Осеннее

Ты в жизни моей – перелётная южная птица,

ты – жёлтый листок подступившей осенней хандры.

Лучами закатного солнца успеть бы напиться,

а после – спокойно уснуть и проспать до поры.

 

Мне в тёплой норе будет сниться мелодия леса,

шуршание трав под босыми ногами, ветра,

густая роса на молочных цветах эдельвейса,

окрестные горы и запах ночного костра…

Там небо над нами смеётся и хочется верить,

что будет по силам любая туманная высь.

 

Мы в первую очередь – люди, хранящие зверя,

мы в первую очередь – звери. В клубочек свернись

и сможешь понять, каково это – чувствовать осень,

когда что в душе, что на улице – тихая смерть.

Мне в тёплой норе будет сниться дыхание сосен,

беспомощных листьев, летящих в ночи, круговерть.

 

 

Самолётик

Летит любовь – бумажный самолётик, 

над крышами нахмуренных домов.  

Его к себе вы вряд ли позовёте,

ведь, как обычно, – не хватает слов. 

 

Начнётся дождь. Бумага, разве, стерпит?

Порывы ветра всё уносят вдаль. 

На небе от луны остался «серпик»,

от чувств внутри – безмолвная печаль. 

 

Я самолётик подниму и спрячу, – 

его согреет бабушкин комод. 

Он – редкий путник, но, увы, незрячий,

летит туда, где кто-то сердцем ждёт. 

 

Летит сквозь вьюги, солнце, снегопады,

жару и холод. С ночи до зари.

«Спасибо тем, кто просто… с нами рядом». 

Летит любовь. Лови скорей, лови!

 

«Она обнимала...»

 

«Если долго смотреть на девушку,

можно увидеть,как она выходит замуж».

 

Мы были в кафе. Я смотрел на её   

спокойные нежные руки.      

Но не представлял, как стирает бельё,

а видел: прекрасные звуки

летят из-под пальцев в небесную синь.

Как птицы, стремятся к свободе. 

Я слышал осенний пронзительный сплин, 

в протяжных аккордах природы.

 

Она улыбалась, как солнце с утра, 

готовила завтрак неспешно.

Порывистый ветер крепчал во дворах

и рвал на прохожих одежду. 

А мы за стеклом целовали детей, 

глинтвейн разливали в пижамах. 

Я с каждой минутой влюблялся сильней

в веснушки, ресницы и шрамы... 

 

Мой кофе остыл. Я смотрел на неё,

но был одинок и не нужен. 

Тянулось за окнами ввысь вороньё.

Она 

обнимала

мужа. 

 

 

Эпоха предзимья

Осенние ночи прохладны и пахнут предзимьем,

в окно, незакрытое мужем, доносится песня.

Там, в небе, над крышами города, – серые клинья

летят в неизвестность. 

 

А мы – на земле и нам снятся лесные просторы,

живые ручьи убегают в тенистую чащу. 

Как жаль, что на птичьем я не поддержу разговоры

о днях предстоящих.

 

А мир так прекрасен и тих! Мне бы крылья да ветер, 

луна осветила бы путь до краёв нехолодных.

Но кто-то раскинул на небе воздушные сети

пленяя свободных.

 

Я утром не вспомню, что видела город с вершины

пушистого облака, видела серые клинья...

У птиц впереди – путь до дома, тяжёлый и длинный

в эпоху предзимья.

 

Я так редко пишу...

Я так редко пишу, что слова прорастают в зёрнах,

колосятся во мне. Приближается время жатвы, –

серп ложится в ладонь так привычно и так покорно,

молча пальцы щекочет бровастый овёс шершавый.

 

Я так редко пишу, что слова из меня по капле

утекают ручьём, растворяясь в Азовском море.

Их в болотных массивах разносят ночами цапли,

отголоски себя я встречаю в прекрасной флоре.

 

Я так редко пишу, что слова – разноцветный бисер –

рассыпаются по полу, скачут, играют в прятки.

Я так мало пишу – и стихов, и новелл, и писем… –

оттого каждый миг ощущается самым сладким.

 

Я почти что нема. Обеззвучена. Безъязыка.

Утекает вода, разрастается в сердце Слово, –

если это – мой Ад, то спасибо Ему за пытку,

если это мой Рай – не хотела б себе другого.

 

Море

Море моё... беспокойное, потемневшее, –

волны сминают гальку, сбивают с ног.

Море моё... сплошь солёное, потускневшее.

Кто же с тобой, родное, был так жесток?

 

Немощный пирс распластался, – изъеден рыбами,

пляж превратился в острый стеклянный пол,

пенный барашек давно не считает выбоин, –

каждый прилив внутри обнажает скол.

 

Грохот и шум. Корабли не достигнут гавани,

город смывает за борт. С ним вместе – груз.

Шлюпки от ветхости громко трещат суставами...

Шторм подступает. Чувствуешь горький вкус?

 

Слышишь, как эхо командует между скалами?

Берег – всего лишь точка. Сомнений нет.

Сердце моё, бескорыстное и усталое,

в полночь на маяке зажигает свет.

 

Я вижу

Я вижу дельфиньи тела с монолитной скалы,

скользящие в полупрозрачной воде океана.

Мы были наивны, когда начинали заплыв,

мы так ошибались, считая, что будем на равных.

 

Вот серия брызг, вот опасный коралловый риф,

за ним – неизвестность длиною в холодные мили.

Я – твой интеграл, ты – не найденный мной логарифм,

и, вроде, есть формула… Только о ней позабыли.

 

Кто первым из нас обретёт вожделенный покой

в подводных чертогах утопленных нами иллюзий?

На берег нас выбросит утром. Тяжёлой волной

мы будем прибиты к песку, как бывает с медузой.

 

Под солнцем палящим, под небом знакомо-чужим,

без права на бледную тень и без права согреться

мы сможем понять то, что мёртвое – было живым.

Мы сможем услышать биение общего сердца.