прощай! Прощай! Прощай!»
Слова разили, словно пули.
Планет рассыпались угли...
В бездонных сумерках тонули
Казарм большие корабли.
7
Сколько было подобных стонов,
Сколь солдатских разбито сердец!..
И поспела «тоска зелёная»,
(Как на грядке большой огурец).
И подрезала крылья месяцу
Охмелевшая к лету заря.
И летучая мышь повесилась
От тоски
на плече фонаря.
Затянули свой гимн пернатые,
Прокричали «подъём!» посты.
И сбежали к реке, как солдаты,
Одинаковым строем кусты.
Под линейку поля подстрижены
В тех чужих и далёких местах,
Где сердитые немцы рыжие
И воды не дадут просто так...
Притаились сады за оградами
Чисто выметенных
дворов.
И старинные башни
домкратами
Держат груз кучевых облаков.
Древний замок завис над рекою,
Провалился обрыв в глубину.
…Словно старец с железной клюкою,
Кран портовый стрелу протянул.
Разломались, как спички, улицы,
Проскользнул перекрёсток трамвай.
И на крыше железная курица
Закрутилась под скрежет и лай.
Перечёркнуто небо проводом.
Солнце метит упасть в гнездо.
И по небу снуют,
как оводы,
Истребители с красной звездой.
И поля надорвались тяжестью
«Бэтээров», танков, машин.
И тоска отпускает, кажется,
И уходит печаль из души.
Не к лицу нам, советским солдатам,
Унывать от мальчишеских бед!
...До ушей растянул Филатов
В белозубой улыбке «портрет».
8
«Мины свист, подрыв фугаса,
Труп сгоревшего КамАЗа,
И за бандой рейдом по горам.
Выше будут только звёзды,
Да орлами свиты гнёзда.
Тяжело придётся пацанам».
(Афганская песня)
Вокзальчик готический дрёмой объят,
Путеец идёт в униформе.
Подтянутый фенрих колонну солдат
Ведёт по блестящей платформе.
Тяжёлые ранцы их будто бы гнут
К земле.
Сталь оружия блещет.
И фенрих мечтательно молвит: «Зер гут!»,
Косясь на хорошеньких женщин.
Приятно разглядывать немок и нам,
Есть, прямо сказать, – загляденье.
Схватил бы в охапку ту фрау-мадам
И бросил себе на колени!
Мы курим. Считаем немецких ворон,
Перрон амуницией заняв.
До воинской части – один перегон.
Европа у нас пред глазами.
Мы внуки советских солдат, что тогда,
В войну, может, тут же сидели.
И целил в них с крыши какой-нибудь гад
В мышиного цвета шинели.
И цокал свинец рикошетом от стен,
И кровью бойцов наших метил…
Но мы не боимся «камрадов» совсем,
И нет у нас мыслей о смерти.
Мы служим, сказать по-немецки: «Зер гут!»
Нас здесь не считают врагами.
И с гор нас душманы из буров не бьют,
Как в проклятом чёрном Афгане!
9
«Жёлтая листва возле тополей кружится,
Как мне нелегко без любви твоей служится...
Ива расплела ветви над рекой длинные,
Где же ты теперь, думаешь о ком, милая?»
(Армейская песня)
Служили когда-нибудь сами?..
А тот, кто служил – поймёт,
Что снится солдату в казарме,
Когда он с поверки придёт.
Развесит свои портянки,
Устало ляжет в кровать...
И сразу же он – на гражданке,
А рядом сидит его мать.
И будто бы нет «отбоя»
И запаха кислого ног.
А мать седой головою
Укажет ему за порог...
И вдруг подойдёт девчонка,
Которая не
дождалась.
И станет просить о чём-то,
На мать с надеждой косясь.
Наверное, чтоб простили,
Солдаты умеют прощать...
Как всё это в женском стиле –
В глаза беззастенчиво лгать!
Гоняться за всякой всячиной,
Что мало-мальски в цене...
Мечтать по ночам, что прискачет
Вдруг принц на синем коне.
Предложит сразу полцарства,
Подарит тюльпанов стог...
От женского злого коварства
Храни нас Бог!
Но бросим гиблое дело,
Копаться в женских мозгах.
Примером тому Отелло
Пусть служит печальный прах.
Женщина в модных брюках
Бывает порой для меня
Не лучше коварной гадюки,
Что в череп забралась коня...
Та притча известна и детям
С Олеговым мёртвым конём...
В казармах гремит на рассвете
Команда дневальных: «Подъём!»
Мелькают голые спины,
Затылок у всех – как ёж.
И светятся тускло витрины –
Названий не разберёшь...
………………………
Немцы косо глядели,
Девчонки махали вслед.
И те и другие хотели
Мира на много лет.
Но рявкали грозно орудия
В мире из года в год.
И где-то трясло, как в простуде,
Израильский пулемёт.
Где-то в горах душманы
По тропам овечьим шли...
И наши несчастные мамы
Старели от нас
вдали.
10
Мы, впрочем, отошли от сути:
Где наш Филатов, где Вадим?
Вот снова встретились мы с ним
И расставаться уж не будем!
....Луна, как скобка на письме,
Нарисовалась в небе звёздном.
Вадим прикидывал в уме,
Что дома все заснули,
Поздно...
А он их здесь, за рубежом,
От всякой нечисти и дряни –
Вооружённый штык-ножом –
В ночи холодной охраняет.
Он был дневальным.
Этот пост
По меркам штатским, очень лёгок.
Не марш-бросок, не в поле – кросс.
Сиди в казарме, как в берлоге…
Хотя на явный шпионаж
Давно никто здесь не рискует,
Всё же дневальный – это страж,
Несущий службу боевую!
То твёрдо помнил наш герой,
Устав он вызубрил на совесть,
И по-немецки слово «стой»
Всегда твердил, на пост готовясь.
Он не страшился этих лип
И за кустом не ждал засады...
Но взрыва атомного гриб
Рос в коридоре на плакате.
А на другом – оскалив пасть –
Морской десантник прыгал в воду,
Чтоб утвердить чужую власть
На славном Острове Свободы.
Безумный мир плакаты те
Разоблачали в коридоре:
Вот в яме – груда мёртвых тел,
Вот плачет девочка от боли.
Здесь истребителей звено
Ведёт воздушную разведку.
...Нагая женщина в кино
Лицо обмахивает веткой.
В улыбке губы приоткрыв,
Она вас манит взглядом томным...
А на другом плакате – взрыв,
И – нет, как не было полдома!
Здесь крематорий. Чёрный дым.
И флаг со свастикой паучьей...
Штык-нож у пояса Вадим
Потрогал тут на всякий случай.
Он не боялся темноты,
Из-за угла не ждал злодея...
Зато бездомные коты
Всю ночь под окнами ревели.
Как будто кликали беду.
Окно чернело амбразурой...
Но, впрочем, дальше приведу
11
Помню, всякие слухи тогда
По Союзу до армии ползали...
И мелькали в окне города
Перепуганными
стрекозами.
Поезд врезался в гущу равнин,
Разлетелись кусты у дороги...
И в купе полусонный Вадим
С наслаждением вытянул ноги...
Слухи, слухи, вы резали слух,
Как ножи, в потасовках пьяных.
И, помешкав, закат потух
Там, за синим горбом кургана.
И врывались в окна купе
Фонари засыпающих станций.
У скрипучих ворот КПП
Оказались к утру новобранцы.
Что их ждало?.. Не думал никто...
И с тоской не смотрел на дорогу.
Городишко влез, как в пальто,
В подметённого леса берлогу.
По дороге
велосипед
Проскрипел тяжело и ржаво.
А вокруг – как тысячи лет –
Страна германцев
лежала...
Сразу слухи упрямые – весть
Принесли в мой мир полусонный:
Существует здесь кровная месть
Против всех, у кого погоны!
Вот поймают тебя и – в мешок!
И на речку топить скорее...
Пробежал по ротам смешок,
Будто зыбь по тихому Рейну...
Солнце выгрузилось
в облаках,
Укатил самосвал рассвета.
И туман взметнулся, как флаг,
Белый флаг весны
перед летом...
Помню холод шершавой стены,
Помню мутную речку Заале,
И – деревню,
где пацаны
Окружили солдат на привале.
Для немецких вольных ребят
У солдата найдётся эмблемка.
Вдруг позвала меня: «Камарад!» –
У ограды стоявшая немка.
Был костюм её траурно строг,
Сеть морщин всё лицо захлестнула...
Карамели огромный кулёк
Мне с улыбкой она протянула.
Я «спасибо!» по-русски сказал,
«Битте!» – немка в ответ мне
сказала.
Ни черта я немецкий не знал,
Немка русский, должно быть, не знала.
Только было понятно без слов
На закате двадцатого века,
Что добро, а не чёрное зло
В новый век поведёт человека!
«Уезжают в родные края
Дембеля, дембеля, дембеля.
И куда не взгляни, в эти майские дни
Всюду пьяные бродят они».
(Дембельская песня)
Печален звёзд холодный отпечаток
И медное сияние луны,
И леса шум, и контуры палаток.
Печальней нет, по-моему, страны,
Где служим мы. Так далеко от дома,
Что даже птице трудно долететь.
Здесь всё знакомое вдруг стало незнакомо:
Земля, трава, берёзовая ветвь...
Листок сорвав, мы шлём его в конверте
В наш тихий край, где речка под горой.
«Всё хорошо!» – мы пишем, но не верьте.
И ждите нас по осени домой.
Здесь даже солнце светит по-другому...
Здесь хорошо, но нам не променять
На Дрездена крутые полигоны
Россию и стареющую мать!
Вернёмся мы, когда, вспорхнув синицей,
Последний лист закрутит ветерком.
И мы хмельные будем веселиться,
И плакать над берёзовым листком.
И, вглядываясь в буквы на конверте,
Мы вспомним город Дрезден, полигон...
И скажем: «Отслужили!» – но не верьте,
Ведь память не проходит, словно сон...
13
Оставим пока Филатова, –
Домой вернулся солдат!
С обидой желал расплаты…
И клял неверных девчат...
Девчонку Вадима Ритой
Звали в домашнем кругу.
В колхозе была знаменита, –
Училась она в РГУ.
А что на деревне? Скука!
Клуб на сто вёрст один,
Вывеска
однорукая,
Правление да магазин.
Грязь круглый год по шею,
Трактор едва проползёт...
По праздникам здесь звереет
От водки
сельский народ.
На Пасху идут до погоста...
Ведь жизнь в деревне проста.
И замуж
довольно просто
Ритина вышла сестра.
Созвали на свадьбу армию
Ближней и дальней родни.
И лихо дубасили парни
Полы сапогами все дни.
Как будто из них хотели
Выбить древесный сок...
Неделю пили и ели,
Грешили порой под шумок...
Девчата держались не гордо,
А парни входили в раж:
Уехал с побитой мордой
Шофёр Иванов
в гараж.
Доярку тётку Лукерью
Таскали на сеновал...
Где кто-то уже под дверью,
Как тот запорожец,
лежал...
Сельские злые нравы,
Кому эти нравы новы?
Частицей свирепой оравы
На свадьбе становитесь вы.
Веселье кругом, как будто
Наступит завтра потом.
И яростно чешет на утро
Каждый
затылок иль лоб...
Потом похмеляются вместе,
Нетрезвый ведя разговор
О том, что кто-то у тестя
Вчера телогрейку увёл.
Невесту напоят рассолом,
А тут и жених…
удружил…
Сидит он по пояс голый,
Весь в толстых верёвках.
Ожил!
А вечером – пьянка обратно!
Эх, век бы жить – не тужить!
На свадьбах водка бесплатно,
Так что ж на халяву не пить?
14
Рита к вину пристрастия
Особого
не имела,
Мечтать любила о счастье,
Но больше ценила дело.
Сколько в любой пирушке
Надуманного
веселья?
Нравился Рите Пушкин,
Но больше всего Есенин.
Его васильковые строки
В сердце её прорастали.
Знала она о Блоке,
О Маяковском
местами.
Другие поэты не трогали,
Не вызывали участия.
Как будто толпа убогих
Своими язвами хвастала.
Стихи их шептали всякому
Какой-то сладкий обман...
Вот и закончился с Яковом
Короткий Ритин роман!
Спадала рубашка с улицы
Под взглядом самца-фонаря.
И месяц устал сутулиться,
Лимонным светом горя.
Мелькали чулки и бантики,
Крутилась в саду карусель…
Лобзали школьниц романтики,
Укрывшись за синюю ель.
Звенела песней пичужка,
Тоску уносило прочь...
По парку одна, без подружки,
Гуляла Рита в ту ночь.
Деревню она вспоминала,
И школьный бал – до зари...
Тут кровь у солдата взыграла,
У писаря штаба Ильи.
Имел он мани в кармане,
И гордо писал домой,
Что служит, дескать, в Афгане,
Рискует в боях головой!
Хоть в детстве слабак был в драках,
И в роте слыл подлецом…
Неделю целую плакал
Дождями
грустный Ростов.
Как будто пророчил несчастье,
Как будто чуял беду.
Взыграло преступной страстью
Вдруг сердце Ильи в саду…
Сколько в общаге окон?
Глупый, право, вопрос.
Вечер спустился, как локон
Ритиных чёрных волос.
Лестница вверх змеилась:
…Вот – эта дверь и окно.
Что ей в тот вечер снилось?
Детства цветное кино?
Тёплые школьные годы...
Где вы?
За пропастью дня?..
Ночь, как надсмотрщица, ходит,
Думы о доме гоня.
Скрип ли? Дыхание ветра?..
В сердце ворвался страх.
До смерти – не больше метра!
До смерти – всего лишь шаг!
…Он злобно ругался матом,
Трещала дверь от ножа...
Он был советским солдатом,
В соседней части служа.
Он, кажется, был комсомольцем,
Значок носил на груди...
А Рите снилась околица
И мать с отцом – впереди.
...Томимый чувством животным,
Илья высаживал дверь.
Напрасно пытается ротный
В суть дела вникнуть теперь.
...Наспех накинуто платье.
Она не закрыла глаза!
Писарь взмолился: «Хватит!»
Попятился писарь назад.
Сколько секунд до смерти?
Как там?
Может быть, здесь
Лучше?..
Только поверьте,
Девушка выбрала честь!
В ночь занавеска летела,
Вяз обронил слезу...
Мёртвое девичье тело
Стыло, как кукла, внизу.
Ряд запотевших окон
Тупо взирал на мир.
Дождь проливной жестоко
По крышам плёткой влупил.
Город гнездом сгрудился,
Но жизни ещё не конец.
В семье голубиной разбился
Только один птенец!
1982 – 2021